Геннадий Михасенко - Милый Эп
— Да, Шулину, конечно, трудно, но он настырный, идет вперед напролом, как лось, не промажет! — сказал я, поймал Валину руку и стал качать ее.
Некоторое время мы опять молчали, потом Валя, остановив наши руки, вдруг спросила:
— Эп, а ту Раю ты откуда знаешь?
— Какую?
— Сестру Августа.
— А-а, был у них зимой.
— Она тебе нравится?
— Забавная.
— А сколько ей лет?
— В третьем классе.
— Всего лишь? — удивилась Валя. — А какое жуткое письмо!.. Я только раз помню отца пьяным, и то это было очень давно, еще до маминой смерти.
Я вздрогнул и спросил:
— А отец жив?
— Да, но он живет не с нами. Мы со Светой отпустили его к той женщине, которая любила его еще с института. У них уже свой ребенок, но папа бывает у нас. Он инженер, как и твой отец, только проектировщик. — Валя было взгрустнула, но оживилась опять. — Эп, а ты кем хочешь стать?
Я мигом воскресил перепалку за столом и решающие слова тети Кати. Проще тех слов и мудрее я ни от кого не слышал. Все было вокруг да около, а тут — сразу в десятку. Вот тебе и тетя Катя, кассирша с вокзала! Побольше бы нам таких тетей Кать. И я радостно ответил:
— Хочу стать с головой!
— А-а… — понимающе протянула Валя. Потом расцепила наши пальцы и двинулась по синусоиде, то отдаляясь, то приближаясь, а я, размышляя, топал прямехонько, как по оси абсцисс. — Эп, а вот скажи: то, что мы с тобой вместе, — это маленькое или большое? — внезапно спросила Валя, приблизившись ко мне и более уже не отдаляясь.
По моим плечам пробежали мурашки, и я ответил:
— Для меня большое.
— Для меня тоже. Поцелуй меня! — шепнула она. Я оглянулся, нет ли кого поблизости, и Валя сразу нахмурилась. — Бояка ты, Эп! Тебе бы только темные коридоры!
— Вовсе нет, — смущенно возразил я.
Валя свернула к скверику. Там, под вечерним навесом тополиных веток, я настиг ее. И осторожно поцеловал трижды, по-братски.
Глава шестнадцатая
Вчера мать с отцом ходили в гости, вернулись в двенадцатом часу, и я, поняв по устало улыбающимся лицам, что им не до анкет, даже не заикнулся о них да и свою не заполнил. Проштрафилось полкласса. Срок оттянули до завтра. Собравшись было корябать ответы левой рукой, чтобы обеспечить анонимность, я внезапно сообразил, что все это может написать Валя — тем более что секретов от нее у меня не было. Валя предупреждала, что сегодня немного задержится, но шел уже пятый час… Я копался в телевизоре, который в последнее время бессовестно бросил, как и однорукого беднягу Мебиуса. Я все бросил, кроме английского. Вот и сейчас маг работал, два голоса разыгрывали на английском языке сцену в продовольственном магазине. Сначала я ничегошеньки не улавливал, а по совету Вали просто привыкал к чужим звукам, потом стали прорезаться знакомые слова: «колбаса», «цена», «чек», всякие любезности, — наконец при пятом прослушивании понял почти все и сам вклинился в разговор.
Вдруг откуда-то донесся глухой раскат.
Я выглянул в окно и обмер.
Из-за ломаного горизонта дальних новостроек, со стороны Гусиного Лога на город наползала необъятная фиолетово-синяя туча. Она еще не созрела, в недрах ее клубились и медленно перемещались первобытные массы, мелькала трусливая белизна, но синь мрачно заглатывала ее, на глазах темнея, тяжелея и угрожающе спускалась вниз.
Шулин как в воду смотрел.
Звякнул телефон. Это была Валя. Она сказала, что просит прощения за опоздание и что, если я не против, к пяти придет. Я закричал, что, конечно же, не против, поцеловал трубку и запрыгал по коридору.
На улице потемнело.
Закрыв окна и желая по наущению Авги стать счастливым, я разделся до плавок, выскочил на балкон и поднял лицо ко вздыбленным лохматым тучам.
Самая главная туча вдруг стриганула себя молнией по вздутому животу, и он кудлато-рыхло распустился до земли, прямо в Гусиный Лог — гроза началась. Я представил, с каким зверским воплем пляшет сейчас во дворе Шулин, и меня заранее пробрала дрожь.
Захлопали форточки, посыпались стекла, на балконах загремели всякие крышки и фанерки. По тротуарам и дороге, схватившись за головы, неслись отвыкшие от стихийных шалостей люди, а над ними подпираемые столбами пыли, кувыркались в очумелом пилотаже обрывки газет, полиэтиленовые кульки, тряпки. Все уносилось прочь от наступавшего ливня, как от лесного пожара, — по земле и по воздуху. Густая сеть дождя приближалась.
