Александр Гиневский - Везучий Борька
4
— Тётя Ганя, дядя Илья придёт сегодня обедать?
— Ни-и, не прийдэ.
— Вы соберите тогда.
Толька идёт по центральной поселковой улице в мастерские. Они как раз за цехами кирпичного завода.
В руках у него продуктовая сумка. Из неё торчит голенастая литровая бутыль с молоком.
Справа и слева далеко тянутся высокие тополя, белоногие от извёстки. В кронах деревьев солнце разбивается на мелкие осколки, и они сыпятся на дорогу, под ноги мальчику…
У коробов Ильи Васильевича не оказалось. Толька заглянул в тот, к которому шёл кабель. На рукавицах лежал держатель. Толька вспомнил, что на подходе не слышал знакомого треска электросварки. Он огляделся по сторонам, поставил сумку на траву. «Придёт скоро», — подумал и полез в короб посмотреть, много ли сделал сегодня дядя Илья.
От стальных листов тянуло сухим жаром. Приподняв голову, Толька увидел синеватую рябь шва. Ровно-то как. И совсем ещё горячий. Шов обрывался, дальше шли два листа под прямым углом друг к другу. В щель между ними было видно небо. «Значит, так, — сказал себе мальчик, — берём держатель. С электродом, порядок! Дядя Илья придёт, а тут кое-что сделано. Да он, наверно, всё отключил… Эх, маски нет…» Он ткнул электродом в то место, где шов обрывался. С шипением вспыхнуло белое пламя, сноп трескучих искр упал к ногам. Толя зажмурил глаза, но уже после вспышки. Когда он их открыл, то не сразу увидел, что электрод намертво прилип к стальному листу. В самом конце электрода, где он касался металла, светилось малиновое пятно. Оно расплывалось и желтело прямо на глазах.
Он понял, что дело плохо. Потянул держатель, чтобы оторвать электрод. Удалось это не сразу. Одна за другой зажигались ослепительные вспышки. Наконец держатель вместе с электродом был в руке. И только сейчас почувствовал он, как саднит руки, обожжённые искрами.
Он присел, нащупал рукавицы и осторожно положил на них держатель. Пятясь, вылез из короба и долго тёр глаза, прежде чем увидел под ногами продуктовую сумку на зелёной траве. И вокруг всего, на что он смотрел, виделись ему слабые радужные дуги.
«И дяди Ильи нет…» — с тревогой подумал он, направляясь к механической мастерской.
В полумраке мастерской Толька не сразу разглядел Илью Васильевича. Он сидел на табуретке у верстака с поднятой над головой маской и о чём-то спорил со слесарем Сугробиным.
— Заходи, Анатолий, — махнул рукой Илья Васильевич. — С обедом пришёл?
Толька кивнул головой.
Илья Васильевич отвернулся, продолжая разговор.
Вошёл мастер Пётр Николаевич.
— Васильич, ёлки-моталки! Чего ж это ты?.. — с тихим раздражением в голосе сказал он, подойдя к верстаку.
— А что? — повернулся к нему Илья Васильевич. — Чем ты опять недоволен?
— Да посмотри, что в коробе! Варено-то как… «Соплей» набросал, прожог сделал…
— Прожо-ог?.. Ну, Петя, говори да не заговаривайся! Это мне-то… — Илья Васильевич стиснул зубы так, что шрам на щеке побагровел. В голове у него вдруг пронеслось: «Растяпа! Трансформатор-то не выключил!.. Хорошо — обошлось… Петруха-то заметил или нет?..» Он бросил прищуренный взгляд на мальчика. Не поднимая головы, мальчик почувствовал тяжесть этого взгляда. Как ему хотелось превратиться сейчас в маленький гвоздик и утонуть в земляном полу мастерской. Но это было невозможно. Ведь ни один мальчик на свете не растёт вниз…
Он стоял потупившись, крутил пальцами давно оторванную от рубашки пуговицу.
— Та-ак… Твоя работа?
Мальчик кивнул. Сугробин внимательно посмотрел на него.
— Хорошо ещё, не обжёгся.
— Да уж… — протянул мастер. — Зато подсуропил…
— Вот! — Илья Васильевич вскочил с табуретки так, что она с грохотом поползла в сторону, резко выбросил вперёд руку с тёмным заскорузлым пальцем. — Вот с него и спросим! Чтоб не думал, что спрашивают только в школе, уроки… «Сопли» сам уберёт и прожог залатает. И мне…
— Да ты что, Васильич?! — перебил его мастер. — Не допущу! Это тебе не твой Тимофей! Нашёл когда шутки шутить…
— Погоди, Петя, — уже совсем спокойно сказал Илья Васильевич. Не ту жердь в дугу гнёшь. Ты с людьми работаешь, понимать должен… Завтра же придёт свои грехи замаливать. Придёшь? — Илья Васильевич выжидающе смотрел на племянника.
Этот вопрос, заданный с холодной суровостью, стал для него долгожданным спасением. Торопливо проглотив ком в горле, мальчик кивнул головой.
