Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила
Роже проводил долгим взглядом машину прессы, уносившую де Брюна вперед, к далекому, темневшему почти на горизонте лесу. Буквально по-волчьи потянул носом: в воздухе запахло новой атакой. Пара голландцев, сидевшая особенно плотно друг к другу, показалась Крокодилу слишком подозрительной. Не выпуская их из поля зрения, Роже перебрался на удобное для атаки место. На этот раз он сумел не только определить, откуда грянет атака, но и ее время.
Голландцы рванулись сразу же после плавного поворота, когда экономный «поезд» со свистом начал резать угол дороги, Роже стоило немалых усилий не ринуться следом. Он рассчитывал повторить атаку, как только погоня достанет беглецов. Но для всех атака оказалась внезапной. Трое или четверо потянулись было за голландцами, но не смогли наладить дружной работу.
«Ведь так и этап проиграть можно! Если не уходить сейчас, будет поздно!»
Как только «поезд» достал вторых атакующих, Роже «выстрелил» вперед. Никто даже не мог подумать, что найдется гонщик, решившийся сейчас атаковать в одиночку. Но «поезд» забыл, что в нем идет Крокодил, который может, как и все, сделать ошибку. Но не больше одной.
Роже, ритмично работая в высоком темпе, чувствовал затылком, что сзади нет и не будет погони. Отрыв состоялся. Но был лишь первым ходом в долгой и хитроумной комбинации. Не имело смысла тратить силы, не продумав всю комбинацию до конца. Следующий затяжной спурт должен был, по крайней мере, оградить Крокодила от случайностей — никто не пройдет быстрее его, Дюваллона.
Пот начал заливать лицо, внезапно заныло правое колено, а спина задеревенела. Это был первый сигнал тревоги: пора кончать спурт.
Роже прошел еще метров двести и сбавил темп. Машина комиссара, бросив «поезд», привязалась за ним. «Додж» французов следовал за комиссарской машиной. Роже вдруг представил себе удивленную физиономию Оскара и озорно показал ему язык. Оглянувшись, он увидел спокойное, стиснутое бакенбардами лицо Самуэла Ивса. Трубка комиссара плотно сидела в углу рта. Ивс не поленился ее вынуть, чтобы показать Роже ободряющую улыбку. И хотя это было вне правил, старое знакомство и взаимные симпатии допускали такую фамильярность.
Ивс был странным человеком неопределенных доходов и профессии, если вообще она у него была. Переезжая с гонки на гонку не реже, чем сам Крокодил, Ивс стал ярким образцом космополита. Даже национальность Ивса никто бы не смог назвать с уверенностью. Но педантичность, бескомпромиссность и честность в этом мире, где многое делается исподтишка, за спиной, выделяли его.
Во всем, что произошло в последующие пять минут, Роже винил только себя.
Выскочив на пригорок, Роже увидел сзади весь «поезд», и совсем не так далеко, как бы хотелось. Близость остальных напугала его чрезмерно, и Крокодил ошалело рванулся вперед в самый неподходящий момент. Крутой поворот опрокинул его набок, и он, чтобы удержаться, резанул двойную осевую линию. Поняв, что совершил непростительную глупость в ситуаций, с которой под силу справиться любому новичку, он оглянулся вновь.
Видел ли комиссар?
Лицо Ивса словно окаменело за ветровым стеклом автомобиля. Но сомневаться, что Ивс видел нарушение, не приходилось. У Роже заныло сердце. Он нагнулся, вырвал из зажима бидон с лимонной водой и, выпив несколько глотков, яростно запустил бидон в кусты. Теперь решалось все — есть ли в теле еще резерв сил? Выигрыш как минимум должен покрыть львиную долю полагавшегося штрафа в десять минут. Получив штраф и не отыграв что-то сегодня же, Крокодил практически выбывал из гонки.
«Раньше я бы не пустил такого „петуха“, как сегодня на двойной осевой линии. Господи, какие маленькие печали у нас! Ну что значит один раз переехать колесом условную черту, нанесенную невесть кем и невесть когда! Раньше я был внимательнее. Прокалывался совсем редко. Смотрел, куда идет переднее колесо. Даже в толчее „поезда“ старался обойти любое место, грозившее опасностью прокола. И всегда меня выручал маленький секрет: время от времени прикоснешься ладонью к колесу и почистишь резину. Большинство просто не задумывается над такими мелочами, а вся наша жизнь состоит именно из них. Только Цинцы да я знаем результат моей осмотрительности: за пятнадцать лет, которые я беспрерывно кручу два прожорливых колеса, лишь дважды был в серьезных катастрофах…»
При воспоминании о катастрофах Крокодила передернуло. Он набожно, истово перекрестился. А потом трижды сплюнул через левое плечо, как бы не доверяя крестному знамению.
