Илга Понорницкая - Подросток Ашим
Мишка не мог понять перемены в Кирке. «Подумаешь, облилась борщом, — думал он. — кто же ничем никогда не обливался?»
Его она как будто не замечала. Да она не замечала и никого в доме. Всё выглядело так, точно её здесь чем-то обидели, и от этого все разом перестали для неё существовать. Хотя обижаться она могла разве что на Сашку— да и та опрокинул борщ нечаянно.
— Папе позвони, — попросила её мама.
Кирка медленно взяла свой телефон, задумчиво поглядела на экран, что-то нажала, поднесла к уху… И всё это медленно, подчёркнуто не спеша. И вдруг затараторила:
— Алло, Светлана? Маме не говорите. И папе. Мне нужны мои вещи, у меня всё мокрое. Всё нужно — джинсы, свитер… Ну, какой найдёте, всё равно… — она запнулась. — Да не важно, искупалась. Я же сказала — всё везите! Колготки, трусики… — и засмеялась: — Нет, сапоги с пуховиком не надо…
Она продиктовала маминой помощнице Светлане Мишкин адрес. Потом огляделась в комнате, где на неё смотрели с любопытством, — и пошла на кухню. Куда ещё было идти?
В кухне Танька уже сидела за компьютером. Кира заглянула ей через плечо, спросила как можно независимей:
— Что это ты смотришь?
Танька с готовностью ответила:
— Мы создали группу в контакте, про животных! Вот посмотри, нам надо пристроить трёх котят и вот… этих щенков. Сейчас…
И пока открывались фотографии, она спросила напористо:
— Слушай, ты же в частном доме живёшь? Тебе, наверно, разрешат.
Кирка растерялась:
— А какая порода у щенков?
Танька плечами пожала.
— Какая порода — никакая… Вот, пока все свободны, выбери себе.
Кирка даже назад отступила под её взглядом. Всё было, как на самом деле не бывает. Маленькая настырная девчонка требовала, чтоб она взяла себе щенка дворняги. Кирка не знала, куда ещё пойти в этом чужом доме, где можно было бы спокойно подождать Светлану.
Она чувствовала себя здесь бесконечно одинокой. Раньше она не знала, что люди такими одинокими бывают. Одиночество мешало ей вдохнуть поглубже и стояло странным привкусом во рту. Она тяжело сглотнула. И этот самый миг Мишкина мама подошла и обняла её за плечи.
— Кира, девочка… — мама сама не знала, что хочет ей сказать. Но Кира охнула, ткнулась к ней в шею и разревелась.
— Ну, ну… — говорила мама.
Мишка протянул руку и погладил её по спине:
— Подумаешь, борщ… А меня папа искупал однажды с ног до головы. Прямо в пижаме!
Он рассмеялся, предлагая посмеяться с ним вместе. Мама бросила на него быстрый, настороженный взгляд — она всегда на секунду замирала, когда при ней вспоминали об отце. Но Кирке показалось вдруг смешно, что Мишкин папа стал купать его, не сняв пижаму. Слёзы ещё текли по щекам, а она уже фыркнула и громко рассмеялась. И мама вдруг засмеялась вместе с ней, и Мишка теперь тоже смеялся по-настоящему. Сначала-то он нарочно заставил себя рассмеяться. Кирка же много раз при нём выжимала из себя смех, и этот смех получался напряжённым. Вот и Мишка напрягся, дыхание задержал, а потом как фыркнул… И сразу губы растянул, чтобы видели: «Смотрите, я смеюсь!»
А сейчас всё было наоборот — напряжение выходило из него со смехом. Из всех оно так выходило. Танька оглянулась к ним от своих щенков и тоже прыснула. Про папу в доме всегда вспоминали очень серьёзно. Танька привыкла, что каждый раз ей становилось горько от того, что папы больше нет. И ей казалось — это положено так, чтобы становилось горько. Но оказалось, что о папе можно вспоминать легко и смеяться оттого, что он был такой рассеянный.
Она не могла помнить, как папа стал купать Мишку в пижаме, а мама отлично помнила, что папа не раздел его нарочно, потому что был раздражён его непослушанием. Но Кирка не могла всё это знать. И мама сама как будто позабыла о том, как было всё на самом деле. Папа представлялся ей добрым и рассеянным, погружённым в свои мысли, может быть, в науку — ведь он учился заочно в институте. Он так и не закончил институт… Лучше не думать, а смеяться! Кирка потёрлась щекой о мамин свитер, вытирая об него слёзы. И тут раздался звонок в дверь.
— Как быстро Светлана… — проговорила Кирка.
Но это не Светлана была. Это приехал Киркин папа.
Он огляделся в коридоре, кивнул маме:
— Здравствуйте. Вот, значит…
Он не закончил. Мишке бросил:
— Привет.
И тут же перестал на него обращать внимание.
Как будто не удивившись ничему, он утрамбовывал в пакет Киркину мокрую одежду. А потом снял с себя пуховик и накинул на Кирку поверх махрового халата:
— До машины добежишь.
