Николай Кузьмин - Кто сильней себя
Вот ведь как в жизни бывает…
Про Максима Вундеркинда
Ещё в начале смены Надежда Петровна рассуждала про Максима, что он выделяется из среды. И ребята это, конечно, заметили не хуже. Они заметили всё после первого разговора в звёздочке по душам. Миша тогда сказал:
— Мой папа работает на такси, и я катаюсь с ним сколько влезет!
Боря сказал:
— А мой папа музыкант. У него есть фрак, такая специальная куртка с хвостиком. А скрипка у него — самая первая в оркестре. Во!..
Все другие тоже стали задушевно рассуждать о родителях и гордиться ими, кто как умел. И вдруг в лучший момент беседы один взял да хихикнул по-мышиному. Этот один был, конечно, Максим. Он, значит, пискнул от смеха, а вслед за тем и говорит:
— А у моего отца на голове коленка.
Сперва мальчишки онемели без слов. Но потом всё-таки спрашивают:
— Что?
— Коленка, — опять говорит Максим.
— Какая коленка?
— Обыкновенная. Костяная.
— Как так?
— А вот так, — потешается он и спрашивает: — Ну, кто ещё желает удивить уважаемую публику?
После этого всё, конечно, пошло насмарку. Никто больше не хотел высказываться вслух. И так происходило не однажды.
Максим всегда умел вставить такое, что у ребят руки опускались и замирал во рту язык. Он жил и всю жизнь в лагере почему-то выделялся из среды. Кстати, тут он сказал бы «из понедельника». Ведь любое слово переворачивалось в голове Максима вверх тормашками и наизнанку. Скажи ему «нельзя» — он ответит «льзя». Скажи «трикотаж» — и он ответит «нет, кота ж четыре». Правда, в запасе у него было ещё много нормальных слов, даже совсем взрослых и учёных. Поэтому люди, ни на что не взирая, подходили к нему и спрашивали, если нужно:
— Как это — экстренно?
— Максим, объясни, пожалуйста: кто такой престиж?
Он объяснял всё на свете, будто ходячая энциклопедия. А настоящая энциклопедия — это куча толстых книг, где записано что угодно от А до Я. Вот и Максим тоже. Во всяком случае так казалось ребятам из отряда «Ручеёк». А как в действительности, сказать трудно.
— Максим, кто будет карьерист, по-твоему?
— Карьерист? По-моему, рабочий в песчаном карьере.
Видите? Ведь это неверно! И главное, не понять, шутит он или всерьёз. Максим любил вредничать и приводить людей в замешательство. Иногда любил обзывать с добавлением нехороших слов. Но если кто-нибудь говорил в ответ похожие колкости, он сразу возмущался этим.
— Ты плохо воспитан! — кричал и уходил — нос в потолок.
А ещё, только огляделся в отряде, он стал давать всевозможные прозвища людям. Посмотрел на Вовика Тихомирова, как он ест. Посмотрел, засмеялся, сказал:
— Ничего себе. Вот это Пищеглот!..
Когда вышли из столовой, Максим опять:
— Эй, Пищеглот! Ребята, его надо звать Пищеглот!
Некоторые тоже засмеялись и начали дразнить Вовика не покладая рук. Один Ковалёв из первой звёздочки старался больше всех. Он приставал к парню, как репейник. Он бегал за ним, толпился перед ним и всю дорогу вопил:
— Пищеглот, Пищеглот! Хе-хе, Пищеглотик!
А вдобавок чуть не падал от восторга:
— Ох, умора! Ну и прозвище! Никогда не слышал такого! Цирк!
Каково было Вовику, каждый понимает. Что думал при всём этом Ковалёв, невозможно понять. Зато потом обстановка резко изменилась, и мысли Ковалёва изменились к лучшему. Только сперва произошла поучительная история, а для него так даже проучительная. Потому что Максим вдруг рассердился и сказал злому насмешнику:
— Ну, что ты заладил? Уши вянут и уже не смешно. Трындычиха!..
Ковалёв разинул рот, и ему стало не до Вовика. А кое-кто мгновенно обрадовался, подхватил:
— Трындычиха! Правильно, Трындычиха! Смотрите на него!
Теперь догадываетесь, какой вывод ударил в голову Ковалёва? И поделом ему, будет знать! Легко хохотать и смеяться, когда сам без клички гуляешь. А когда сам испытаешь обиду, то поймёшь, запомнишь урок.
Между прочим, Галя была, конечно, против дразнительных выражений. Если слышала, то заставляла извиняться на месте преступления. А это многие не любили и потому быстро образумились, коль на то пошло. Из кличек они оставили самые необходимые — про Колю, например, что Колобок. Но это уже не беда… А которые не сразу послушались Галю, тех невольно образумил Максим. У него здорово получалось. Так же, как с Ковалёвым. А ещё у него нашёлся и другой способ против несознательности некоторых октябрят.
Всё получилось из-за того, что в дразнительный период жизни «Ручейка» Максиму тоже перепало. Юля Цветкова придумала ему в отместку потешное название: Ундервуд. Не Вундеркинд — это значит невероятно талантливый ребёнок, а как раз наоборот — Ундервуд. А это, честно говоря, обыкновенная старая машинка, на которой печатают буквы. И что же? Максим расстроился, взбесился? Нет! В том-то и фокус, что нет. Он спокойно вышел из положения, а кличка отскочила от него, как от стенки горох.
Бывало, ему кричат:
— Э, Ундервуд!
Максим идёт и в ус не дует.
— Ундервуд! Ундервудище! — надрывается шутник со всех сил.
А он опять ведёт себя так, будто собака лает — ветер носит, его не касаясь. Только когда уже схватят за руку или возникнут поперёк дороги, он остановится и ответит врасплох:
— Ундервуд? Неужели? А меня звать Максим Николаевич. Будем знакомы.
Видали, какой хитрец! Но зато по его примеру многие тоже сообразили не обращать внимания на прозвища. Вот в чём снова была поучительная история. Вот ко всему прочему как Максим выделялся из среды.
Самое удивительное здесь, что с одного боку он был вроде отрицательный парень, а с другого — наоборот. Случалось, он хорошо влиял на товарищей своими подначками и придирками. Нарочно или нет, но он здорово помогал воспитателям. Вот, например…
Стоят однажды на веранде двое. Стоят себе и плюются — у кого длиннее полетит. А тут, откуда ни возьмись, Максим.
— Что, — говорит, — выясняете, кто из вас больше верблюд?
Он так сказал и пропал из виду. Его и в помине нет, а двое всё переживают и уже не хотят ставить рекорд по плевкам.
А в другой раз другая парочка поссорилась из-за чего-то. Ну, дело ясное: приготовились драться на кулаках. Один кричит:
— Вот как дам!
Второй кричит:
— Попробуй! Сам улетишь выше дерева!
В это время подходит Максим и слегка вмешивается:
— Эй, погодите! Не начинайте. Всем интересно драки смотреть. Сейчас я сбегаю, позову людей, тогда уж приступите с удовольствием…
Он исчезает в сторону, а забияки моментально мирятся всем назло. Вот ведь приёмчик! Максим не уговаривал, не стыдил, но добился успеха не хуже самой Гали. Поразительно!
И всё-таки заодно с полезным он сплошь да рядом обыкновенно вредничал направо и налево. Многие ребята не любили Максима за это, и в этом хорошего мало. Но ещё хуже было другое: Максим сам не любил никого в отряде и долго никого не уважал.
Читать он научился в пятилетней молодости. В школе получал поэтому замечания, что не умеет по складам, а всё — как пулемёт. И он подумал тогда: какие же глупые вокруг люди. Между прочим, его папа тоже так думал и говорил, а про Максима говорил вслух, что весьма развитой, подающий надежды мальчик. Вот с тех пор и перестал уважать простых товарищей, которые бывали развиты не весьма. Правда, порядок в лагере Максим не нарушал, был вежливый и во всех мероприятиях участвовал, если Галя просила. Но если к нему подходили без всяких: «Эй, Максим, будешь в футбол?» или «Бежим с нами, дело есть!» — он каждый раз в таких случаях задирал нос и говорил: «Это не входит в мои планы. Вам бегать, баклуши бить, а мне надо умственно развиваться. Уж извините…»
У него и правда были собственные планы на целое лето. Они сочинили и разработали вместе с отцом. И даже записали на бумажке. Там стояли пункты 1, 2, 3… А всего было восемь. По пунктам деловой Максим хотел выучиться плавать в воде, прочитать два тома писателя Житкова и ещё многое. Ни у кого, конечно, такой замечательной бумажки не водилось, тут ничего не скажешь. И всё-таки ребята не завидовали Максиму. Очень скоро они перестали приглашать его с собой или в игру. Может, поэтому он и вредничал напропалую — с досады и обиды?
Как-то раз Надежда Петровна читала на прогулке «Денискины рассказы». Ребята сидели под деревом и слушали, кто не прочь. Потом все начали обсуждать прочитанное. А потом воспитательница что-то задумала и вдруг спрашивает Юлю Цветкову:
— Скажи нам, пожалуйста: а у тебя какое заветное желание?
— Пускай будет мир во всём мире! — как из пушки отвечает она.
— А у тебя, Люда?
— Пускай никто никогда не болеет и не умирает, — тоже мгновенно говорит Люда Набережная и спрашивает сама: — Вам нравится, Надежда Петровна? Хорошо я придумала, да?
— Очень хорошо, — говорит на это воспитательница, но потом добавляет к слову: — А теперь давайте попроще. Давайте помечтаем, пофантазируем, почудим. Попробуйте-ка придумать что-нибудь волшебное.
