Астрид Линдгрен - Стук-постук
И тут Стина-Мария услыхала, как зазвенели колокольчики, смотрит она и видит — выходят из лесу друг за дружкой овечки и ягнятки. Только не беленькие, как в Капеле, а серые, и у каждой овцы за ушко подвешен золотой колокольчик.
— Забирай своих овец и возвращайся в Капелу, — сказал серый человечек.
И тут все подземные жители расступились, чтобы пропустить Стину-Марию и ее овечек. И только одна женщина не сошла с дороги. Стала и стоит перед Стиной-Марией — серая, словно тень, и старая, как земля и камни.
И вот женщина-тень берет в руку русую косу Стины-Марии и шепчет:
— Какая ты беленькая, какая светленькая! Красавица моя, солнышко! Давно я мечтала о такой девочке.
Потом женщина-тень ласково провела невесомой рукой по лбу девочки, и в тот же миг Стина-Мария позабыла все, что раньше любила.
Позабыла она про солнце, про луну и звезды, забыла голос родимой матушки, забыла имя отчее, забыла милых братцев и сестричек, забыла дедушку, который качал ее на руках, — никого больше не помнила Стина-Мария, вся Капела в один миг сгладилась в ее памяти. Одно только и запомнила девочка, что стала она хозяйкой овечек с золотыми колокольчиками. И начала Стина-Мария гонять овечек в дремучий лес на пастбище и водить на водопой к сумрачному озеру, а самого маленького ягненочка она брала на руки и укачивала, напевая песенку:
Ох ты мой ягненок,
Бедненький малыш!
Эти слова девочка помнила; а когда она пела, ей почему-то казалось, что и сама она маленькая овечка, отбившаяся от дома, и порой Стине-Марии случалось тогда всплакнуть. Но она все про себя забыла и не знала, кто она такая на самом деле. Ночевать девочка приходила в пещеру, где жила женщина-тень; Стина-Мария звала эту женщину мамой. Овечек она тоже приводила на ночь в пещеру и укладывала спать рядом с собой, ей нравилось слушать, как в темноте позванивают их колокольчики.
Сменялись дни и ночи, проходили месяцы и годы, а Стина-Мария все пасла своих овечек в сумрачном лесу, мечтала да пела песенки на берегу сумрачного озера, а время все шло.
Безмолвная тишина царила в подземном мире. Ни звука не слышала тут Стина-Мария, кроме собственного тихого пения да тонкого звона золотых колокольчиков; разве что иногда над сумрачным озером, куда она приводила на водопой своих овечек, вскрикнет в тумане какая-то птица.
И вот однажды сидела она в забытьи на бережку, глядела, как пьют овцы, и задумчиво черпала рукой воду. Как вдруг раздался такой грохот, что все кругом вздрогнуло, всколыхнулись сумрачные воды; потом раздался голос, такой громкий, что все деревья в сумрачном лесу приклонились к земле, и на все подземное царство прогремели старинные слова, такие же старые, как хутор Капела:
Стук-стук-постук!
Для овечек тучный луг,
Сколько было — столько есть.
Тучек на небе не счесть.
Стина-Мария вздрогнула и точно проснулась.
— Слышу, дедушка! Слышу! Я — здесь! — закричала она.
Тут же она опамятовалась и все припомнила. Вспомнила дедушку, вспомнила голос родимой матушки, вспомнила имя отчее, вспомнила, кто она такая, и поняла, что родной дом ее на хуторе Капела.
И вспомнила Стина-Мария, что она живет в плену у подземных жителей в том темном царстве, где не светят ни солнце, ни луна, ни звезды. И вот пустилась Стина-Мария бежать со всех ног, а овцы и ягнята за ней; казалось, что серая речка течет следом за Стиной-Марией по сумрачному дремучему лесу.
А подземные жители, услыхав грохот и громкий голос, вылезли из своих пещер и гротов и злобно зашептались, а глаза у них почернели от злости. Все смотрели на Стину-Марию и бормотали все громче и показывали пальцем на девочку. И тогда серый старичок, который привел сюда Стину-Марию, кивнул головой.
— Пускай поспит в сумрачном озере, — пробормотал он. — Не будет нам тишины и покоя, покуда ее род живет в Капеле. Пускай она поспит в сумрачном озере.
