Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан
— Зачем же ты такие вещи в доме держишь?
— А где мне их держать? Да карабин совсем старый, приклад разбит.
— Все равно, — строго сказал Слепов. — В доме это прятать нельзя. — Он снова взял помятый листок, который принес Витя. — Ты ведь читал это? Видишь; за хранение оружия — расстрел.
— Вижу, — вдруг вспыхнул Витя. — Только тут за все расстрел. За оружие — расстрел, за хождение по городу — расстрел. На салазках кататься — тоже расстрел. Храни не храни, все равно расстрел. А карабин я ведь не украл, у румын на шапку-ушанку выменял…
— Слушай, Виктор! Ты меня уважаешь? — перебил его Слепов.
— Уважаю, Василий Акимович.
— Так вот. Пойдешь домой и хорошенько спрячешь карабин. Унеси из дома, закопай где-нибудь. Сейчас он тебе ни к чему. А задание ты, неугомонный, скоро получишь Понял?
Витя исподлобья недоверчиво глянул на художника.
— Задание? Какое? Ведра починять?
Слепов не успел ответить — в сенях кто-то забарабанил в дверь.
— Эй, хозяева! Есть кто живой?
— Заказчик, — сказал, поднимаясь с места, Слепов.
Вошла высокая полная женщина с кастрюлей в руке.
— В починку берете? — спросила она густым голосом.
Слепов взял кастрюлю.
— Что тут у вас с ней? — он повертел кастрюлю в руках — Имейте в виду, дешево не возьму.
Витя с первого взгляда, узнал посетительницу. С тех пор, как он видел Листовничую в последний раз, в порту, она мало изменилась. Похудела разве, синеватые тени появились под глазами и седина на висках.
— Здравствуйте, Нина Михайловна! — сказал он, шагнув к ней.
— Вы знакомы? — удивился художник.
— Как же, — улыбнулась Листовничая. — Помню, помню. Помощник мой. Вместе эвакуировали детский сад…
Слепов стал внимательно рассматривать кастрюлю, искоса поглядывая на Витю. Вдруг он прислушался:
— Стучат в наружную дверь. Выйди, Витя, узнай, кто там.
На дворе никого не оказалось. Возвращаясь в комнату, Витя столкнулся в дверях с Листовничей.
— За кастрюлей зайдете завтра, будет готова, — говорил ей вслед Слепов.
— Во вторник буду, — ответила Нина Михайловна. — Или пришлю кого-нибудь.
Задержавшись на пороге, она остановила Витю.
— Ты заходи ко мне. Знаешь, где я живу?
— Спасибо, Нина Михайловна, приду…
Вите показалось, что посещение Листовничей чем-то очень порадовало Слепова. Бодро насвистывая, улыбаясь, «жестянщик» перебирал в ящике всякий металлический хлам, но Витя готов был поклясться, что он меньше всего в эту минуту думает о ведрах и кастрюлях. Поглядывая на художника, Витя тихонько сказал:
— На шоссе немецкие машины часто останавливаться стали. Всё прокол да прокол. Отчего бы это?
— Отчего — не знаю. Но хорошо. Пусть стоят, — весело произнес Слепов.
— У здания комендатуры кто-то на тропке заложил мину. Утром подорвались два эсэсовца.
— Действуют патриоты, — одобрил Слепов.
— Вот бы узнать, кто они!
— Зачем тебе? — лукаво подмигнул Василий Акимович.
— Как это — зачем? Чтобы помогать.
— А не боишься?
— Я теперь, Василий Акимович, ничего не боюсь, — возбужденно заговорил Витя. — Они ведь, фашисты-то, трусы. Видели бы вы, как они всего боятся. На ночь двери на все ключи запирают, решетки на окна понаделали. Ночью в уборную боятся выйти. Везде им партизаны чудятся. Мне бы связаться с подпольщиками, получить задание, я бы что хочешь сделал!
— Да, — вздохнул Слепов, — с подпольщиками связаться было бы неплохо…
— Да вы, небось, их знаете, — разочарованно протянул Витя.
— Я? — удивился Слепов. — Откуда же? Сижу дома — паяю кастрюли.
— Ну, да. Вы — коммунист. Вы все знаете, только мне не говорите. Обидно это, Василий Акимович.
— Брось, Виктор, — строго произнес Слепов. — Никаких подпольщиков, я не знаю. А вот насчет задания — задание, пожалуй, я тебе дам:
— Правда? Против фашистов? — просиял Витя.
«Ох, и хитрец этот Василий Акимович!» — Только нас двое, Василий Акимович, Васю Маркова тоже учтите. Он парень надежный, не подведет. Ведь это мы с ним на шоссе разных колючек набросали.
— Неосторожно, — покачал головой Слепов. — Опять зря рискуете.
— Да как же зря, Василий Акимович, ничего не зря. Сами видели, как машина напоролась. С полчаса простояла. Так задание дадите? — поторопил он.
Слепов остановил его.
