Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем
— Ироды! — прошипела вдруг старуха, открывая глаза и окатывая людей ненавистью. — Ироды! Пустите меня!
И она полезла прямо на людей, размахивая руками как попало и нервно исторгая из горла какие-то прерывистые звуки. Но пройти было совершенно невозможно. И бабка в бессильной злобе, все более и более подвывая, начала колотить в грудь стоявшего первым паренька. Сперва он как-то смущенно и даже с улыбкой загораживался руками, но, когда старушечий сухой кулак каким-то образом проскользнул и угодил ему в зубы, паренек энергичным движением сцапал ее руки и сжал, багровея от гнева. Старуха в полной истерике хотела было грохнуться на пол, но, поскольку парень держал ее крепко, только повисла и задрыгала ногами, брякая кружкой и рассыпая мелочь.
Катя заплакала навзрыд. Летчик прижал ее к своим коленям, успокаивая.
— Ишь ведь что выплясывает, старая ведьма! Почуяла неладное и забрыкалась, — проговорила какая-то женщина. — И про Христа забыла.
— Шарлатаны проклятые, что делают!
— Девчонку-то, девчонку как настропалила!
— Да отпусти ты ее, пусть лбом поколотится — скорее в себя придет.
Но, запрокинув голову, бабка продолжала разыгрывать припадок. И никто уже не знал, что же, собственно, предпринять, как вдруг сзади послышалось поспешное, распорядительное:
— Разрешите… Дорогу… Дорогу, товарищи… У меня кстати оказался с собой шприц. Сейчас мы этой голубушке… позвольте… вспрыснем успокоительное.
Все обернулись. К середине, к этому кратеру своеобразного вулкана, пробирался человек, подняв над головой саквояж. Старуха, услышав о шприце, мгновенно успокоилась, подобрала ноги и встала, с силой рванув свои кисти из цепких пальцев парня.
— Издеватели! Что мы вам сделали, что вы над нами измываетесь?
Наконец тот человек, с саквояжем, протиснулся. Он оказался пожилым, в шляпе и в очках.
— Встала уже? Вот видите. Будь у меня на самом деле шприц, я бы ей непременно чего-нибудь вспрыснул, хоть и не доктор.
— Вы не доктор? — спросил летчик.
— Что вы, я бухгалтер. И, как заметили, очень находчивый бухгалтер. Дело в том, что и я не раз видел эту особу с девочкой, и всегда у меня щемило сердце… Я благодарен этим молодым людям за их решимость… — кивнул он на Юрку и Валерку. — А вас, уважаемая, нужно немедленно в милицию, немедленно!
— В милицию ее. Где живет, прямо там в милицию и сдать! — поддержали пассажиры.
— Ну что, ребята? — спросил летчик. — Что будем делать? Где, вы говорите, они живут?
— На Перевалке. Это остановка Мостовая. Обратно ехать.
— Обратно?.. Ну что же, давайте тогда к выходу. На первом же полустанке сойдем… Бабушка, прошу.
— Может, помочь? — спросил бухгалтер.
— Справимся, — ответил летчик. — Нас трое. Спасибо, что истерику сорвали.
— По-моему, мать этой девочки тоже… штучка. Разберитесь.
Пассажиры пропустили их, провожая советами и напутствиями.
На остановке, где был лишь дощатый навес, электричка замерла на десять секунд и покатилась дальше, постепенно тая в мутной и жухлой осенней дали.
— Отлично, пойдемте под навес, тут холодно, и подождем встречную. Она будет вот-вот.
И они отправились под навес, где уже укрылась старуха. Покосившись на нее, летчик вдруг проговорил:
— Эх, знали бы вы, как мне, пилоту, вот эта штука не по нутру, вот эти побирушки… И еще похоронные процессии, особенно те, что с музыкой, — ужас!.. Пилот владеет небом, он, можно сказать, бог всесильный, и вдруг видит, что люди могут быть и нищими, и могут умирать. Нет, это не для меня.
— Понятно, — сказал Валерка — Я тоже не люблю похороны. У меня аж мурашки по коже бывают.
— Вот именно… Так уточним нашу задачу. Приезжаем на Мостовую. И потом?
— Сдаем в милицию, — сказал Юрка.
— Все же в милицию?.. Ну что ж, в милицию так в милицию. Я, правда, ни разу не имел дел с милицией.
— Мы тоже, — заметил Валерка.
— Вот видите. Ладно, как-нибудь провернем. А вы знаете, где милиция?
— Знаем. Возле лесозавода.
— Отлично.
Катя стояла между летчиком и Юркой, съежившись, в латаном пальтишке. Платок почти развязался и надвинулся на глаза, но девочка не поправляла его. Она в самом деле походила на нищенку, сироту бездомную. Юрка все порывался спросить, как так получилось, что она стала шататься по вагонам, но сдержался, чувствуя, что Катя все равно ничего не ответит, а то еще и разревется.
