Лидия Чарская - Счастливчик
— Труби! — неожиданно вдохновляется Костя и передает трубу Счастливчику.
Тот жадно приставляет ее ко рту…
Гребенка, визг линейки и труба — о, что за ужасная, потрясающая сердце музыка! Под эту музыку Ивась пляшет гопак, напевая во весь голос мотив его, помимо оригинального оркестра.
Ивась пляшет прекрасно. Точно маленький дух носится он по середине класса.
Его ноги отбивают изумительно быстро мелкую дробь. Его щеки пылают алым румянцем, его глаза вдохновенно горят. Кудри так и вьются вдоль разгоревшегося личика.
Ивась — настоящий красавец и такой ловкий, такой быстрый, такой грациозный. Мальчики аплодируют Ивасю. — Браво! Браво, Ивась! Бис! Бис!
А гребенка звенит, линейка пищит и труба трубит, на всю гимназию. И сердце Счастливчика трубит заодно с трубою.
Что бы выкинуть еще такое особенное, чтобы и самому и другим весело стало! Ивась пускается вприсядку, откидывая ноги вправо и влево, припевая и пристукивая каблуками.
— Гоп, мои гречаныки, гоп, мои билы! — выкрикивает Ивась.
Счастливчик не помнит себя от восторга и бросается вприсядку рядом с Ивасем, не переставая однако трубить в свою ужасную трубу. Теперь пляшут двое: Ивась и Счастливчик. Ивась — хорошо, искусно, красиво и ловко, Счастливчик — как резвящийся лягушонок, смешно и потешно шлепаясь каждую минуту на пол при дружном хохоте зрителей.
Неожиданно смолкает гребенка, перестают пилить линейка и пенал. Хохот тоже смолкает вдруг неожиданно, как по команде. На лицах мальчиков смущение и испуг.
На пороге класса стоит Петр Петрович и сердито кричит кому-то:
— Очень хорошо! Прекрасно! За историю единица, а ему и горя мало! Что с тобой сделалось, а?
Счастливчик смотрит на классного наставника таким взглядом, точно это не классный наставник, а бенгальский тигр, который вот-вот сейчас проглотит его. От смущения и испуга Счастливчик продолжает трубить. Ужасные звуки вылетают точно сами собою из злополучной трубы помимо всякого желания Счастливчика.
Ах, эта ужасная труба совсем не знает приличий!
— Это еще что за дерзость! — кричит Петр Петрович и, выхватив злополучную трубу, бросает ее на пол. — Оставайтесь на два часа после уроков, Раев, Янко, Подгурин и Бурьянов! — строгим голосом говорит он.
Счастливчик совсем опешил.
Что же это такое! Что за несчастный день сегодня!
Ах ты, господи! Противная труба!
ГЛАВА XXXII
Счастливчик наказан впервые в жизни.
Подгурин, Бурьянов и Янко уже и счет потеряли тем разам, в которые они оставались в гимназии после уроков. Им как будто даже нисколько это не неприятно: порешили играть в перышки, а то и выспаться под скамейкой.
Ровно в половине третьего первый класс расходится по домам.
— Где Голубин? — произносит тревожным голосом Дедушка, заглядывая в лица своих воспитанников.
— Голубина нет, он ушел домой! — отвечает равнодушно чей-то голос.
— Нет, он не ушел. Его мать пришла за ним. Где же Голубин?
— Да, где же Голубин?
— Братцы, да мы его с самой большой перемены не видели. С двенадцати часов. Где же он, правда?
Это говорит Помидор Иванович, и голос его вздрагивает от волнения.
— Да, не видели! Аля, Голубин, Голубчик, где ты, откликнись!
Вдруг Счастливчик, как встрепанный, вскакивает со своего места.
— Боже мой! Господи! Да ведь Голубин вплену! Он заперт в сарае! Ах! Я запер его тогда еще, во время игры! — кричит он звенящим от волнения голосом. — Что я наделал?! Что я наделал?!..
И не слушая ни классного наставника, ни воспитателя, Кира выбегает из класса и по коридору, лестнице, через сени спешит на гимназический двор. Сердце его стучит, как молот, так громко и сильно, что даже как будто слышно его биение. Внезапно перед мысленным взором мальчика предстает образ худенького, слабенького Голубина, смотревшего на него испуганно-смущенными глазами, когда он тащил его в сарай. И он все-таки втащил его туда, втащил, втолкнул и запер… Запер и забыл выпустить… О, недобрый, нехороший Счастливчик! О, злое маленькое сердце!
Забыть хрупкого, болезненного мальчика в холодном сыром сарае для дров, да еще в одной куртке!.. Замирая от ужаса, взволнованный, потрясенный, Счастливчик бросается туда.
Что это? Сарай открыт! Дверь его настежь!
— Где Аля? Где Голубин? — кричит в отчаянии Счастливчик, увидя дворника, подметающего двор.
