Во Куанг - Отчий край
Бай Ко сказала, что она как раз получила письмо от мужа, уже несколько лет как уехавшего на заработки и давно не подававшего о себе никаких вестей. Чтобы написать ему ответ, она специально ходила к учителю Ле Тао, и тот сочинил письмо в стихах:
Тебе посылаю привет свой сердечный,
Ночами не сплю, вспоминая тебя,
Неужто туманы далеких краев
Милей тебе стали родного лица…
Письма, которые писал учитель Ле Тао, всегда начинались словами: «Тебе посылаю привет свой…» Бай Ко протянула мне письмо и попросила прочитать ей вслух. Я несколько раз перечитывал письмо, хотя она и без того знала его уже наизусть. Заметив, что с краю еще осталось свободное местечко, она попросила меня приписать несколько слов: «Ты говорил, что вернешься, — значит, обязательно должен вернуться. Зачем тебе теперь там оставаться, раз к нам пришла новая жизнь? Вот и Туан уже вернулся. Возвращайся поскорее. Твоя жена Бай Ко».
Потом я еще несколько раз читал это письмо вслух другим женщинам. Все согласились, что у учителя каждое слово — в строку. Островитянин тоже хвалил, ему особенно поправилось, что учитель упомянул про туман и про далекие края. Ведь всего этого так много было в море…
Уже начался сентябрь, но зной не ослабевал. Едва рассеивалась утренняя дымка, как солнце посылало на землю свои палящие лучи. Чем ближе к полудню, тем нестерпимее становилась жара. Усталые птицы прятались в притихшей листве. Наши собаки тяжело дышали, высунув длинные языки. Буйволица Бинь нетерпеливо слонялась по хлеву от стенки к стенке, не в силах дождаться, пока ее отведут к воде.
Я повел ее на реку. Следом за нами по берегу шел Кием Шань, он решил искупаться, и ему приходилось ступать след в след буйволицы, таким раскаленным был верхний слой песка.
Я пустил буйволицу в воду, снял с себя одежду и постирал ее, а потом разложил на горячем песке сушиться. Меньше чем через полчаса все было уже сухое, и я снова мог одеться.
Но вот небо начало хмуриться. Из серой тучи стали срываться поначалу редкие капли дождя. Постепенно они становились все чаще. Задул ветер и погнал к Чыонгшону[26] набухшие дождем тучи. Хлынул ливень. В реке вода из зеленой сразу сделалась свинцовой. Берега начали постепенно расширяться. Все увеличивая скорость, неслись по течению водоросли, ряска и пена. Вода поднималась, заливала отмели, подбиралась к тутовнику. Тетушка Хыонг Кы на небольшой лодке помогала жене Бон Линя собирать тутовые листья, ведь теперь их можно было собирать только с лодки. Бай Ко тоже поехала с нами. Дядя Туан поручил Островитянину вести лодку. Островитянин обращался с шестом очень умело, и наша лодка плавно продвигалась вперед.
— Он похож на Мыóя из рыбачьего поселка, когда его лодка расправляет парус и выходит в море! — сказала тетушка Хыонг Кы, глядя на уверенные, четкие движения Островитянина.
Лодка скользила вдоль берега. Я снимал сидевших на кончиках травинок кузнечиков и нанизывал их на нитку. Островитянин то и дело нечаянно попадал шестом в мышей, вылезших из норок и сидевших в бамбуковых зарослях. Какая-то ворона, точно прищурившись, недовольно посматривала на него. Я зачерпнул воды и брызнул в ее сторону. Она с вызовом закаркала, но когда Островитянин замахнулся на нее шестом, поднялась с места и, ужасно рассерженная, улетела.
За один день прибрежные отмели с тутовником неузнаваемо переменились. Все вокруг было залито водой. Лишь несколько верхушек деревьев тутовника еще торчали над ней, трепеща под напором сильных струй.
Бай Ко спросила у Островитянина:
— В море тоже так много воды?
— Еще больше!
— Откуда ее столько берется, небось не знаешь?
— Нет…
— Раньше, когда только появились на свет земля и небо, воды совсем не было, — стала объяснять Бай Ко. — Одна земля да камни. А потом появились на свет рыбы. Одна рыбешка, самая маленькая, своих родителей потеряла и стала плакать. Столько плакала, что набрался от ее слез целый пруд, постепенно он превратился в озеро, озеро — в реку, а река — в море. Выходит, вода — это слезы по отцу и матери!
Вода прибывала очень быстро. Тетушка Хыонг Кы направила лодку к отмели. В рыбацком поселке лодки теперь шли по бывшему большаку, и прямо перед домами виднелись мачты и паруса. Кругом не замолкал плеск весел. С реки подошла лодка с трюмом, полным мокрого хвороста.
Увидев сидевшего за рулем Нам Моя, Бай Ко громко окликнула его:
— Эй, ты! Что, уже и Хозяина Вод не боишься? Вода поднимается, а ты рискнул за хворостом выехать!