И сразу же подземные жители, словно тени, обступили Стину-Марию, и схватили ее, и повлекли к озеру, над которым стелился густой туман.
Но тут женщина, которую Стина звала своей мамой, вдруг как закричит во весь голос! Никто еще не слыхал в подземном царстве такого крика.
— Красавица моя! — кричала женщина-тень. — Солнышко мое!
Она ворвалась в толпу и обхватила Стину-Марию своими легкими руками. Посмотрев на подземных жителей почерневшими от гнева глазами, она крикнула им срывающимся голосом:
— Только я сама, и никто другой, уложу мое дитя спать, когда настанет время!
Она подняла Стину-Марию на руки и понесла к озеру, все подземные жители стояли молча и ждали.
— Пойдем, красавица моя! — бормотала женщина. — Пойдем, спать пора!
Над озером клубился туман. Едва женщина вступила в него, он густой пеленою обвил ее и девочку. Но Стина-Мария заметила, как внизу под ногами блеснула вода, и с тоской подумала: «Ох ты мой ягненочек, не видать тебе больше Капелы!»
Но женщина-тень, которую Стина-Мария звала мамой, погладила ее легкой рукой по головке и шепнула:
— Беги вслед за овечками, красавица моя!
И Стина-Мария очутилась совсем одна, в густом тумане не видно было ни зги, только впереди звенели золотые колокольцы, и девочка шла за ними. Колокольчики вели ее сквозь мрак и туман, она шла долго-долго, сама не зная куда, и после долгого пути вдруг почувствовала под ногами траву, короткую общипанную овцами травку, какая бывает на выгоне.
«Вот уж не знаю, куда я попала, — подумала Стина-Мария. — Но трава тут растет такая же, как у нас дома».
В тот же миг туман пал росою и девочка увидала месяц. Месяц светил над хутором Капела, он как раз выглянул из-за крыши овчарни. А на Лисьем камне сидел дедушка и держал в руках своих посох.
— Где же ты так долго пропадала? — спросил дедушка. — Пойдем скорее домой, пока похлебка не остыла!
Но тут он замолчал. Потому что увидел овец. Красивые белые овечки паслись на лугу вместе с малыми ягнятами, дедушка ясно разглядел их на лугу в свете месяца и услышал нежный звон колокольчиков.
— Вот уж правда, старость — не радость, — сказал дедушка. — У меня в ушах звенит, и я вижу овец, которых загрыз волк.
— Это не те овцы, которых волк загрыз, — сказала Стина-Мария.
Тогда дедушка посмотрел ей в глаза и понял, где побывала Стина-Мария. Тот, кто побывал у подземных жителей, на всю жизнь остается меченым. Даже если ты пробыл там ровно столько времени, сколько надо, чтобы похлебка сварилась и месяц успел подняться над овчарней, метка все равно останется у тебя на всю жизнь.
Дедушка поднял Стину-Марию на руки и посадил ее к себе на колени.
— Ох ты мой ягненочек, — сказал дедушка. — Сколько же времени ты пропадала, бедная овечка?
— Много месяцев и много лет, — ответила Стина-Мария. — И если бы ты не позвал меня, я бы там и осталась.
Но в старых дедушкиных глазах светилась радость при виде овечек. Он всех пересчитал и убедился, что их столько же, сколько сгубил волк.
— Похоже, что в Капеле все-таки будут стричь овец, — сказал дедушка Стине-Марии. — Похоже, что надо мне с вечера наточить овечьи ножницы. Если, конечно, лунные овечки — твои.
— Мои они, чьи ж еще! — сказала Стина-Мария. — Сейчас они беленькие, а были серые, когда мне их дали...
— Тсс. Молчок! — перебил дедушка.
— Дали те, кого нельзя называть по имени, — закончила Стина-Мария.
Месяц все выше поднимался над крышей овчарни и озарил своим светом луг, на, котором паслись овцы и ягнята хутора Капела. Дедушка взял свой посох и постучал по земле: «Стук-стук-постук...»
— Тсс! Молчок! — остановила его Стина-Мария. И шепотом, дедушке на ушко, сказала стих, который был так же стар, как старинный хутор Капела:
Стук-стук-постук!
Для овечек тучный луг.
Сколько было — столько есть.
Тучек на небе не счесть.
