Илья Бояшов - Танкист, или «Белый тигр»
Одинаково равнодушный к чокнутому командиру, к непосредственному начальству, которому номинально подчинялся найдёновский экипаж, к зампотеху полка, к Рыбалко, Коневу, Жукову, а, также, к своему непосредственному усатому благодетелю, по-прежнему здравствовал в бойне гвардеец Крюк. Наводчик устроил удобное лежбище на моторном отделении. Бесконечно работающий двигатель нежил теплом спину, брезент закрывал от дождей, притороченные бревна и баки не позволяли скатиться. Внешне все выглядело благопристойно — ни узлов, ни чемоданов — но висельник не изменился. Разруха и хаос продолжали питать его и во время берлинского марша. Правда, Крюк уже мог не заботиться о хлебе насущном; на дне «Ласточки» под дополнительным боекомплектом согревались ящики с галетами и тушенкой, в противогазных сумках оплывало первоклассное коровье масло — итог прохода «тридцатьчетверки» по ферме. Но вот только тяжеленные рулоны ткани, подушки, шляпки и обувь сержанта теперь не занимали. На коротких привалах Крюк продолжал исчезать куда-то с привычной ухмылочкой, но после злосчастного Цорбена выныривал без баулов. Иван Иваныч был слеп и глух ко всему, что не касалось его трансцендентной погони. А, между тем, его столь тщательно ухоженная (двигатель, фильтры, катки, ведущие колеса, ленивцы, натяжение гусениц — все в совершенном порядке), смазанная, с заботой осматриваемая на каждом отдыхе «Ласточка», которую Иван Иваныч с такой заботой заправлял соляркой и маслом, стала поистине «золотой». Крюк прятал добычу во всех потаенных местах. Он сохранил трогательную привязанность к всевозможным немецким часам и будильникам, и стоило только стихнуть мотору — отовсюду, вразнобой, принималось тикать время. Цепочки, браслеты, кольца и ожерелья распределялись по чехлам, инструментальным ящикам и патронным коробкам. Когда вдали замаячили сосны Цоссена, масштаб грабежа принял такой характер, что стоило какому-нибудь особо дотошливому представителю «органов» проявить интерес к гранатным и противогазным сумкам — участь всего экипажа была бы решена. Однако, политруки, как всегда, отставали. А «тридцатьчетверка» катилась прямо на бункеры Штаба сухопутных войск, проскакивая все и всяческие узлы обороны. Совершенно естественным образом ее огибали снаряды, мины и «фаусты». Привыкший к подобному волшебству сержант появлялся на месте наводчика только в тех исключительных случаях, когда дело пахло серьезной засадой. Правда, после Барута охотников на «Ласточку» гвардии капитана Найдёнова не находилось — все, что было одето в мышиную, синюю кайзеровскую, и черную форму, бросало последние «Хетцеры» и пушки, и откатывалось к Берлину. Иван Иваныч не обращал внимания на перемешавшиеся с лошадьми толпы; Найдёнову требовался только «Тигр» — и у многих немцев хватало сообразительности уступать ему дорогу. Траки Т-34-85 яростно будили песок тамошних проселков. По всей логике, Голландцу ничего уже не оставалось делать, как поджидать Ивана Иваныча в здешних лесах, так что, номер 379 продолжал мчаться, гвардии сержант на ходу сортировал добычу, а якут окончательно попрощался с метиловым похмельем — «ашматка», присоединившись к тиканью крюковских трофеев, вновь забулькала в канистрах и термосах. Самым удобным образом, расположившись на башне, лишь на поворотах хватаясь за створку командирского люка, залитый до краев «огненной водой», «моя-твоя» наклонялся в темноту ревущей и лязгающей «коробки». Внизу он постоянно лицезрел знакомую картину: потустороннее существо в измазанной, засаленной, залитой соляркой и снарядной смазкой шинели, горбясь на сиденье механика-водителя, продолжало, как автомат, упрямо принимать на грудь разгулявшийся ветреный апрель.
Весь тот последний военный месяц «Белый тигр» не просто дразнил Ивана Иваныча; монстр издевался над капитаном. Он дал знать о себе уже вскоре после рывка за Одер. В то время, когда Череп еще только заводил мотор и нащупывал настил хитроумной невидимой переправы, двадцать пять машин первого эшелона, выскочивших на ненасытное орудие Призрака, отправились к праотцам, вознеся с собою сто двадцать пять человек, ибо никто не выкарабкался из обломков; пламя пожрало всех. На этот раз «Белый танк» не стал дожидаться, когда в праведном гневе своем на страшное поле ворвется Иван Иваныч, и уполз за горизонт, отравляя воздух выхлопами гигантских «майбахов». Стоит признать: он добился своей изощренной цели, заставив преследователя разбить о броню «Ласточки» бессильные кулаки.