— Погоди, не горячись. Сегодня у нас двадцать седьмое? Приходи тридцатого. Только один. И захвати какую-нибудь посуду. Чайник, кастрюлю. Для починки. Понял?
— Понял, Василий Акимович, все понял.
— А теперь марш домой. И… не пищать!
— Есть не пищать! — весело откозырял Витя и пошел к двери. — Василий Акимович! — обернулся он. — Еще одна просьба. Красок мне не дадите? Понимаете, все вышли. А купить, — где же теперь купишь?
— Хочешь рисовать? Несмотря ни на что? Вот это похвально. Это в моем вкусе.
Сунув краски в карман, Витя шагнул к двери и столкнулся с отцом.
— Ты, папка? — он широко раскрыл недоумевающие глаза.
— Чайник прохудился, — смущенно сказал Михаил Иванович, — Тут, говорят, чинят.
— Чинят, чинят! — задорно крикнул Витя. — Тут мой знакомый живет. Хо-ро-о-ший мастер! — он посторонился, пропуская отца. Все в нем пело и ликовало — и отец здесь, с настоящими людьми!
ДЕСАНТ
Декабрь в этом году был ненастный. В последних числах месяца резко похолодало. Дул штормовой северный ветер. Он свистел в проводах, завывал в трубах, стучал плохо закрепленными ставнями в покинутых хозяевами домах. Темное, взбаламученное море с силой кидало на берег крутые волны. Они разбивались о прибрежные камни, тяжело отползали назад и снова с ревом бросались на берег. Причалы, облепленные снегом, были пусты. Гитлеровские часовые, промерзнув на ледяном ветру, по окончании вахты спешили укрыться в теплых помещениях. Стоявший на квартире у полицая Мирханова гитлеровский офицер Отто Шольц в минуты откровенности говорил:
— Ветер, снег — гут, гут. Море шторм — гут, хорошо. Спокойно спать можно. Русский корабль не придут.
Приближался Новый год. Прислушиваясь к буйным голосам ветра и волн, Витя вспоминал, сколько радости приносили новогодние праздники прежде. Веселая кудрявая сосенка дома (мама больше любит сосну), сверкающая огнями и великолепным убором красавица ель в школе, подарки, песни, игры, ликующий смех. А потом целых полторы недели сплошь праздничных, переполненных весельем дней.
Ничего этого сейчас нет и не будет… Но зато завтра его ждет другое, большое, значительное. Завтра! Скорее ползла бы эта долгая нудная зимняя ночь. Завтра Слепов даст ему поручение, завтра он вступит в новую жизнь.
С этой мыслью он и заснул. Ему приснился Слепов. Он держал Витю за плечи и медленно, сурово говорил:
— Вот тебе первое задание: взорвать железнодорожный путь. Помни — это испытание. Выполнишь — будешь подпольщиком. Иди.
И вот они ползут с Васей на высокую насыпь железной дороги, карабкаются по песчаному откосу. Песок шуршит под их телами и осыпается по проложенному следу. Мина заложена, они отползают, теперь надо дернуть шнур. И вдруг Витя слышит, как вдали стучит поезд: тук-тук-тук. «Погоди! Погоди! — кричит он. — Взорвем вместе с поездом!» Но уже поздно, Вася дергает шнур, раздается страшный взрыв.
Витя проснулся весь в поту. «Уф! Это только сон!» Но рядом рвануло, задребезжали свекла в окне. Что-то рухнуло с гулом и треском. Через секунду взрыв повторился, потом еще и еще, — казалось, вся вселенная состоит из одних неистовых взрывов.
Нет! Это не сон! Витя вскочил, кинулся в коридор. Но дверь с шумом распахнулась, и на пороге вырос Отто Шольц, квартирант Мирхановых. Он что-то бессвязно бормочет. Витя знает, что этот фашист хорошо говорит по-русски. Но сейчас его трясущиеся губы коверкают и путают слова.
— Руссише… Моряк… Дёсантен… Шварц дьяволы. Руки у Шольца дрожат, выпученные глаза бессмысленно шарят по комнате.
— Что вам? — спрашивает отец, входя в кухню.
— Спрячь, — говорит, заикаясь эсэсовец. — Мой квартира полицай. Опасно.
Он ищет взглядом подходящее место, потом направляется к шкафу.
— Нет, — говорит отец. — Тут нельзя.
Шольц схватился за пистолет.
— Не хочешь помогать германский офицер? Большевик! Ти…
Витя решительно выступил вперед.
— Я знаю, где можно спрятаться. Тут, недалеко, только через двор перейти. Идемте.
Сквозь шум боя донесся стук мотоцикла.
— Штурмбанфюрер! Шольц! — крикнул кто-то срывающимся голосом во дворе.
Шольц погрозил пистолетом и выбежал. Мотоцикл рванул с места, и скоро его не стало слышно.
— Эх, не вышло, — махнул рукой Витя. — Я бы его спрятал! — многозначительно добавил он. — У Слепова…
Бой длился до полудня. Когда стрельба начала утихать, в дом заскочили два краснофлотца.