С избытком хватив целебного душа, я прыгнул в комнату. Часы пробили пять. Я вздрогнул — Валя! В пять она должна приехать и, похоже, не из дома — значит, без плаща и зонта!.. Через пять секунд, я уже летел по лестнице. На улице стояла шуршащая стена дождя. Водяные джунгли! По дороге, как по каналу, поток несся к Гусиному Логу. Я представил, какой там сейчас кавардак, и на миг замер перед потоком, точно с мыслью, нельзя ли остановить его. Потом напрямик помчался к трамвайной остановке.
— Эп! — раздалось вдруг.
— Валя!
Моя Валя — как я и думал, без плаща и зонтика — обрадованно юркнула ко мне под болоньевое крыло.
— Эп, молодчина!.. Ой, да ты голый!
— В плавках. Некогда было.
И как-то сразу, чтобы уютнее уместиться под плащом, мы обнялись — я ее за плечи, она меня за пояс — и пошли четырехногим безголовым существом. А дождь лупцевал нас собаками и кошками, как говорят англичане, то есть лил как из ведра, ни на минуту не ослабевая.
Мы еще ни разу не ходили вот так, тесно прижавшись друг к другу всем боком, от плеч до бедер. Мы вообще мало прогуливались, да, и, гуляя, сцепляли только пальцы. Я мельком подумал, что уж не первое ли это счастье, принесенное грозовым омовением?.. И в подъезде мы не сняли плаща, а так и поднимались — молча обнявшись и в ногу. Лишь в коридоре Валя выскользнула, а я, вдруг устыдившись своей пляжности, плотно запахнулся. Вид мой, наверно, был карикатурен — косматая голова да две худые голые ноги, — и Валя тихонько рассмеялась, но тут же обхватила меня за шею. Мои руки нерешительно выползли из-под плаща и сошлись у нее за спиной. Такого тоже пока не случалось, чтобы в первый миг встречи мы были как в миг последний. Наши свидания всегда начинались робко и скованно. А тут, видно, гроза повлияла. Валю тоже омыло, лицо ее было мокрым, и я стал осторожно целовать его, собирая губами дождевые капли. Она не открывала глаз, а только поворачивалась, улавливая, где лягут мои поцелуи. А капли все катились и катились из волос… А когда — после тысячи поцелуев! — лоб ее, щеки и подбородок высохли, я скользнул к уху и к шее. Валя замерла, сбив дыхание, потом медленно разняла руки и, уперев их мне в грудь, прошептала:
— Эп, милый, ты замерз… Оденься…
— Да, да, — бессильно вымолвил я, почувствовав такую слабость, как будто неделю не ел.
Взяв с дивана штаны и рубашку, я заперся в ванной и минут пятнадцать сидел под горячим душем. Сначала меня била дрожь, потом тело стало успокаиваться. От круглого зеркала, которое из-за натыканных вокруг него лепестков-шпаргалок походило на ромашку и к которому с тыла был приделан динамик, брызнули «Червонные гитары», и я стал одеваться, сильный и ловкий, как прежде.
Музыка гремела во всех комнатах: Валя научилась управлять моей механизацией. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и задумчиво обметая губы кончиком косы. Привычно взглянув на меня, искоса и чуть исподлобья, она выключила магнитофон и внезапно спросила:
— Эп, а что это за Лена?
— Где?
— А вот.
Валя взяла с колен измятую многочисленными сгибами бумажку и помахала ею. Это была записка, которую мне передала сегодня Садовкина. Наташка даже пожурила меня, мол, что я сделал с ее подругами — одна приветы передает, другая шлет записки. Я только польщенно улыбался. Меня открыли! Наконец-то!.. Лена писала, что вспоминает меня и даже хочет увидеть снова, и не смогу ли я прийти сегодня к шести часам в Дом спорта «Динамо» поболеть за нее: она баскетболистка.
— А-а, эта!.. Я познакомился с ней на дне рождения у нашей одноклассницы.
— Когда это?
— В субботу, когда ты стирала.
— Не сочиняй, Эп, я не стирала!
— Ну, не знаю, что делала. Ты позвонила в субботу и сказала, что мы не встретимся потому, что накопилось много дел. Неужели забыла? Вспомни!
— А-а, в субботу!.. Да-да.
— Ну и вот. А тут как раз у Садовкиной день рождения. Я хотел тебя пригласить, но… Видишь, оставила меня одного — и сразу влюбились!
— А ты и рад, да?
— Шучу. Никто в меня не влюблялся.
— А это? — Валя опять помахала запиской.
— Так это не на свидание, а поболеть.
— Поболеть!.. А почему она Шулина не приглашает поболеть? И почему вспоминает именно тебя? — Валя опустила ноги на пол. — Эп, у вас с ней что-то было!
— Ничегошеньки!
— Но ты же танцевал с ней?
