Сара Уикс - Да будет так!
Рой улыбнулся мне.
— Можешь подождать меня в машине? — спросил он и передал Руби ключи. — Руби, включи обогреватель. Она вся дрожит.
В этот раз Руби несла мой чемодан к припаркованной на холме машине, а я — рюкзак и банку с мармеладом.
Я забралась на заднее сиденье, а Руби села впереди, чтобы включить зажигание и обогреватель.
— Хочешь, я пересяду назад, к тебе? — спросила она, обернувшись.
Я хотела, но помотала головой.
— У тебя есть братья или сестры?
— Нет, — ответила я. — А у вас?
— Сестра, Джилл. Она живет в Норт-Бранче.
— А дети у вас есть?
Мне показалось, что по ее лицу пробежала тень.
— Нет, — сказала она. — Детей нет.
После этого в машине наступило молчание.
Салон быстро прогрелся, и от тепла и гудения мотора меня начало клонить в сон. Я уснула, откинувшись на спинку сиденья, и спала, пока машина не остановилась у дома Франклинов и Рой не выключил мотор.
Проснувшись, я осталась сидеть с закрытыми глазами.
— Разбудить ее или попробуешь отнести ее в дом? — прошептала Руби.
— Что значит «попробую»? — притворно возмутился Рой. — Она же совсем пушинка.
Руби рассмеялась. У нее был хороший смех, звеневший, как музыкальные подвески для ветра, которые мы с Берни как-то сделали из набора, который она заказала по почте.
Я не помню, чтобы меня когда-то носили на руках, хотя, конечно, мама и Берни часто брали меня на руки, когда я была маленькой. Рой поднял меня с заднего сиденья и понес в дом, а я, не дыша, крепко сжимала в руках банку с мармеладом, и конфеты внутри тихонько гремели, стукаясь друг о друга. Кроме этого звука я слышала только «сооф, сооф» шагов Роя, когда он осторожно нес меня вверх по ступенькам, на крыльцо и в дом. Мне было жаль, что он наконец отпустил меня и мне пришлось открыть глаза. Это оказалось очень здорово, когда кто-то несет тебя куда-то и тебе не нужно идти туда самой.
Рой и Руби жили в белом доме с желтыми ставнями и цветами на окнах. Сбоку у дома располагалось крытое крыльцо, а во дворе между двух деревьев висел белый веревочный гамак.
Руби провела меня в маленькую спальню в задней части дома, сказав, что здесь я могу переодеться. Но перед этим я спросила Роя, что ему сказал Трумэн Хилл.
— Ничего. Он сказал, что не будет говорить со мной без адвоката, так что мне придется вернуться туда завтра, чтобы узнать, не изменилось ли что-то, — сообщил он мне. — Переодевайся, а Руби пока накроет на стол.
Я меняла носки и белье каждый день с тех пор, как уехала из Рино, как мне и велела Берни, но все еще была в тех же джинсах и футболке с красным свитером, что и в день, когда вышла из дома. На самом деле мне больше всего хотелось залезть в горячую ванну, но я стеснялась об этом попросить. Кроме того, я очень хотела есть. Я запихнула грязную одежду в угол чемодана и вытащила чистые вещи. Также я попыталась причесаться, но слишком давно не делала этого, и волосы у меня совсем спутались, так что я оставила их в покое.
Когда я вернулась в гостиную, Рой читал газету на диване. Руби вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
— Если б я знала, Хайди, что ты приедешь, то приготовила бы что-нибудь вкусненькое. Но сегодня нам придется довольствоваться магазинными пирогами. Обещаю, что завтра наверстаю все за завтраком. Обед через пять минут, ребята, — объявила она и вернулась на кухню.
Рой посмотрел на меня и улыбнулся.
— Она хозяйка что надо, — подмигнул он.
— Вы спросили Трумэна Хилла, откуда Эллиот знает слово моей мамы? — поинтересовалась я.
— Яблочко от яблони недалеко падает, — рассмеялся Рой. — Это Бернадетт тебя научила переходить прямо к делу, да?
Я пожала плечами:
— Так спросили?
— Завтра, Хайди, — сказал он знакомым мне тоном — когда им пользовалась Берни, я знала, что не стоит спрашивать дальше.
Ужинали мы за круглым деревянным столом на кухне. Тарелки стояли на матерчатых салфетках с лошадками, а бумажные салфетки с цветочной каемкой были сложены треугольниками под каждой вилкой. Я сидела между Руби и Роем. Пироги были с индейкой и овощами, и через прорези на их верхушке на нежной корочке выступала густая подливка. Еще на столе стояли салат и домашний сыр, а также маленькие мисочки с яблочным соусом, посыпанным коричным сахаром.
Я так хотела есть, что набила рот до отказа, не в силах произнести ни слова. На десерт Руби разложила по тарелкам ванильное мороженое с клубничным сиропом, но к этому времени я уже так наелась, что осилила только полпорции.
