Ирина Щеглова - Весенний подарок. Лучшие романы о любви для девочек
…Марина с Вадимом шли в сторону сквера, не замечая холода, и молчали. Каждый вспоминал то, что с ним произошло за последнее время, взвешивая все на собственных весах справедливости. Орловский считал, что Рыбарь получил от Марго по заслугам, а Марина, как всегда и всех, жалела Богдана. Она представляла, как тяжело теперь ему будет явиться в класс, и понимала, что помочь ему уже ничем не сможет. Она жалеет его, но не простит… Никогда… Как ни старалась бы…
Одноклассники дошли до знаменитого куста барбариса, уже абсолютно голого и некрасивого, и Марина замедлила шаг. Она незаметно глянула на Орловского. Почему она так упорно отказывается от него? Он вовсе не так плох, как она раньше о нем думала. Во всей этой истории он, пожалуй, держался достойнее всех. А какой чистый у него профиль… И эти чудесные густые волосы… Марина остановилась, повернулась к молодому человеку и еле слышно попросила:
– Вадим, поцелуй меня…
Орловский вздрогнул от неожиданности. По лицу его пробежала волна не очень понятных Митрофановой чувств, и она повторила, громче и настойчивей:
– Поцелуй меня… пожалуйста…
Вадим едва коснулся губами ее щеки.
– Нет, не так… – прошептала Марина. – По-другому, как говорила Марго…
Орловский не очень хорошо представлял, как это «по-другому». Несмотря на свой имидж школьного плейбоя, он не целовался никогда в жизни. Конечно, в фильмах он видел и кое-что покруче поцелуев, но жизнь – это вам не кино… это совсем другое… Собрав в кулак всю свою волю, он обнял Марину, приник к ее губам, и они оба чуть не задохнулись этим своим первым настоящим поцелуем. Наверно, именно его им и не хватало, чтобы их отношения наконец сдвинулись с мертвой точки. Вадим, правда, смог еще подумать, что мамин амулет все-таки сделал положенное ему дело, а вот Марина ни о чем не думала. Она вся растворилась в новых ощущениях, не замечая ни ветра, свистящего в ушах, ни первого снега, который будто специально посыпал с черного неба аккурат к их первому поцелую.Если вы думаете, что за этими романтическими описаниями мы забыли про Кривую Ручку, то ошибаетесь. Мы как раз собирались оставить Марину с Вадимом одних у куста барбариса, поскольку им совершенно не нужны свидетели, и заняться Ильей. Как вы помните, его мы покинули в тот момент, когда он, рассерженный навязчивостью Феликса Лившица и нескончаемостью мелодий, играемых «Носорогами», подобрался к самой сцене. Сначала он был одержим желанием перерезать этим «Носорогам» какой-нибудь провод аппаратуры, чтобы они, захлебнувшись своими любовными песнями, замолчали раз и навсегда, а Феликс вынужден был бы отвязаться наконец от Митрофановой. Чтобы осуществить задуманное, у него в кармане даже было кое-что острое, а именно: купленное перед дискотекой бритвенное лезвие на ручке для чистки зазеленевших стекол аквариума.
Но мы уже отмечали ранее, что наряду с неказистой внешностью Кривая Ручка имел очень ладно скроенные мозги по части точных наук. Умный Илья быстро прикинул физические последствия перерезания электрического провода. По всему выходило, что такими своими действиями он может вызвать короткое замыкание в сети и даже, в наихудшем варианте, настоящий пожар. Конечно, при этом возникнет паника, давка, и пострадает не только ненавистный Феликс Лившиц, которому туда и дорога, но и, возможно, Марина Митрофанова, чего не хотелось бы.
Кривая Ручка подумал немного и довольно быстро догадался, как решить дело без пожара и давки. Он выбрался из зала и прокрался, никем не замеченный, к физкультурному залу, где на стене находился распределительный щиток. Кривая Ручка открыл металлическую дверцу и всего-навсего опустил вниз рычаги двух автоматов. Тут же погас свет, «Носороги», как он того и хотел, захлебнулись на полуслове, но больше ничего хорошего из своих действий Кривая Ручка не извлек. В кромешной тьме школьного здания он долго не мог, во-первых, найти выход из коридора, а потом ему долго не удавалось отыскать в гардеробе свою курточку. Одеваясь, Илья с огорчением думал о том, что дело он сделал великое – прекратил по своей воле дискотеку, но никто не знает, что это сделал именно он, и потому от позорных кличек, вроде Кривой Ручки и Карлсона, ему избавиться так и не удастся.
Когда он выскочил на крыльцо, то увидел Феликса, мрачно смотрящего вдаль. Он проследил за его взглядом и тоже понял, что проиграл. Если со слегка замедленным Лившицем еще можно было бы тягаться с помощью применения элементарных знаний закона Ома, то справиться с самим Вадимом Орловским никакой надежды у него не было.13. Несбывшаяся надежда бабки Антонины
На следующий день, в воскресенье, с самого утра к Марине Митрофановой явилась Людмила Константинова.
– Все-таки ты была не права! – заявила она с порога. – Все-таки я очень даже влюблена!
– Рада за тебя! – рассмеялась Марина. – Только вот интересно, в кого: в Ваську или в Пороховщикова?
– Ясное дело, в Василия!
– Значит, ты все-таки изменяла ему на дискотеке с Лешкой?
– Не-а! – помотала головой Милка.
– Тогда я вообще ничего не понимаю… Почему же они дрались?
– Видишь ли, я ему не изменяла, но сказала, так… между прочим… что будто бы Пороховщиков положил на меня глаз и вообще… будто бы пристает…
– То есть ты натуральным образом Лешку подставила, просто оговорила, да?
– Ну… допустим… Только в этом ничего ужасного нет, а даже наоборот!
– Как это ничего ужасного нет, если у Лешки синяк во все лицо?!
– Синяк – явление временное, зато Леночка Слесаренко, возможно, будет при нем постоянно.
– Да? – удивилась Марина.
– Вот именно! Прикинь, она думает, что Лешка из-за нее с Васькой дрался!
– С чего ты взяла?
– С того! Ты вот Пороховщикова жалеешь, а он, между прочим, этот синяк будет как орден носить. Он, если хочешь знать, на Ваську совсем не сердится и даже просил его никому не говорить о недоразумении, чтобы Леночку оставить в счастливом заблуждении.
– Ну и ну! – только и смогла проговорить Марина.
– Да! Вот такие дела! – подытожила Милка.
– Ясно. А поскольку Кура… то есть Василий полез из-за тебя в драку, то ты решила в него как следует влюбиться?
– Видишь ли, я думаю, что я и так уже была… в общем, на грани… А теперь у нас так хорошо, так хорошо, что ты даже не представляешь! Я его догнала и… в общем, утешила… Мы так целовались, так целовались… тебе, конечно, этого еще не понять…
Марина вздрогнула. Еще как понять! При воспоминании о Вадиме ее бросало в дрожь. Она не знала, как ей теперь относиться к самой себе. Какой же она оказалась отвратительной, ветреной и непостоянной. Еще вчера днем она умирала от несчастной любви к Богдану, а вечером уже целовалась с Орловским и, похоже, была неприлично счастлива. Она не могла простить Рыбареву предательства, а сама в первый же подвернувшийся момент предала его самым подлым образом, да еще тогда, когда он, оскорбленный и униженный, так нуждался в ее поддержке.
– Ну а ты что теперь намерена делать? – услышала она Милкин голос.
– В каком смысле? – не поняла Марина.
– В прямом. Рыбарь-то теперь опять один. Маргошка его здорово отделала!
– Я тут ни при чем, – скромно опустила глаза Митрофанова.
– Понятно, что ни при чем. Я спрашиваю, что ты станешь делать, если Богдан опять к тебе подкатится?
– Он не подкатится…
– А если подкатится? Простишь?
– Нет, – твердо ответила Марина.
– Да ну? – вскинула брови Милка. – Наша жалостливая Марина да не поможет нуждающемуся в любви и утешении?
– Не помогу.
– Ты решила сменить имидж?
– Дело не в имидже…
– А в чем?
– Не знаю еще, Милка. Скорее всего, Богдан опоздал. Все у меня к нему перегорело…
– Неужто? – хитро улыбнулась Константинова. – А к кому загорелось? Неужели к Феликсу? Он тебя глазами прямо-таки поедом ест! И вообще, я видела, как ты с ним целых два танца подряд танцевала. Так к нему загорелась-то?
– Нет.
– Ну… не к Кривой же Ручке…
– Нет.
– Что-то ты, подруга, очень односложно отвечаешь. Неужели… все-таки Вадик? – Милка аж привстала с кресла.
– Нет, – так же решительно ответила Марина, потому что, честно говоря, никак еще не могла в себе разобраться.
– Значит, ни к кому? – зловеще сузила золотистые глаза Константинова, как делала всегда, когда собиралась обидеться.
– Не обижайся, Милка. Все еще вилами на воде писано. Радуйся лучше, что все у тебя с Василием прекрасно.
При упоминании о Куре лицо Константиновой расплылось в улыбке, и она забыла про Маринины проблемы и сложности.
– Ладно, некогда мне тут с тобой, – сказала она. – Мы сегодня с Васей на концерт идем в «Юбилейный».
– Кто там выступает? – спросила Митрофанова, чтобы окончательно отвлечь от себя подругу.
– Какая-то группа. Какая разница! Главное, что мы с Васей… – она чмокнула Марину в щеку и умчалась по своим делам.
Марина еще улыбалась, вспоминая Милку с Курой, когда в дверь опять позвонили. Улыбаясь, она и открыла дверь. Перед ней стояла… Марго Григорович. Митрофанова в полном столбняке застыла на пороге напротив первой красавицы своего класса.