Молодой, глуповатый на вид парень улыбается.
— Товарища изволите искать, барин? — говорит он, широко ухмыляясь всем своим простодушным лицом, — нет их, тю-тю, пропали!
— Как пропали? — широко раскрывает испуганные глаза Счастливчик, и лицо его делается белым как полотно.
— Да так, — ухмыляется парень и добродушно смеется. — Пропал, вот и все. Иду, эта, я полчаса назад в сарай, вижу — барчонок лежит, продрогший у дров-то, скорчившись, весь посинелый и слезки на щеках. Видать, плакали… Лежит и спит…
— Посинелый… слезки… спит… — растерянно повторяет Счастливчик и весь дрожит, как в лихорадке.
— Я его будить… Он, сердешный, на головку жалится. Головка, вишь, у него заболела… Надо думать, заболит! Два часа дрыхнуть в холодном сарае…
— Ах! — роняет Счастливчик, и зубы его стучат, и весь он трепещет, как былинка от бури.
— Господи! Куда же вы его дели? — стоном срывается с его похолодевших губ.
— Домой отправил. Взял и отвел домой. А мамаши его не было, значит; за ним чтобы идти, из дому вышли. И не знают мамаша, что болен их сынок.
— Болен? — глухо вскрикивает Счастливчик, и точно невидимые когти разрывают его сердце на десятки кусков.
— Горячий… известно болен! Как до постельки добрался, так и повалился навзничь, а сам-то синий, ровно мертвец, — предупредительно докладывает парень.
— Синий, ровно мертвец! — эхом отзывается в груди Счастливчика, и, не помня себя, он кидается в класс.
Все разошлись по домам. Гимназия опустела. Только трое из «мелочи» играют в перышки на задней скамейке.
— Ну, что, нашли Голубина? — осведомляется Янко, и тревожно поблескивают его хохлацкие глаза.
— Нашли… болен дома… из-за меня болен Голубин, — едва находит в себе силы ответить Счастливчик, падает на скамейку и рыдает на весь класс.
ГЛАВА XXXIII
Внизу в швейцарской происходит другого рода история. Monsieur Диро, как ни в чем не бывало, приехал, ничего не подозревая, за Счастливчиком, и вдруг…
— Они наказаны. Их не пускают, — объявляет ему швейцар.
Счастливчик наказан? О, этого не может быть! Это какое-то недоразумение. Маленький Счастливчик не может быть наказан. Это какая-то чепуха!
Monsieur Диро говорит на своем французско-русском, непонятном, как китайский язык, наречии. Швейцар возражает по-русски, и оба волнуются, не понимая друг друга.
К счастью, в швейцарскую входит классный наставник и, на вопрос взволнованного гувернера, предупредительно поясняет, что ученик Раев получил единицу, плясал и трубил в классе и за все это оставлен в гимназии на два лишние часа. Monsieur Диро ужасно удивлен.
— О, — лепечет он чуть внятно, — такий малют, такий хорошая мальчугашик и вдруг единишка и трюба!.. Не понимай! О, как это шесток! Как шесток таково наказаль!
Но еще больше волнуются дома, когда в обычное время возвращения из гимназии не видно знакомых санок, запряженных Разгуляем. Бабушка, всегда поджидающая у окна своего любимца, приходит в невероятное волнение.
— Няня! Няня! Поезжай в гимназию узнать, что случилось с Кирой и monsieur Диро… Да бери извозчика, няня, и скорее, скорее!
Няня охает, ворчит, надевает свою допотопную, на лисьем меху, шубу и едет. Проходит еще полчаса томительного ожидания. Ни няни, ни Счастливчика, ни monsieur Диро не видно на горизонте.
Бабушка в отчаянии.
— Аврора Васильевна! Ради бога, отправляйтесь туда узнать, в чем дело, что случилось, — умоляет бабушка Лялину и Симочкину гувернантку.
Аврора Васильевна любезно соглашается исполнить бабушкино желание и уезжает.
Еще полчаса. Никого нет. Напряжение достигает ужасных размеров.
Попадается на глаза Франц. И Франца тоже командируют в гимназию. В доме остаются только повар, горничная и судомойка в кухне. Бабушка, Ляля и Симочка в окнах. Все трое прильнули к стеклам, все трое, не отрываясь, смотрят на улицу. Лица у всех напряженно бледные, глаза затуманены. В мыслях целый рой самых невероятных предположений.
«Переходил через улицу, попал под трамвай… Лежит в больнице… А то в гимназии расшибли его насмерть, или… или…»
— Нет, сил больше не хватает у меня ждать так… Девочки, поеду и я! — неожиданно вырывается из груди бабушки, и она начинает суетливо собираться в гимназию.
— Везут! Везут! — в ту же минуту радостно вскрикивает Симочка и хлопает в ладоши.
С быстротою молоденькой девочки бабушка бросается на свой наблюдательный пост у окна.