— Искал этого твоего Хозяина, да так и не встретил нигде! Видел только огромное бревно, я его привязал к баньяну якорной веревкой, но бревно сорвалось и уплыло. Может, это он и был, Хозяин Вод?! Не забудь, вечером собрание!
— Какое еще собрание, когда вода поднимается!
— Все вы, женщины, одинаковы — вам бы только спорить. Как бы вода ни поднялась высоко, все равно собрание надо провести. Дела не ждут!
В дине громко застучал барабан. Сразу же всюду раздались крики:
— Вода поднялась!
— Вода поднялась до бангов!
Люди забегали, засуетились. Нужно было как можно скорее убрать рис, понадежней укрепить опорные столбы домов.
Все лодки из бамбуковой дранки, связки вершей — все было спущено на воду. С клацаньем ударялись друг о друга весла и шесты. Жители рыбацкого поселка, увлекая друг друга, спешили выбрать рыбу, которую приносила разгулявшаяся река. В каждой лодке сидели по двое, один правил, другой, сидевший на носу, опускал в воду сачок для рыбы. Лодки сталкивались, ударялись одна о другую, словно кружась в диковинном танце. Вот один из сачков дернулся, и державший его человек рывком поднял его из воды. В нем трепыхалась, ослепительно блестя чешуей, огромная рыба чой. Соседние лодки огласились радостными криками и подъехали ближе, помочь вытащить рыбину. Под жабры продели кокосовое лыко и, привязав к корме, опустили рыбу в воду.
Дома соседи сбежались помочь жене Бон Линя побыстрее просушить листья тутовника, потому что над горой появилась радуга. В наших краях в эту пору она обычно предвещала ураган.
Но дождь постепенно становился все реже и реже и наконец совсем прекратился. К вечеру небо прояснилось, и на закате вся зелень в Хоафыоке вдруг окрасилась золотым светом. Снова все ожило. Зачирикали, засуетились воробьи, загалдели птицы бо-тяо. Шумно запели другие птицы. Подняли беспорядочный галдеж петухи, закрякали утки, и только от воды веяло тишиной.
Она ненадолго притихла, чтобы потом снова зажурчать, на этот раз постепенно отступая.
3На следующий день, когда круглый диск солнца уже стоял высоко в небе, из уезда вернулся Бон Линь.
Заслышав его шаги, из червоводни выглянула жена:
— Наконец-то! Есть сейчас будешь?
— А ты все с шелкопрядом возишься! Ну, как он? — не обращая внимания на ее вопрос, поинтересовался Бон Линь.
Жена не ответила ему и торопливо прошла на кухню, застучала там посудой, готовя еду.
— Есть не буду, сейчас снова ухожу! — крикнул ей Бон Линь.
Окинув все вокруг беглым взглядом, он убедился в том, что в доме все идет своим чередом, и подошел к маленькому зеркальцу, висевшему на гвозде.
— Ох и оброс же я, — вздохнул он, поглядевшись в зеркальце. — Надо бы на рынке к цирюльнику зайти, а я забыл!
Взъерошив пятерней волосы, Бон Линь шумно вздохнул, вышел во двор и принялся поливать голову водой из большого чана.
— Не успели дожди прекратиться, как снова жара. Ничего хорошего крестьянину это не сулит, — пробормотал он.
— Может, все же перекусишь? — спросила жена. — Я мигом…
— Нет, не буду. Я на одну минуту. Как у нас тут дома? Как шелкопряд?
— Все в порядке. Сегодня восемь корзин уже полны-полнехоньки, черви просто чудесные!
Бон Линь надел кепку и поднял рюкзак, собираясь идти. Теперь дня не проходило, чтобы он не спешил по каким-нибудь делам, не собирался куда-нибудь уходить, и жена его с этим уже свыклась. Бон Линь был одним из активистов Вьетминя еще со времен подполья. А сейчас, когда всюду разворачивалась новая жизнь, дел прибавилось.
Перед уходом Бон Линь заглянул к дяде Туану.
— Это ты! — обрадовался ему дядя Туан. — Снова куда-то собрался? Только вернулся — передохни, сил наберись. Потерпят твои дела, что уж ты так!
— Туан, — сказал Бон Линь, — некогда отдыхать, есть сообщение о том, что французские войска возвращаются в Намбо[27].
— Что ты сказал?!
— Французские войска высадились в Намбо. Французы совместно с англичанами расстреляли нашу мирную демонстрацию. Есть жертвы. Англичане заняли несколько полицейских участков, а французы — некоторые административные здания в Сайгоне. Они хотят снова навязать нам колониальное рабство. И с каким коварством все делается! Французы устроили огневые точки в храмах и костелах. Это затем, чтобы обвинить нас в обстреле и разрушении божьих храмов!
