Виктор Кава - Трое и весна
Волк — ни с места, как будто его приклеили к земле.
Славка остановился. Снял насос, помахал им угрожающе. С запоздалым сожалением подумал, почему не захватил с собой нож. Есть у них дома большой нож, как шашка, им мама капусту шинкует. Привязал бы к багажнику, и никакой волк не страшен… Фара погасла, стало темно, однако силуэт волка чётко выделялся на фоне песчаной дороги.
Вот теперь Славке стало по-настоящему страшно. Это не шутка — невдалеке от него, прямо на дороге, сидит огромный волк, рядом — глухой овраг, там, наверно, прячется ещё несколько таких разбойников, готовых броситься на него… Было бы ровное место, Славка попробовал бы объехать волка стороной. Выломал бы палку, как-нибудь отбился бы.
«А если вернуться? — подумал он. — Вернуться в то село, где собаки, подождать там до утра? А может, попадётся попутная машина?»
Так ведь назад повернуть нельзя, волк догонит в два прыжка. Тёткин муж, дядя Дмитро, как-то рассказывал возле сельмага: «Нарвался я однажды на волка в степи. Дело было после войны, этой нечисти много тогда развелось, шастали по степям и оврагам, как бандиты. Хорошо, не побежал от него — ноги свело… — Дядька Дмитро зябко передёрнул плечами, от одного воспоминания о той ночи страшно стало, — Торчу столбом, гляжу на волка, а он на меня уставился. И ни с места… Стояли, глядели друг на друга, и когда, на моё счастье, послышался скрип подводы — светать начало, — тогда волк неохотно поплёлся в лесок…»
Славка оглянулся — может, и сейчас кто-нибудь подъедет? После войны машин было совсем мало, несколько лошадей на весь колхоз, и то нашлась одна подвода, выручила из беды дядьку Дмитра.
Неужели сейчас, когда полно машин, мотоциклов, никто не поедет в город ночью?.. Однако дорога до самого горизонта была пуста. Ни единого звука ниоткуда не доносилось. Звезды, густо высыпавшие на осеннее прохладное небо, сочувственно глядели на Славку. Но чем они могли помочь?
И тогда Славка сел на дорогу и горько заплакал. Так они вдвоём с матерью плакали, когда проводили Михайла в армию. Вечером Славка с матерью вернулись из района, где попрощались с Михайлой, вошли в хату… А там пусто: Михайла в армии, отец где-то в Сибири. Сели на лавку, помолчали немного, сдерживая слезы. Но разве их удержишь? Сами брызнули из глаз.
Славка всхлипывал, слезы капали на дорогу, и сквозь них прорывались слова:
— К-ак т-тебе н-не стыдно! Я к б-брату еду, его р-ранило с-сильно, т-тебя бы т-так. Б-брат п-пограничник, ждёт… А ты р-расселся на дороге, з-зубы скалишь…
Волк, наверно, удивился словам Славки и особенно плачу, наклонил голову, завертел хвостом. И вдруг — оглушительно:
«Гав! Гав! Гав!»
Да это же пёс, правда, огромнейший!
— Ух ты, поросёнок немытый! — воскликнул Славка с упрёком. — Ну и напугал меня!.. Зачем тебя принесло сюда среди ночи? Провинился, наверно, и тебя выгнали из дому?
Пёс клонил голову, вилял хвостом. Неужели понял, что ему говорил Славка? А что, брат писал, что его овчарка все понимает. И этот пёс, по всему видно, не глупый, не такой, как те горластые шавки в селе.
Славка поднял переднее колесо велосипеда, крутанул его. Джикнула динамка, засняла фара. В её лучах Славка увидел, что пёс хоть и большой, но худой, неухоженный. И не свирепо, а, скорее, дружелюбно смотрит. Не иначе, выгнали хозяева. Или бросили, переезжая на новое место. Вот люди!
Жалко было ломать краюху, но Славка все же отломил кусок, протянул псу. Тот вскочил с места, хоть и голодный, однако осторожно взял с рук хлеб и мгновенно проглотил. Ещё один кусок исчез в собачьей пасти.
— Все, довольно, — строго сказал Славка. — Нужно и брату отвезти домашнего хлеба.
Взял велосипед за руль, медленно пошёл вперёд. Кто его знает, что придёт в голову этому несчастному псу… Когда проходил мимо собаки, даже дыхание затаил. А пёс вдруг встал на задние лапы и лизнул Славку горячим языком по щеке! Славка едва на ногах удержался от неожиданности.
— Вот ещё собачьи нежности, — буркнул, а самому до того приятно стало.
Пёс бежал за ним, как ни просил Славка вернуться, даже покрикивал и кулаком махал. Ведь пропадёт в городе.