— А ты, похоже, устала, — заметил Рой.
— Еще бы, — сказала Руби, — последние три ночи она спала в автобусе. Хайди, я наберу тебе ванну, а потом можешь идти спать.
— Можно я сначала позвоню Бернадетт? — спросила я. — Она заплатит за звонок.
— Конечно, — кивнула Руби. — Покажи ей, где телефон, Рой.
Руби пошла набирать ванну, а Рой отвел меня к себе в комнату, чтобы позвонить Берни. Мы поговорили всего минуту. Я сказала Берни, что Руби и Рой очень хорошо со мной обошлись и что сейчас я пойду в ванную, а потом сразу спать. Она, казалось, была рада это слышать.
— Сегодня я о тебе не буду волноваться, Хайди-Хо, — сказала она. — Похоже, что ты в хороших руках.
Я услышала, как мама позвала Берни.
— Иду, цветочек, — ответила она. — У твоей бедной мамы весь день раскалывается голова. Как никогда сильно.
— Поцелуй ее за меня, — попросила я и добавила: — И передай ей, что я ее люблю, Берни.
«Любовь» не значилась в списке маминых слов, и поэтому я тоже не очень часто пользовалась этим словом. Но в ту ночь я тосковала по маме — возможно, после того, как Рой принес меня в дом на руках, — и мне хотелось, чтобы мама знала, что я ее люблю.
— Передам, — пообещала Бернадетт.
Когда я вышла из комнаты, Рой ждал меня снаружи.
— У тебя есть в чем спать или одолжить что-нибудь? У меня есть большая фланелевая рубашка, а у Руби, если хочешь, наверняка найдется что-нибудь посимпатичнее.
Я сказала, что у меня в чемодане есть вещи, и направилась назад в маленькую спальню, где до этого переодевалась. Но Рой остановил меня.
— Хайди, тебе о чем-то говорит фамилия Демут? — спросил он.
— Демут? — переспросила я.
— Слышала ты когда-нибудь имя Диан Демут?
— Не думаю. А кто она?
— Неважно, — ответил он. — Руби уже давно набрала воду, лучше беги готовься к ванне.
Я ушла в спальню и открыла свой чемодан. Порывшись в нем, я нашла свою ночную рубашку, потом выудила зубную щетку из кармана рюкзака и направилась по коридору в ванную.
Руби набрала в ванну такой горячей воды, что от нее поднимался пар, и добавила в нее пены, вздымавшейся над водой, словно взбитые сливки. Я видела в журналах картинки с пеной для ванны, но у нас никогда ее не было. Однажды, когда у меня была ветрянка, Берни добавила овсянку в воду для купания, чтобы моя кожа меньше чесалась, но она была комкастая и совсем не похожая на пену для ванн. Я долго сидела в ванне, пока у меня не сморщились кончики пальцев, а пузыри в пене не превратились в тонкую мыльную пленку. Затем я вылезла, вытерлась и почистила зубы.
Я надела ночную рубашку и попыталась причесаться, но мои волосы еще больше запутались. Я сдалась. По крайней мере, теперь они хотя бы были чистыми.
Когда я вышла, Роя и Руби не было поблизости, и я постеснялась позвать их или попытаться найти, так что вернулась в маленькую спальню и достала из рюкзака ручку и блокнот. Взяв их, я легла поверх одеяла на деревянную кровать и пролистала блокнот, пока не нашла список «Что я знаю о маме».
Что такое сооф? —
вопрошала единственная надпись.
Внизу я написала:
Почему Эллиот знает мамино слово?
Я слишком устала, чтобы писать дальше, так что закрыла блокнот и положила его под подушку. Затем я отвернула одеяло и скользнула под него, на прохладную, хрустящую простыню. Я выключила свет и уже почти заснула, когда кто-то тихонько постучал в дверь и темноту прорезала полоса слабого света. В дверях стояла Руби.
— Все в порядке? — спросила она.
— Угу, — сонно ответила я.
— Тебе что-нибудь принести? Водички или еще одно одеяло?
Больше всего я хотела, чтобы она села на край кровати и почитала мне или почесала мне спинку, как Берни, когда я ложилась спать. В автобусе я засыпала, когда придется, будь то днем или ночью. Но здесь, в кровати и в настоящей спальне, я хотела, чтобы со мной кто-нибудь побыл.
— Нет, все в порядке, — ответила я и спросила себя, считать ли это ложью.
— Тогда спокойной ночи, — сказала Руби. — Хороших снов.
— Руби, — позвала я, когда она почти закрыла дверь.
— Да, Хайди?
— Эта простыня не такая, как у меня дома. Она жестче.
— Я вешаю белье сушиться на улице, — пояснила она. — Позади, за домом.
— Она пахнет… небом, — сказала я.