«Однажды я уже не сплюнул вовремя, и сразу же получил сполна. Это было во время Антверпенской шестидневки. Едва я подумал, что у меня давно не было никаких неприятностей, как сложилось переднее колесо, и я, перелетев через голову, ушиб правую руку. Врач советовал оставить гонку. Но я брыкался… А Цинцы ловко перевела мое брыканье на газетный язык: „Роже сказал: «Не могу обмануть своих поклонников и потому останусь в гонке, как бы ни было трудно!“
«Меня забинтовали и посадили на машину. Саднило руку, но я финишировал. Не забуду оваций зала: даже после победы мне никогда не аплодировали, как в тот раз».
Воспоминания гасили усталость, скрадывали боль. Он вспомнил, как начинал, как по буквам познавал азбуку загадочного и манящего велосипедного мира. Тогда он предпочитал все делать сам — даже готовить машину. И не потому, что не доверял механикам. Хотя было и это. Только Жаки он верил, как себе. Роже работал с машиной любовно, возил с собой все три смены трещоток. С того времени у него осталась привычка заранее составлять список необходимого в будущей гонке. Сборы доставляли ему не меньшее удовольствие, чем состязания.
А потом он стал отдавать перечень необходимого жене, и уже она набивала чемоданы. Но в этом списке непременно значилось семь пар трусов, семь пар носков, две пары разношенных велотуфель, белье, рейтузы для согревания ног, выходной костюм для парада, тальк, тренировочный костюм, аптечка…
В свое время Цинцы написала специальную статью о багаже Крокодила, с которым тот носился по миру, выступал на ярмарках и праздниках, то там, то здесь выигрывая призы в сто и более тысяч франков. Деньги, правда, невеликие, но его тогда больше подкупала и восхищала мудрость беспардонной рекламы фирмы «Корона»: «Мы не гарантируем вам корону, но гарантируем, что можете увезти любой из ста призовых фунтов стерлингов!» Это было скорее по-американски, чем по-английски.
Как-то Крокодил согласился на трехнедельный пробег по крупнейшим кафе и ресторанам, в которых продавался кофе фирмы «Фаема». Это чисто рекламная гонка принесла ему приличные деньги и многолетнее расположение хозяев богатейшего клуба. Роже было немного стыдно идти в кофейный пробег, от которого отказывались и менее талантливые гонщики. Но пересилил себя, стараясь не думать, что превращается в обычную живую рекламу, которую видел не раз на шумных лондонских улицах: «Стригитесь у Джона Буля».
Матовая лента дороги тянулась прямо к солнцу. Оно висело над землей уже не так высоко» Роже щурил глаза и, отвлекаясь от воспоминаний, высматривал беглецов. Но тандему, да еще равных по силе гонщиков, всегда вдвое легче, чем одиночке. Для себя Роже твердо решил отстаивать третью позицию. И ничто не заставило бы его отказаться от избранной тактики. Если только трагическая случайность…
«Наверно, нечто подобное думал и Том, когда лез на Венту…» Воспоминание о Томе словно перенесло Роже в кинотеатр повторного фильма, где рассеянные киномеханики показывали лишь одну, трагическую, часть большой ленты. Ожившие кадры вновь пронеслись перед ним. Нет, это не были обычные воспоминания, это было ощутимое, почти материальное видение. Вот Том, озабоченный предстоящим этапом… А вот Тейлор лежит на раскаленных камнях…
А вот четырнадцатый — нейтральный — этап… Никто не собирается уходить вперед под гипнотическим воздействием недавних событий. Но нет и такого, кто отдал бы хоть гран накопленного преимущества.
Как это трудно — пережить смерть друга… Трудно, и команде, которой не будет хватать лидера не только на трассе, но и в отеле, где Том — первый заводила.
Памятны еще слова Тейлора, сказанные товарищу по команде, когда тот взял кусок льда у зрителей и сунул в рот:
«Выброси немедленно! Хочешь забраться на Венту с воспалением легких! Не рискуй собой ради каких-то двух-трех минут!»
И это говорил человек, уже поставивший на карту собственную жизнь.
Том умер… Но тур продолжал жить.
Какая скорбь на грязном, сером от усталости лице Меткафа, товарища Тома по команде! Он сидит у финиша на низкой скамейке с открытой и неначатой бутылкой «колы» в руке. Как погончики на плечах — флажки английской команды. На нагрудном кармане — название компании. Такая же надпись бежит белым по черному фону трусов. Подобно крыльям подбитой чайки топорщатся на спине номерные знаки. Меткаф сидит, и в позе его, во взгляде — полная отрешенность от мира.
