Кейтлин Рубино-Бродвей - Обычная магия (ЛП)
Проблема с Цезарем состояла в том, что он грязно боролся. Кусал, тянул за волосы, выкручивал пальцы, ради победы он делал все. Это означало, что побеждал он всегда, а это в свою очередь выводило нас на очень информативный урок о том, как лечить человеческий укус.
Вначале было тихо, Бекки учила нас, как выкрутиться из захвата. Она исправляла положение одной из сестер, когда Фрэн внезапно вскрикнула. Цезарь повалил ее на землю, и это была уже и не практика, и не забава, потому что он причинял ей боль. Я обвинила Цезаря и сцепилась с ним... я вообще-то довольно хорошо боролась; оказывается, многим важно, куда бить... и мы покатились. А затем Цезарь сошел с ума. Пинаясь и царапаясь, он схватил меня за волосы и дернул настолько сильно, что я вскрикнула. Я слышала, как Фред просил:
–– Давай, ребята, остановите это.
Влез Питер, на несколько секунд завязалась настоящая борьба, прежде чем Бекки схватила Цезаря за загривок. Она притащила его в угол внутреннего двора и отчитала. Я только уловила слова «Алекса Хейл», «финансирование» и «дисциплинарные взыскания».
Фред поспешил и помог мне встать.
–– Эбби, ты в порядке?
–– А как Фрэн? –– спросила я.
Фрэн все еще лежала на земле, съёжившись в комок, проводя пальцами по волосам.
–– Все хорошо, –– сказала она, не глядя на нас. –– Я была в порядке. Вам не нужно было... –– Она замолчала и покраснела.
–– Нет, не нужно, –– согласился Питер, вставая с земли. –– Это действительно было глупо. Бейся со своим партнером, Хейл.
–– Он сделал ей больно!
Питер закатил глаза настолько сильно, что я была удивлена, как они не застряли так навсегда. Я бы выбила их прямо из его головы, вот только Фред схватил меня за руки.
–– Достаточно. –– Голос Бекки ударил как резкая, холодная пощечина. Она взяла аптечку, затем пришла к нам. –– Все. Сядьте. –– Они опустились, Бекки махнула рукой Питеру. –– Нет, нет, не ты... подойди сюда. –– Она поставила его перед нами, и я увидела, что у него по руке текла кровь.
Бекки опытно закатывала его рукав, пока читала лекции нам о бактериях, важности гигиены и вреде, который мог нанести укус. Фрэн подняла руку, опустила ее, затем снова ее подняла.
–– Мисс Роуз? –– спросила Бекки, ее внимание все еще было приковано к обработке красной раны на руке Питера.
–– Разве это не ... то, что сделал Цезарь? Разве это не обман?
–– Да.
–– Он много обманывает, –– выдала Фрэн через мгновение. Когда Бекки ничего не ответила, она продолжила: –– Разве это правильно?
–– Нет. –– Бекки закрепила еще один оборот бинта на руке Питера, не упуская ни одного участка руки, затем, наконец, посмотрела на нас. –– Но иногда это не имеет значения. Не когда ты выставлен на аукционе после проигрыша в драке... или с веревкой на лодыжке, удерживающей от побега, продаешься тайком. Не то чтобы я одобряю следы зубов на моих студентах, Цезарь, и не думай, что мы ограничились разговором. Но это честно, когда твоей жизни конец. Они не будут церемониться. Можете поверить мне на слово.
Бекки завязала бинт Питера и подошла к Фрэн, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Ее голос звучал тихо, но мы все услышали.
–– Здесь мы избегаем рискованных действий, но ты должна знать, что мы не в игрушки играем. Это – твоя жизнь. И ты должна выбрать... прямо сейчас, пока ты в тепле и в безопасности, пока на твоих запястьях нет цепей, живот набит и ты знаешь, куда идти потом. Ты должна решить, что готова сделать, чтобы продолжить быть такой. Ты должна решить сейчас, прежде чем что-нибудь произойдет. Когда это случится, времени подумать об этом у тебя не будет. Просто имей в виду. Считай это домашним заданием. – Бекки выпрямилась и громко заговорила: –– И все вы.
После этого Цезарь всегда был партнером Бекки.
Наш последний урок на сегодня был зоологией с Димитрием. Когда мы закончили бегать и сражаться, слишком устали, чтобы двигаться, он появился из ниоткуда и повел нас вниз в темную пещеру – офис безопасности. Это был наш любимый и самый легкий урок, безусловно, потому что Димитриий не задавал домашнее задание и не намечал тесты. Да он даже не просил ничего более, кроме как сесть и слушать. Вот вам еще один парадокс в существовании простаков... никакой нехватки в магических существах, столь же опасных как для нас, так и для нормальных людей.