А когда пересекли овраг, миновали густые заросли по обе стороны дороги и дохнуло вольной степью, пёс, замедлив бег, сел на задние лапы и громко, приветливо гавкнул. И Славка понял — пёс провожал его, оберегая в сумрачном, затаённом овраге. Крикнул собаке на прощанье:
— Ты подожди меня здесь, может, я заберу тебя к нам домой! Правда, у нас нечего особенно охранять, ну, просто будешь жить во дворе!..
Ноги крутят и крутят педали, а степь все стелется и стелется под колеса, и кажется, нет ей ни конца ни края. Спина начала деревенеть, седло стало ещё жёстче, педали — все туже и туже. Веки тяжёлые, слипаются, кажется, повесили на них маленькие, но тяжёлые гири. И когда затуманенные сном глаза заметили у дороги скирду душистой, не выветренной соломы, руки сами повернули руль влево, и велосипед запрыгал по стерне.
— Я чуточку, я совсем чуточку подремлю, — говорил сам себе Славка, устраиваясь на мягкой соломе. — Сил больше нет…
И точно провалился куда-то.
Проснулся оттого, что больно стало глазам от света. Быстро протёр их. И сперва ничего не мог понять — где он? Скирда, степь с низкой, жёлтой стерней, из-за горизонта медленно поднимается солнце. Вскочил. Ничего себе — вздремнул чуточку!.. Ещё раз протёр глаза — умылся. И скорее на велосипед. Нажал на педали так, что цепь зарычала, как злая собака.
Нежно, ласково светило солнце, золотилась стерня до горизонта, зазывно показалось впереди село, распушив над трубами синие султаны дыма…
И Славке плеснула в грудь чистая, радостная волна — до чего же хорошо жить на свете! Казалось, сама собой запелась песня:
Главное, ребята, сердцем не стареть!
Подумал радостно: далеко ещё ему до старости…
3
В город он прикатил рано, ещё только выезжали из депо первые автобусы, зевая дверями на остановках, и торопились машины с хлебом и молоком к магазинам. В голубом небе летали вперемешку голуби и чайки. А вон-вон, в конце длиннющей улицы, засинело густо море, на нем стояло несколько белых пароходов.
У Славки даже дыхание перехватило. А может, ему стать моряком? Все время быть среди этой синевы, качаться на её волнах, слышать крик чаек, чувствуя себя сильным и могучим… И тут же сам себя упрекнул и даже выругал: «Вот те и на… перекати-поле. Как Шевро. То в пограничники собрался, то увидел корабли и в моряки разбежался…»
Госпиталь искал долго, даже понервничал немного. Нет, люди, у которых он спрашивал, не отмахивались, они задумчиво щурили глаза и разводили руками. Славка удивился: как это не знать своего города? Его разбуди среди ночи, спроси, где больница, и он с закрытыми глазами проводит. Да что больница — покажет гнезда всех аистов.
Наконец встретился какой-то майор. Он очень спешил, однако остановился, начал быстро объяснять. А когда понял, что Славке одному не разыскать, посмотрел на часы, махнул рукой и почти бегом довёл его до госпиталя. И Славке с велосипедом пришлось бежать. Должно быть, выглядели они забавно — размашисто шагающий военный, а за ним мальчишка с велосипедом бежит — прохожие оглядывались, улыбались.
Когда, затаив дыхание, подходил к дверям госпиталя, Славка вдруг подумал: «И с какой это стати всем знать, где военный госпиталь? Глядишь, и какой-нибудь шпион разведает… а там же люди лежат…» Огляделся и облегчённо улыбнулся — вон ходят военные, наверно, охраняют госпиталь. Не проникнет туда никакой шпион.
Возле дверей стоял доктор в халате. Славка облизал сразу пересохшие губы, спросил хрипло:
— Вы не подскажете, где лежит мой брат Михайла, пограничник?
Доктор совсем не удивился, что мальчик не назвал фамилии, подал ему руку с острым, не очень приятным запахом.
— Хорошо, что ты приехал. Я — Соколов. А ты Слава, не так ли? Пошли.
— Ему… очень?.. — с трудом спросил Славка, когда они торопливо шли по коридору.
Доктор быстро взглянул на него, подумал с минутку. И сказал:
— Надеюсь, что кризис прошёл. А вчера, после операции, было очень плохо… Уже и не верили… Вот я и дал телеграмму.
Когда остановились у высокой двери палаты, Славка тронул доктора за локоть.
— Дяденька Соколов, Михайла на границе… нарушители ранили? Об этом его, наверно, не нужно спрашивать? Пока…
Соколов ласково посмотрел на мальчика, взлохматил его волосы рукой.
— Молодец, соображаешь. Тоже будешь пограничником?
— А кем же ещё? — сказал, будто дал клятву перед человеком, спасшим его брата.
— Там, это я точно знаю. Но при каких обстоятельствах — мне неизвестно. Только слышал, как говорил сопровождающий, который привёз твоего брата, что Михайла — герой, совершил подвиг, его к награде представят. И ещё просил сделать все, что возможно. Мы сделали.
