Гавриил Кунгуров - Артамошка Лузин
Первым проснулся Панака:
— Однако, буря или сон разломал мою голову?
— Буря, — ответила Тыкыльмо.
— Ты не спала?
— Нет.
— Эх, ты… — вздохнул Панака.
Проснулся Чалык, дернул голову — кто-то держит.
— Эй, пусти! — крикнул Чалык и подумал: «Верно, лесной хозяин держит меня».
— Кого, мужичок, ловишь? — затревожился Панака.
— Косичку лесной хозяин крепко зажал в кулак, — ответил смущенно Чалык, — не пускает…
Панака посмотрел:
— Косичка примерзла!
Панака взял ножик и отколупнул косичку вместе со льдом. Встал Чалык, а на косичке льдинка болтается. Все засмеялись, а Чалык молча сел у костра, стал оттаивать льдинку на косичке.
Панака выглянул из чума:
— С севера пурга, однако, два дня будет плясать. После такой бури добрая должна быть охота.
Из чума не выходили.
— Зачем сердить и без того сердитую! — шепнул Панака.
Сидели кружком у костра — грелись, курили.
Подсел Чалык. Агада улыбнулась:
— В нашем чуме в бурю сказки рассказывают.
Панака ответил:
— В нашем тоже. Тебе начинать.
Агада опустила глаза — застыдилась.
Чалык посмотрел на отца:
— Не надо сказку, лучше про хитрость зверей.
Панака выпустил густое облако дыма и сказал:
— Разгадайте загадку, а тогда я вам расскажу про самого хитрого зверя.
Все согласились.
— Какой зверь самый хитрый?
— Лисица, — ответил Чалык.
— Нет.
— Лючи, — поправила его Агада.
Панака задумался:
— Нет! Лючи в тайге не живут.
— Медведь, — вставил Одой.
— Нет.
Так никто и не угадал. Тогда Панака разъяснил:
— Самый хитрый зверь — белка.
Все удивились. Панака пояснил:
— Белки, как и люди, есть хитрые, хитрее десяти лисиц.
И Панака начал рассказывать о хитрых белках:
— Белка всяко хитрит. Кто ее учит и как она знает, что ее охотник по следам ищет, — этого я не скажу. Охотник, который след белки понимает, тот ее добудет, а который не понимает, всегда пустой в чум вернется. Старая белка, та по кругу ходит. Встанет утром и сделает вокруг дерева след; вечером придет — опять след в след этот же круг сделает. Придет охотник, посмотрит и скажет: «Куда-то девалась», — и уйдет. Есть белка еще хитрее: из своего дупла выйдет, с дерева вниз поглядит и на снег не сойдет — она по деревьям скачет, десять или больше деревьев проскачет, а тогда на снег прыгнет и тропы разные делает во все стороны — охотника путает. Обратно в дупло — опять по деревьям скачет. Тут охотник должен глазами сильно искать.
— Как искать? — не утерпел Чалык. — Ведь она по дереву скачет, следов нет!
— Эх ты, мужичок! А ты смотри на снег и увидишь на нем шишки, веточки, иголки — на снегу их хорошо видно. По ним и иди — это белка, прыгая, набросала.
Чалыку стыдно стало, как это он не догадался. Панака продолжал:
— Как весна придет, белку бить нельзя — шкурка плохая. Она тогда не хитрит, без всякой опаски ходит на глазах охотника и даже с ветки смеется в глаза и облезлым хвостом машет.
— Я ее, хитрую, убью! — похвастал Чалык.
— Расскажу еще про лося, — перебил Чалыка Одой. — Однажды вышел храбрый охотник на охоту. Лучше этого охотника и в тайге не было. Видит, огромный лось стоит, рогами о дерево шоркается. Выдернул из колчана охотник самую лучшую стрелу, натянул тугую тетиву. Взвилась стрела, молнией ударила лося в бровь и отскочила, разломившись на две части. Лось стоит по-прежнему шоркается о дерево. Схватил охотник вторую стрелу, заветную, с железным наконечником, и прицелился прямо в сердце бесстрашному лосю. Опять молнией блеснула стрела, ударила лося под лопатку, отскочила и разлетелась на три части. Все стрелы погубил тот охотник, а лось стоит, о дерево шоркается, страшные глаза его искры бросают, а из ноздрей пар валит и собирается в тучи темные над лесом. Лось стоит, охотник дрожит от страха. Вдруг лось взревел, да так, что ветки с деревьев посыпались и вершины деревьев закачались и заходили, как в бурю. Кинулся лось на охотника. Испуганный охотник бросил лук да на дерево. Лось поднял голову, разбежался да как ударит лбом о дерево! Закряхтело дерево, повалилось на землю, а охотник успел уцепиться за вершину другого дерева. Посмотрел лось, а человек опять на дереве сидит. Сшиб лось и это дерево охотник опять успел уцепиться за вершину другого дерева. Лось повалил множество деревьев, сделал целую просеку, а человека сбить не мог. Заплакал лось от горя, упал и скалой огромной сделался. Скала та называется Лосиной Головой, ее видно, когда поднимаешься на Горбатую гору… Не знал тот охотник, богатырь храбрый, что лось был священный. С тех пор эвенки стали сильнее лосей, но счастье эвенков лось унес с собой и схоронил под той огромной скалой.