Мы начали с гоблинов, потому что они простые и легкие, и все о них знали. По крайней мере, так я думала, пока урок не начался, потому что оказалось, что на самом деле были тонны различных гоблинов; некоторые были хорошими, а некоторые будут являться вам в кошмарах.
Вдобавок я должна была работать на кухне, моя посуду и подготавливая ее для каждого приема пищи. У меня был шанс перекусить, пока все остальные работали, но я обычно скоблила и мыла, пока они группировались вокруг островка, чтобы поесть. Я не знала, откуда у них столько блюд, или где они хранили их, и иногда задавалась вопросом, был ли это весь один большой розыгрыш, и тут кто-то был волшебником, зачаровывающим нескончаемую гору блюд.
–– Ты уверена в этом? –– спросила Алекса, когда она обнаружила, что я помогаю на кухне. –– Ты не должна там работать.
–– Я хочу, –– сказала я. –– Это весело. –– Она подняла брови на слове «весело». –– Я сказала, что буду.
–– Пока это весело. Но если перестанет быть веселым, дай мне знать. С Поварихой Беллой может быть тяжело.
Я хотела сказать: «м-м, да», но не хотела говорить Алексе, как придиралась ко мне Повариха Белла. Вместо этого я моргнула и посмотрела на нее взглядом «невинного младшенького», говорившим: «О, правда?», «Как интересно» и «Я не заметила этого», которому Алекса не поверила ни на мгновение, но, по крайней мере, она не пошла на кухню и не устроила сцену.
Поскольку правда была забавно странной и исчерпывающей. Я привыкла к детям, смеющимся надо мной из-за того, что я была новенькой и ничего не знала. Достаточно странно, но кухня была единственным местом, где я видела, как они улыбаются. Действительно улыбаются. Будто им нравилось быть вместе. Кухня была всегда горячей, шумной и оживленной, воздух пах помидорами, чесноком, луком и оливковым маслом. Это место не было похоже на пекарню мамы, но довольно похоже... особенно в первые недели.
Сейчас можно подумать, что мытье посуды, беганье и учеба – ведь явно школа не школа, если вам не задают кучу домашнего задания – полностью меня выжали. Так оно и было, но уставать и спать это две разные вещи. Каждую ночь перед отбоем нас проверяла Бекки и закрывала двери, и я притворялась, что иду спать. Алекса устроила мне собственную комнату, и я знаю, что это прозвучит глупо, но она баловала меня, и это мне не нравилось. Я не любила одиночество, мне не нравилась тишина. Не то чтобы это была тишина, как при разводе супругов, но через некоторое время можно было просто-напросто забыть про уличный шум, про сирены и про все на свете, так становилось тихо.
Когда я действительно спала, то только урывками, внезапно просыпаясь от паники, потому что я прислушивалась, только чтобы понять, что не слышно привычных звуков. Таких как льющаяся в душе вода и мягкие шаги, когда мама готовилась пойти в пекарню рано утром. Таких звуков, как папины напевы, когда он начинал новый проект, бормотания себе под нос Гила, когда он писал, не участвуя в семейных разговорах, как надоедливый вопль «Мама!» Джереми всякий раз, когда она была ему нужна, чтобы уладить спор, и звон шпилек Оливии на ее комоде, когда она распускала волосы после свидания. Я так сильно скучала по этому шуму, что живот сводило.
Конечно, я не просто так пошла в школу, хотя казалось порой, что семье конец. Я постоянно разговаривала с ними. Родители звонили каждый день, Оливия и Гил посылали посылки, а Джереми – учебники, и дня не проходило, чтобы я не видела Алексу. Моя семья не знала, как оставить людей в покое.
Но они создавали мне проблемы.
Было рано, я болталась в зале с Фредом после ужина, выбирая отрывок из эпического стихотворения по литературе. В свой второй день я обнаружила это место, и оно быстро стало одним из моих любимых. Как и везде в кампусе этажи были чистыми, стены – недавно покрашенными, но здесь чувствовалось немного больше жизни. Стулья были побиты по краям, а на мастиковом полу несколько потертостей. Единственной нетронутой вещью был хрустальный шар в углу; он, похоже, был новым, только что распакованным. Дети толпились здесь, приходя по вечерам, шум и люди заставляли меня меньше тосковать по дому. Также мне нравился Фред, потому что он разговаривает так, будто сам начал разговор, в этом он так же хорош, как я в рассуждениях на тему автора.
Девочка постарше плюхнулась на место рядом со мной и улыбнулась, подобрав ноги под себя.
–– Знаешь, ты не должна больше его носить.
–– Что носить? –– не поняла я.
–– Ошейник, –– сказала она, кивая на мое ожерелье. –– У меня тоже было такое. Я знаю, ты забываешь о нем через какое-то время. Но ты можешь его снять. Ощущение от того, что оно не на тебе, исчезнет через день.