Следующий укус был не менее болезненным; Призрак дождался момента, когда фугасным снарядом разбило паром через Квейс, и всегда бывшая первой «тридцатьчетверка», к радости Крюка, надежно завязла по самые баки в густом речном дне. Пока перепуганные не столько видом, сколько гневом измазанного илом танкиста «самоходчики» готовили тросы, пока подгоняли трактор и САУ, «Белый тигр» успел отправить на небо колонну оторвавшихся «эмчей» и десантных грузовиков.
Глинистая чужая колея, распаханная 1000-миллиметровыми гусеницами, еще хранила запах бензина. Повсюду трещали неуемным пламенем сгинувшие ни за понюшку табаку М4А2 с водителями и башнерами — но людоеда вновь издевательски скрыли мглистые поля и болота. Ванька плакал. Подвернувшийся Рыбалко приказал задержать свою «эмку» возле облитой грязью, исцарапанной, покрытой копотью знаковой «Ласточки»:
— Брось, Иван, убиваться! Даю слово: получишь свою Звезду!
Найдёнов, отмахнувшись, бросился к люку. Свита оторопела. Однако, что не положено быку, все-таки было положено этому свихнувшемуся Юпитеру — Рыбалко не рассердился.
А «Тигр» по-прежнему продолжал вгонять в гроб всех, кого судьба подводила под палаческий топор его 88-мм пушки. Но всякий раз уползал от Ивана — за перелески, за покрытые водой дренажные канавы и аккуратные немецкие поля. Гон вновь шел днем и ночью; зад неутомимого водителя представлял из себя одну сплошную мозоль. Крюк с якутом еще выдерживали перманентный психоз скачки, но мотор время от времени уже принимался поскуливать. От Цорбена до Лабау повторялась все та же петрушка. Стоило только «Ласточке» остановиться для того, чтобы перевести измотанный дух — очередной вырвавшийся «вперед батьки» дозор накрывался медным тазом.
Так, 13 апреля под Гендау — пропадом пропали десять СУ-76 и четыре ИСа, два из которых сгорели с экипажами (в то время Иван Иваныч, сняв желтую майку лидера, ремонтировал гусеницу).
17-го — под Стандау «восемь-восемь» сожрало десять «тридцатьчетверок» (найдёновский экипаж поил соляркой утомленную «379»).
19-го — два «Зверобоя» (еще одна срочная замена гусеничных звеньев обессилевшей «Ласточке»).
— Черт с ним! — отмахивался от пакостного монстра Рыбалко. Повинуясь Коневу — тот был вне себя от нетерпения — генерал размашисто рвал карту красным карандашом. Пора было заканчивать дело: «тридцатьчетверочки» развернулись во всем своем блеске на Тельтов канал,[47] имея Ваньку, как беспощадное острие. Потоки ИСов и САУ затопили с юга последние свободные автострады. На севере, лаская слух самоходчиков и танкистов, вовсю грохотал Рокоссовский. Кровавя всеохватным заревом облака на востоке, таранил злосчастную 9-ю армию докаленный до бешенства Жуков. К 23-му Берлин охватило дымами, а Ивана Иваныча — невиданной, просто тотальной, злостью.
Переправа надолго запомнилась: Белый Призрак словно знал, где Найдёнов меняет разбитый миной «ленивец». Выскочившие на полном скаку к вздыбленным мостам канала Т-70 тотчас попали под его беспощадный прицел. Взорвалось все — даже сопровождающий обреченные танкетки радийный бронетранспортер. Обосновавшийся на той стороне дракон поливал «бронебойными» то здесь, то там утыкающиеся в берег T-34. Развернуться было попросту негде: новые танки напирали друг на друга — и гарантированно сгорали. Танкисты, сбивая с себя и товарищей липкое пламя, давились бессильными слезами — они едва успевали уворачиваться от разлетающихся башен. В эфире сновал туда-сюда густой отчаянный мат. Орали танки, орали раненые, орали командиры попавшихся на удочку бригад. Все подходы к последней преграде были забиты телегами и фургонами — тыловики совершенно некстати проявили невиданную прыть: так что в мгновение ока берег покрылся костьми и разбитой техникой. А «Тигр» превзошел сам себя — его «восемь-восемь» неистовствовала, опрокидывая СУ-76, как спичечные коробки. Еще живые «тридцатьчетверки» вступали в безнадежную дуэль — и взлетали на воздух. Белый Призрак готов был рвать и метать, но как только показался невесть откуда прорвавшийся, истошно гудящий найдёновский танк — немедленно растворился за мрачными домами предместий.
Кирпичная кладка оказалась настолько мощной, что ее не брали ни фугас, ни «фауст». Напрасно Иван Иваныч склонял к поединку спрятавшегося подлеца, напрасно напрягал глаза порядком отвыкший от подобных переживаний гвардеец, «Тигр» преспокойно скрывался, а «Ласточка» крыльев не имела.
