Тамара Михеева - Асино лето
— Столько песен про Анастасию, я прямо не знаю! Ну, просто через одну! Про Настю да про Настю!
Но сейчас, на берегу, в сумерках, Ася подумала, что ну ее, эту Вигилянскую, песня-то здесь при чем? И стала подпевать:
Вывели ему,
Ой, вывели ему,
Вывели ему
Свет Настасьюшку.
«Это вот мое,
Ой, это вот мое,
Это вот моя
Верносуженая».
И пошли они,
Ой, и пошли они,
И пошли они,
Взявшись за руки…
Хорошо было. И от теплого вечера, и от песни, и от горького запаха белых цветов. И девочки все такие свои, такие родные, а все, что вначале было, то когда это было! Варя Жилова стояла в хороводе напротив Аси и улыбалась. Сегодня утром Варя тоже пришла в сад помогать. Ее Сашенька привела. И когда отдыхали под яблоней, Варя вдруг сказала:
— Знаете, а я загадала: вот расчистим сад, и Кукумбер поправится.
— Он и так поправится, — хмуро сказал Азат, — и хватит его уже Кукумбером называть!
— Чего ты кричишь? — удивилась Сашенька и сжала Варину руку. Потом они потихоньку вернули на место ведра и тяпку с лопатой. Собаки Михалыча завиляли хвостами, увидев Асю, стали ласкаться.
— И как ты их не боишься? — восхитился Кирилл. Тогда Варя, влюбленная в Кирилла, взяла и тоже погладила огромного Боя. Он ткнулся ей в колени. Варя ойкнула и тихонько засмеялась…
Теплый вечер медленно погас, перелился в звездную светлую ночь. Жанна сказала, что пора спускаться к реке. Она раздала девочкам маленькие тонкие свечки, их закрепили на венках, зажгли и спустили венки на воду.
— А если кто из ребят венок поймает, тот и суженый твой.
Все разом притихли, и стало очень торжественно. Ася зашла в воду по колено, подальше от всех, даже закатанные джинсы намокли. Вода была медленная, мягкая, теплая. Она подхватила Асин венок, вынесла на стремнину, закрутила и понесла. Огоньки свечек дрожали. Самих венков уже не было видно, только эти неяркие огоньки. Девочки молча смотрели им вслед. «Это вот мое, ой, это вот мое…» — звучало у Аси в голове.
А когда выбрались на берег, Жанна их обрадовала:
— А костер на острове — наш. Там нас мальчики с Жорой дожидаются.
— Ура!
И ивано-купальское настроение разбилось, рассыпалось.
— Ты чего такая грустная? — спросила Асю Маша Скрябинская.
— Думаю, — честно призналась Ася. Она, и правда, думала, когда в лес сбежать: сейчас или от костра. «Ладно, перейдем на остров, а там видно будет».
Только перешли на остров, как Мартыш заскакал вокруг них:
— А мы ваши венки поймали! Все почти выловили! Чей, чей это у меня венок? У кого тут ленточка синяя с белым?
— Отдай! — подскочила Настя Вигилянская. — Отдай, уродина!
Она вырвала венок из цепких Мартышевых рук и разорвала его в клочья. Ей! Насте Вигилянской! Мартыша! В суженые?!
— Все это ерунда, — усмехнулась Наташка Ястрова. — Чему ты веришь?
А на берегу разбивались сердца. Артемка Бельц поймал Машин венок и, бледнея, краснея, отдал ей. Аленка и Полина Болотова, страшно влюбленные в него, чуть не разрыдались. Гошка Конаков выловил Жаннин, и та взлохматила ему волосы, засмеялась и стала называть женихом. Данил Брен прочно подрался с Вовкой Захаровым за Каринин венок, а Саша Лазарева, безнадежно влюбленная в Жору, начала стремительно расплетать косу: Жора поймал ее венок! Это судьба! Судьба! Кирилл Евсеев выловил Варин венок, теперь она от счастья с ума сойдет.
«Перевлюблялись все», — подумала Ася и отвернулась к реке, которая уносила ее и Наташкин венки куда-то далеко, к другим берегам. И показалось Асе, что запела флейта, томительно и нежно. Может, это молодой синеглазый Леший сидит на ветке ивы и играет на своей деревянной дудочке? Сева рассказывал, что он прекрасный музыкант. А может быть, это сам Иван Купала зовет девушек купаться? Оттолкнуться бы сейчас от земли ногой и полететь за своим венком к далеким клеверным берегам, синим Лешевым глазам и тихой его музыке…
— Ася!
— Ася!
— Прасковья витает в облаках!
На плечо опустился Горыныч. Из травы смотрели на нее Сева и Еж, с ивы слетели Манюня и Маруся. У всех пятерых на головах были венки из каких-то невиданных, ярких цветов.
— Где твой венок? — сдвинул брови Еж.
— Уплыл, — мечтательно отозвалась Ася.
— Без венка никак нельзя. Иван Купала в лес не пустит.
— А если пустит — нечисть растерзает.
— Под землю утащит…
— Служить себе заставит…
— Да хватит вам ее пугать, — сказал Сева, — лучше венок сплетите.
Маруся и Манюня взмахнули руками, из воздуха вытянули красные и синие, с золотой сердцевиной, цветы и в одну секунду сплели для Аси венок.
— Красота! — оценил Еж.
— Надо торопиться, — сказал Горыныч, — скоро полночь, как бы не пропустить.
— Идите, идите, — сказала Манюня, — а мы ребят усыпим.
— Как это — «усыпим»?! — испугалась Ася.
— На минуточку, чтобы ты могла уйти незаметно.
Манюня с Марусей улыбнулись друг другу и взлетели над костром. Огонь взметнулся в небо, выпустил яркие искры. Они сложились в оранжевую светящуюся сетку, которая стала опускаться на землю, и едва коснулась ребячьих макушек, как сами собой потяжелели веки, начали слипаться глаза, а лица стали тихие и красивые. Немножко жалко было уходить от костра и отряда, но Ася оттолкнулась и взлетела.
— Манюня и Маруся настоящие волшебницы, — сказала она, застегивая на лету карман куртки, куда спрятались Сева и Еж.
— Конечно, — согласился Горыныч.
Глава 16
Странный это был полет, совсем не похожий на другие полеты этого лета. Внизу несся темный лес, очерченный серой полосой дороги, вверху — россыпи звезд, больших и ярких, а где-то там, далеко, все звенела и звенела флейта синеглазого Лешего, да горел огонек уплывшего венка. На этот огонек Ася и летела. Тревожно ей было. Наконец, Горыныч дал знак, что пора спускаться. Ася плавно спустилась к лесу. Она приземлилась на просеке недалеко от Дачного поселка, выпустила из кармана Ежа и Севу.
— Асе грустно, — сказал Сева. Ася хотела возразить, что ей не грустно, а как-то тихо, но не стала, только тряхнула золотистой стриженой головой и спросила:
— А что, цветок папоротника в каждом лесу расцветает?
— Что ты! — рассмеялись гномы. — Цветок папоротника один-единственный на всем белом свете.
— Только корень его всю землю оплетает, так что он каждый год в разных местах прорастает.
— Поэтому люди его так редко и находят.
— А откуда вы знаете, что в этом году он в нашем лесу прорастет? — спросила Ася.
— А мы и не знаем. Ну а вдруг?
Асе представилась огромная-преогромная планета Земля, на которой тянутся километры лесов, полей, лугов, гор, степей, и крохотный, капризный, вечно странствующий цветок, похожий, наверное, на аленький цветочек из мультика.
— Искать его, конечно, бесполезно, — не скрывая разочарования, сказала Ася и покосилась на Севу, который тут же стал суровым. — Но я попробую.
Ася пошла по просеке, а гномы бежали за ней в траве и кричали наперебой:
— Вот-вот, ты попробуй! Отстань, пожалуйста, это я комару, разлетался в такую ночь…
— Главное, никто не верит, что его можно найти, но ведь были случаи — находили!
— Это, наверное, случайность, — Ася очень старалась выглядеть спокойной, — или повезло.
— Может, и тебе повезет.
— Ну, может быть, может быть…
— Фу-уф! Ася, стой! За тобой же не угнаться! У тебя вон какие шаги семимильные.
Ася остановилась, гномы налетели на ее ноги, попадали.
— Знаете что, — сказал, поднимаясь, Горыныч. — Надо разделиться. Кому-нибудь да повезет. И думать о Кольке, Сдобная Булочка говорит, что папоротников цветок боль чувствует…
— Только надо увеличительного меда выпить.
Гномы достали из карманов курточек кожаные фляжки и одним глотком выпили жидкий мед. Раздался оглушительный треск, и прямо на глазах у Аси Горыныч, Сева и Еж вытянулись в обычных мальчишек. Сева потянулся, Еж подпрыгнул, а Горыныч пару раз присел. Они будто проверяли, подходит ли им этот рост.
— Какие вы… — выдохнула Ася. Она хотела сказать «настоящие», но спохватилась. Раньше не настоящие, что ли, были?
— Красивые…
Они засмеялись, они все понимали.
— Так, — сказал Горыныч, который при любом росте оставался командиром. — Идем на все четыре стороны. Ты, Еж…
— На запад!
— Сева…
— На восток.
— Я на юг, а ты, Ася, на север. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась Ася. Какая разница, куда идти? Может быть, этот цветок прорастет сегодня в африканской саванне? Или на острове Пасхи? Да если и в сибирской тайге — не слетаешь ведь…
— Не вешай нос раньше времени, — попросил Сева, и они разошлись на все четыре стороны.