Глава пятая
ПОРШЕННИКОВА ВЫСКАЗЫВАЕТСЯ
Показалась электричка.
— Бабушка, прошу.
Ехали молча. Народу было мало, и почти все дремали. На окнах скапливалась изморось и стекала вниз волнистыми струйками. Юрка размышлял над вопросом, сколько лет каторжных работ дадут старухе: десять или двадцать. Наверное, двадцать, потому что она сбила Катьку с правильного пути, оторвала от школы, а это, конечно, величайшее преступление.
На Мостовой они сошли. Навстречу неслась электричка, пронзительно воя, и летчик придержал хотевших было перескочить пути мальчишек. Замелькали, притормаживая, зеленые вагоны.
— Ребята! Ребята! — послышалось вдруг.
И мальчишки увидели на одной из приступок проехавших вперед вагонов Галину Владимировну.
— Галина Владимировна!.. — крикнул во все горло Юрка. — Дядя, это наша учительница. И Катькина тоже. Вот здорово!
Следом за Галиной Владимировной с подножки электрички спрыгнул Аркадий. Юрка побежал к ним.
— Галина Владимировна, мы Катьку нашли. Вон она с Валеркой и с дяденькой стоит, и со старухой. Они по вагонам ходили, милостыню собирали.
— Кто милостыню собирал?
— Катька с бабушкой.
— Ничего не понимаю.
Она направилась в сторону мужчины с ребятами, а Юрка на ходу тараторил, оборачиваясь то к учительнице, то к брату: и как они с Валеркой ехали в Толмачихинскую, и как услышали нищенку, и как признали Катьку, и как летчик помог задержать старуху…
— Здравствуйте. Катя, ты разве не болела?
Девочка, опустив голову, промолчала.
— Да не болела она! — выпалил Юрка.
— Погоди ты, суфлер, — сказал Аркадий.
Галина Владимировна оглядела всех: старуху, которая косилась на электричку, летчика, ребят, Катю — и пожала плечами.
— Не понимаю ничего.
— Да я же вам все рассказал, Галина Владимировна, — опять не выдержал Юрка.
— Я не знаю, что он рассказал, — проговорил летчик. — Но, кроме того, что произошло, трудно, наверное, рассказать что-нибудь другое. Вот все мы налицо, все действующие лица, так сказать, светлые и темные силы. И мы, собственно, уже идем в милицию.
— Ну хорошо, а как же… — Галина Владимировна хотела что-то спросить, но путаница мыслей сбила вопрос, и она опять только пожала плечами да, наклонившись, сдвинула платок со лба Кати.
Электричка, на которой прикатили ребята, уже ушла, уже прогремел мост, и сирена донеслась с того берега. Семеро стояли и молчали. Стояла и вторая электричка, точно ждала какого-то разрешения этого странного кризиса.
— По-моему, теперь вы обойдетесь без меня, — сказал наконец летчик.
— Да, пожалуй, — согласилась Галина Владимировна и обернулась к Аркадию.
— Конечно, — проговорил Аркадий.
— Мы вам благодарны, очень, — сказала Галина Владимировна.
— Ну, что вы, право… Если я буду нужен как свидетель, пожалуйста. Мой адрес прост: Толмачихинский аэропорт, Дятлов — и всё. И днем и ночью. Только пометьте, куда мне явиться.
— Хорошо, — кивнула Галина Владимировна.
Летчик поднял руку к козырьку, слегка поклонился, глянул отдельно на Юрку, подмигнул ему и встал на подножку. Диспетчер будто этого и ждал, дал зеленый свет, и электричка, прогудев, дернулась.
— Дятлов! — крикнул летчик. — От слова «дятел».
Юрке в этот миг показалось, что уши у дяденьки шевельнулись.
— Ну? — спросил Юрка.
— Значит, вы шли в милицию? — заговорил Аркадий.
— Конечно. Сразу ведь в тюрьму не принимают.
— Язвы! — выкрикнула старуха и направилась к лестнице, почувствовав себя свободной без того провожатого, без летчика, в котором она признавала силу и которому невольно подчинялась.
— Э, э! — окликнул Юрка, догнал старуху и схватил ее за пальто. — Куда пошла?
Старуха резко обернулась, отбила Юркину руку и торопливо застучала ботинками по ступенькам. Юрка растерянно остановился на площадке.
— Это соседка Поршенниковых, — сказал Валерка. — Мы ее видели, когда приходили про петуха узнавать.
— Милицию впутывать, по-моему, пока не стоит, — проговорил Аркадий. — Нужно самим разобраться. Пойдемте к Поршенниковым. А вы следуйте за старухой.
Аркадий и Галина Владимировна взяли Катю за руки и начали спускаться. Лестница тянулась лишь до дамбы, примыкавшей к насыпи и защищавшей ее от размыва весенними водами. Ниже чьи-то сердобольные руки сложили ступеньки из крупных камней, во множестве валявшихся по откосу и у подножия.