5
Ночью Толька проснулся от собственного стона.
В комнате горел свет.
На диване, в нижнем белье, потеснив мальчика к спинке дивана, сидел Илья Васильевич.
Тут же рядом стояла тётя Ганна. Прижав руки к вискам, она испуганно шептала:
— Толик, батька, шо ж це таке, шо ж це зробилось?..
— «Зайцев» он нахватался, мать. Не причитай.
— Та як же?..
— Ступай на кухню, соды в воде разведи, заварки старой приготовь. Не знаешь, что ли?..
Илья Васильевич склонился над мальчиком.
— Худо, Толян?
— Режет. Будто кто песку в глаза сыпанул…
— Ну, поддержись, мука недолгая. А ко мне, ладно… Не приходи. Сам исправлю. Была задумка, да, видать, не по твоим плечам… Да и Петруха-мастер шибко на меня сердит, что ушёл я тогда, а трансформатор не отключил. Влетело мне от него.
Но на другой день мальчик снова шагал в мастерские. В руках у него была всё та же продуктовая сумка. И всё так же торчало из неё запотевшее горло бутыли с молоком.
Увидев мальчика, Илья Васильевич сразу всё понял по его лицу.
— Та-ак… со сдержанно-злой весёлостью произнёс он, снимая рукавицы.
Он крепко прижал узкое, тонкое плечо мальчика к брезенту своей робы, пахнущей горелым железом.
— Вот она наша косточка Полуяновых, узнаю, — сказал он, заглядывая мальчику в глаза. — Нашего телка и медведем не напугаешь, а?!.
Толька кивнул головой, улыбнулся.
Сварщик заправил электрод в запасной держатель и велел мальчику водить им над обрезком рельса. Водить так, чтобы зазор был не больше толщины карандаша. Водить «всухую». Пока.
6
— А теперь отрапортуй-ка мне, какие виды сварных соединений ты знаешь.
— Я знаю… — Мальчик рассеянно посмотрел в открытое окно. Там от набегавшего ветерка чуть вздрагивала сирень. — Я знаю стыковые, угловые, тавровые и…
— И?..
— И ещё какие-то…
— Здрасьте, пожалуйста! Что это за «какие-то»? — Илья Васильевич нетерпеливо накрыл одну руку, набрякшую тёмными венами, ладонью другой. — И?..
— И внахлёстку.
— Так. Теперь раскрывай нашу амбарную книгу, летописец, пиши заглавие: «Тавровые швы».
Мальчик склонился над столом.
В комнату влетел шмель. Большой, мохнатый и очень деловитый. Толька проводил его взглядом, подумав: «Ну как врежется в стену». Но шмель, будто догадавшись, о чём подумал мальчик, вдруг развернулся и двинулся к столу. На углу стола Илья Васильевич в это время готовил «учебные пособия» — из костяшек домино. Он недовольно поднял голову.
— Бомбовоз… разгуделся… Выпроводи-ка его, Толян.
Илья Васильевич сидел на диване и смотрел, как Толька выпроваживает гостя.
Шмель упорно не замечал открытого окна. То ли он решил, что с ним играют, то ли рассердился на хозяев и теперь назло им не улетал.
— Так ты с ним и до ночи не сладишь, — со смехом сказал Илья Васильевич. — Беги на двор за кашкой. Он увидит цветок — сразу в него уткнётся. Тут обоих и выкинешь за окно…
Мальчик бросился во двор. Он понимал, что за кашкой дядя Илья послал его в шутку. Но ему и самому было приятно пробежаться, упасть в мягкую траву.
Когда он вернулся, в комнате стояла прежняя тишина.
— Улетел? — с сожалением спросил он.
— Угу. Без тебя, видать, скучно ему стало. Ничего, ещё повидаетесь.
Мальчик снова сел за стол. Цветок кашки он положил рядом. На всякий случай.
Иногда в комнату неслышно входила тётя Ганна. С сострадающим участием смотрела она из-за плеча Ильи Васильевича на склонённую голову мальчика.
Толю она жалела до слёз. Так же как когда-то своего Тимофея. Крутой и беспокойный нрав у Ильи Васильевича, нелегко с ним. Вот и сейчас, кончили, слава богу, писать «цидульки» свои, смеркаться начало, уже и чай сели пить, а он опять, батька этот:
— А ну-ка, Анатолий, бери ручку, бумагу.
— Зачем?
— Давай-давай!
— Ну принёс.
— Так. Распишись-ка.
Мальчик с недоумением взглянул на Илью Васильевича.
— Охота мне глянуть, как ты нашу фамилию выводишь, — объяснил тот.
— А-а. Вот так.
— Вон как. А я вот так. Видал? Совсем просто. Ну-ка, как я попробуй. В точности.
Густые тёмные брови тёти Ганны поползли вверх. Широко раскрытые глаза испуганно посмотрели на мужа.
— Господи! Батька, ты шо ж?.. Ты чему хлопца учишь?!.