Больше он ничего не сказал. Только что он был в доме — и уже отсюда унесло его вместе с Киркой. Как когда-то из музея. Ему не интересна была гостиная, в которой танцевали сто или двести лет назад. Не интересен был ему и Мишкин бедный дом. И Мишка просто застыл на месте, вдруг поняв, до чего он может быть кому-то неинтересен.
Ему было всё ещё не по себе, когда раздался новый звонок в дверь. Теперь приехала Светлана, Киркина прислуга.
С ней была большая сумка. Светлана поискала, куда поставить её, и водгрузила на табуретку у двери. Мишка заметил, как она с острейшим любопытством огляделась в прихожей, задержав взгляд на ботинках, толпящихся возле тумбочки. Она как будто зачем-то считала их. А когда снова подняла глаза, в них никакого интереса уже не было, она смотрела на Мишку с мамой так, как смотрел Киркин отец.
— Ну. Где Кира? — без интонации сказала она им.
— Её папа увёз, — ответила мама почему-то виновато.
И Светлана спросила у неё тогда с укором:
— А мне почему не перезвонили? Я ехала к вам… Делать мне, что ли, нечего?
Миша не знал её телефона, а мама — тем более. Но Светлана была уверена, что они в самом деле перед ней виноваты. Она спрашивала:
— А Кире напомнить нельзя было, что она вызывала меня к вам? Я по морозу ходи, плутай, ищи, где вы живёте.
Мама робко предложила:
— Давайте с нами чаю попьём.
Светлана поглядела на маму так, что у Мишки сомнений не было, что она откажется. Но неожиданно она, не разувшись и не сняв пуховика, шагнула из коридора в кухню. Владька придвинул ей табуретку. Мама подала чашку с горячим чаем, а потом спохватилась и налила в тарелку борща, неуверенно поставила тарелку перед Светланой. А та поглядела на борщ и сказала опять как будто с упрёком:
— Значит, мне надо раздеться!
Она подала Владьке свой пуховик:
— Давай-ка отнеси это на вешалку.
А сама одернула на себе платье — то самое, жёлто-серое, и улыбнулась чуть кривовато:
— Вот, в чём была — выбежала.
И кивнула маме:
— А ты как думала, есть у меня время переодеваться? Кирка сказала — бегом, так я и бегом. Сегодня среда, у меня стирка — постели, скатерти. И полы надо помыть в верхних комнатах. Это — кроме готовки на вечер, конечно…
Хотя мама не спрашивала её ни о чём. Наворачивая мамин борщ, прихлёбывая, жмурясь с мороза, Светлана рассказывала:
— А ведь мы с Галкой одноклассницы были, ты можешь поверить? С хозяйкой, Галиной Андреевной! Она всё твердит мне: попробуй, мол, проболтайся кому, сразу без места останешься. А кого она вместо меня возьмёт? Чужих в такой дом пускать боязно! Это у таких, как мы, взять нечего, — она снова усмехнулась через силу. Кивнула маме: — Ну, кто бы мне в школе сказал, что кому-то повезёт, а кому-то — как нам с тобой…
— Мне повезло, — поспешно вставила мама.
Светлана поглядела на неё с досадой, переспросила:
— Кому — повезло? — хотя всё прекрасно расслышала. Попробовала опять улыбнуться, чтобы тем самым подчеркнуть своё недоумение — и поперхнулась борщом, кашлянула, и потом уже доедала молча.
Мишка заметил, что она стала поглядывать по сторонам с беспокойством. И это, как оказалось, даже Танька почувствовала, хотя она сидела всё время к ним спиной, за детским столиком в углу. Там с незапамятных времён в кухне стоял компьютер.
И, вроде, Танька занята была только бродячими щенками. Но нет. Когда Светлана была уже в дверях, но всё медлила, не уходила, точно не сказала ещё всего, что было нужно, Танька выглянула из кухни и сказала:
— Вы не волнуйтесь, никто вашей хозяйке не скажет, что вы одноклассницы.
Мишка не помнил, откуда он слышал уже, что Светлана и Киркина мама учились в одном классе. И он не знал, для чего это надо скрывать. Но тоже сказал вслед за сестрой:
— Да, мы не скажем.
И Светлана, подхватив сумку с вещами, вышла, наконец, в подъезд.
Миша какое-то время стоял и смотрел на дверь, укладывал по порядку в голове сегодняшний день. Он думал: захочет ли Кирка и дальше быть его девчонкой? А вдруг нет? Вдруг она перестанет замечать его, как не замечает многих в классе? И как не замечает тех, кого не хочет замечать, её отец? И тогда что он станет делать?
Мишка живо, отчётливо представлял: приходишь в класс, а Кирка тебя точно не видит. Кто в этом будет виноват? Она сама, что явилась к нему домой, как будто её звали? Он — что не смог её отговорить? Или домашние… Особенно Сашка, конечно, виновата.