— Сказка! — вскрикнул Чалык. — Это сказка!
Одой не соглашался. Чалык вскочил и подбежал к Панаке:
— Сказку он говорил? Сказку?
Панака усмехнулся:
— Так было давно, теперь сказкой стало.
Буря не переставала выть, злобно хлестать по чуму. Люди молча ложились в свои спальные мешки. Панака рассмеялся:
— Чалык, косичку береги — больше изо льда вырубать не буду.
Сказал — и сам в страхе подумал: «Может, и верно злой дух в наш чум поселился? Не было бы несчастья».
Он вытащил из сумки деревянного божка и положил его под голову. То же сделали и все остальные. Только Талачи не могла отыскать своего божка, кряхтела и долго шарила в мешке. Тыкыльмо ощупью нашла голову Чалыка. Распустила ему косичку, гребнем из оленьего рога расчесала, заплела вновь и собрала ее в пучок на макушке, завязала этот пучок кожаной тесемкой, приникла своей щекой к щеке Чалыка:
— Теперь не примерзнет. Ложись, сынок…
Она села у костра на корточки и вновь стала думать о ярком солнечном закате, о синем мглистом снеге, о белом, как молоко, небе…
К утру буря внезапно утихла. Выбраться из чума люди не могли: он утонул в снегу. Одой и Чалык стали делать выход. Они с трудом открыли кожаный полог — перед ними толстой стеной высился снег. Костяными ножами они резали снежные кубики и клали у входа в чум ровной стенкой. Когда выкопали яму, увидели синее небо, обрадовались. Первым вылез из снежной ямы Одой. Чалык подавал ему снежные кубики.
К полдню чум откопали и поставили на новое место. Панака, Одой и Чалык быстро собрались на охоту. Сначала от чума шла одна лыжная дорожка охотники шли след в след, а потом потянулись три дорожки. Панака пошел к Большому ручью, Одой — к Черному камню, а Чалык — к Утиному озеру.
До вечера охотники гонялись за белкой. Чалык, отыскав дупло белки по следу или по другим приметам, ударял посохом по стволу дерева. Белка высовывала хитрую мордочку и испуганно смотрела вниз. Чалык бил посохом по стволу еще сильнее, и белка высовывалась из дупла. Тогда он прицеливался и стрелой с тупым наконечником метко попадал в голову белки. Распластавшись в воздухе и взмахнув пушистым хвостом, добыча падала к ногам охотника. Шкурки сдирал Чалык умело, осторожно. Тушки бросал собакам.
…Солнце уже садилось за черную гору. Тайга погружалась в полумрак. Деревья глухо шумели. Охотники сошлись в условленном месте. Больше всех добыл Панака. Чалык отстал от Одоя только на три шкурки. Одой недовольно рассматривал свой лук и что-то бормотал себе под нос.
В чуме пахло прелой шкурой, густой пар от котла плавал темным облаком и садился на шесты, постели, шкуры черными капельками. У очага хлопотала Агада. Она варила для охотников вкусный ужин — рыбу с корешками, запасенными еще осенью.
Чалык с достоинством настоящего охотника вошел в чум, сбросил сумку со шкурками, важно сказал Агаде:
— Зайца я на ужин добыл.
Агада вытащила тушку зайца, острым ножом распорола ему живот. Печенку зайца она ловко посадила на острие своего ножа и подала Чалыку. Сердце зайца Агада отколупнула пальцами и съела сама. Чуть-чуть подмерзшее, оно вкусно похрустывало на зубах. Чалык с гордостью посмотрел — Агада улыбнулась ему и опустила глаза. Тушку зайца она быстро разрезала на куски по числу мужчин и бросила в котел, где давно кипела в густом наваре рыба.
Чалык подумал: «Как быстро бегают руки Агады! Вкусный будет ужин». И, проходя мимо нее, он слегка прикоснулся своей щекой к ее щеке. Агада встрепенулась, глаза ее вспыхнули, прищурились ласково и нежно, ниточки-брови слегка вздрогнули. Она смутилась и так стремительно бросилась к котлу с большой деревянной ложкой мешать варево, что Панака испуганно крикнул:
— Ой, ой, хозяйка, не переверни котел, а то все будем сыты!
За ужином мужчины разговаривали мало: каждый занялся своим куском. Ели не торопясь, из котла черпали большими чашками; охотничьими ножами раскалывали кости, высасывали горячий мозг.
Панака вытер руки о кожаные штаны, рукой погладил живот:
