М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга первая
- Все время думаю, — незнакомец потеберил кудрявую шевелюру, — куда деваются от них люди?
- А куда они деваются? — спросил Джейк.
- Ну, вот ты видел когда-нибудь на улице кого-нибудь в одном башмаке?
Джейк подумал.
- Ну так они просто, наверное, выбрасывают старые ботинки.
- Да? — прищурился незнакомец. — А тогда почему никогда не попадаются вторые? Вот ты видел когда-нибудь два башмака разом? Хотя бы на расстоянии мили?
Джейк не видел. Никогда.
Он оказывался все дальше и дальше от того места, где ему следовало находиться. Быстро вернуться, как себя не уговаривай, уже не получалось. Он даже остановился. Подумал, мотнул головой, откидывая со лба упавшую прядь светлых волос, и двинулся дальше. Обернувшийся было незнакомец усмехнулся, сорвал травинку и сунул в рот.
Скоро они набрели на отмель, где сквозь прозрачную воду виднелось довольно много сероватых плоских осколков. Лучших «лепешек» было не найти! Увлекшись, мальчишки разулись и так бродили по мелководью. Время от времени они размахивались и запускали очередной камень.
- А вода-то, — незнакомец засунул руки в карманы, подтягивая штаны, — совсем не холодная.
Джейк пошевелил в воде босыми пальцами. Вода, признаться честно, была очень так себе: конец апреля — все-таки не лето, да и Винуски течет с каких-никаких, а гор. Вон, на камнях возле воды еще попадались островки снега. Но ноги (по крайней мере, у берега) привыкли и уже не казалось так холодно.
- Угу.
- Айда купаться?
Тут Джейк немножко задумался. Купаться ему было строго-настрого запрещено. Но незнакомец уже скидывал короткий, со светлыми блестящими пуговицами, пиджак. Обернулся.
- Что, сэр, нельзя? — весело поинтересовался он. — Дома влетит?
В ответ на землю полетел сорванный с шеи уродливый черный галстук. Джейк расстегнул рубашку с дурацким высоким воротничком. Скомкал. Швырнул на берег. Рубашка не долетела и упала в воду у самой кромки воды.
- Промазал! — засмеялся чужак и зашлепал к берегу.
Он выловил рубашку, галстук, протянул все это подоспевшему Джейку.
- Все. Теперь ничего не поделать — так и этак влетит, — незнакомец пожал плечами. — Так что можно ни в чем себе не отказывать.
- Да вы, сэр, философ, — хмыкнул Джейк.
- Станешь тут философом, — сообщил незнакомец, вылезая из штанов. — Мне тоже влетит.
Отшвырнул бриджи, переступил через подштанники, пошел в воду. Обернулся и добавил:
- Если узнают.
Зайдя по колено, он что-то призадумался. Джейк засмеялся, швырнул белье на камни, разбежался, нырнул. С шумом и брызгами. Парень ойкнул, отскочил и поскорее нырнул тоже.
Не прошло и минуты, как оба резво скакали к берегу.
- Откуда ты взялся? — полюбопытствовал Джейк, с трудом натягивая подштанники на покрытую мурашками, мокрую кожу. — Я тебя раньше не видел.
- Это потому, что мы недавно приехали, — с готовностью откликнулся парень. — Мой отец — Томас Маллоу. Может, слышал?
Джейк помотал головой.
- Так и думал, что ирландец. Только акцент у тебя какой-то… французский, что ли?
- Родился в Бордо, — пожал плечами новый знакомый. — А ты из здешних мест, правда?
Он передразнил жесткий говор уроженца Вермонта:
- «Врмон, Брлингтон».
Джейк хотел обидеться, но рассмеялся: очень уж получилось похоже.
- «Ве'мон, Бе'лингтОн», — передразнил он. — Как же тебя зовут?
Парень почему-то замялся.
- А тебя?
В зеленой воде Винуски раздался плеск: проплывающий бобр жалко вытягивал мокрую шею.
- Джейк. Джейк Саммерс.
- Ладно, — сказал парень. — Только обещай, что не будешь смеяться. Мармадьюк Маллоу. Но лучше — просто Дюк.
- Черт, ну и имечко.
- Так звали моего деда, — пожал плечами Дюк. — Все смеются. Но я уже привык. Костюмчик у тебя тот еще. Дай угадаю: папаша — священник?
- Предводитель общины баптистов. И похоронный цере-монимейстер.
- Похоронный кто?
- Распорядитель похорон, — поправился новый знакомый, слегка потемнев лицом. — Церемонимейстером папенька сам себя называет. Ну, знаешь, подготовить тело, договориться со страховой конторой, всякие там процессии, цветы, то да се…
- Как тебе весело! — крякнул Дюк.
Когда по улице покойника везут
Ты думаешь, увы, и мне придет капут.
Укроют саваном и глубоко зароют
И стану я червям едою и норою.
Съедят и выплюнут мое они нутро
И станут шастать взад-вперед — хохо-хохо-хохо —
продекламировал в ответ Джейк страшным голосом.
Отсмеявшись, Дюк почесал кончик носа, на который с мокрых волос упала капля.
- Веселая у тебя жизнь, Джейк.
- Да уж, веселее не придумаешь. Давайте-ка, сэр, уничтожим улики.
Мокрые волосы сперва ерошили до тех пор, пока с них не перестало капать. Потом долго сидели на солнце.
Наконец, солнце стало клониться к закату. Дюк пощупал шевелюру.
- Слушай, — сказал он, — придешь завтра?
- Приду, — ответил Джейк.
Новые знакомые поднялись по осыпавшимся ступенькам набережной и побрели по булыжной мостовой. Вместе зашли в лавочку Крисби за керосином — мистер Саммерс-старший послал за ним сына сегодня после завтрака и велел быть, как всегда, одна нога здесь, другая там.
- Кстати, а где это — «здесь», где должна быть твоя нога? — поинтересовался Дюк.
- Вон, — показал Джейк на двухэтажное, в довоенном стиле, здание по Чейс-стрит. «Похоронный дом Саммерса. Быстрый сервис ночью и днем.»
Сквозь кроны кленов пробивались лучи вечернего солнца, дом стоял в тени, а выкрашенные в цвет слоновой кости стены и белые колонны, поддерживающие треугольную крышу, придавали дому вид совершенно кладбищенский. Вдобавок по обеим сторонам песчаной дорожки в траве белели мелкие цветочки. Дюк близоруко прищурился, выглядывая из-за угла.
- Ночью и днем? — не поверил он.
- Ночью и днем, — подтвердил новый знакомый. — Не успеете вы кого-нибудь грохнуть, как наше богоугодное заведение поможет вам замести следы. Только ты туда не ходи, ладно?
- Я только вывеску.
Дюк повытягивал шею и повернулся.
- Гром и молния? Кары небесные?
- Если бы, — Джейк усмехнулся. — Земные.
- Понял, — сочувственно кивнул Дюк. — Но я, правда, только вывеску. И сразу назад.
Джейк помолчал. Добавить было нечего. Отступать некуда.
- Все, сэр, — сообщил он. — Пошел принимать кары.
- Дайте пять.
- Нате пять. Ну, пока.
Кресло на террасе, в котором обычно сидела мать, стояло пустым. Это значило, что настало (если уже не прошло) время ужина.
Джейк представил лицо отца. По спине побежали мурашки. Ускорил шаг и торопливо взбежал на крыльцо.
- Станешь тут философом, — пробормотал он себе под нос и взялся за ручку.
Тем временем Дюк читал вывеску над входом: «Похоронный дома Саммерса: Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем!»
- Мда, — сказал он, наконец. — Поэзия!
И ушел, гадая по росшим вдоль тротуара деревьям:
- Попадет-не попадет, попадет-не по… вот не верю я в гадания, леди и джентльмены, не верю. Глупости все это.
Джейк открыл дверь и осторожно заглянул в холл. Пусто.
- Господи, — еще тише пробормотал он, — нельзя ли в виде исключения, а? Только сегодня. Это же совсем-совсем маленькое чудо!
Но лицо Создателя на темном распятии над входом в гостиную было непроницаемо.
Джейк на цыпочках прошел по ковру мимо кремовых перил ведущей наверх лестницы. Желание быстренько подняться в свою комнату пришлось обуздать. Юный джентльмен вздохнул и переступил порог гостиной: низкий, с тяжелыми балками, потолок, тяжелые синие занавеси. B комнате царил полумрак. Все оказалось еще хуже, чем он думал.
На дубовом столе посреди комнаты красноречиво лежала стопка книг.
Содержание их Джейк знал отлично. Как и то, что еще днем, когда отец послал его в лавочку, эти книги находились совершенно в другом месте. Опять эта София! Ну что за жизнь у человека, а? Мистер Эзра Джосайя Саммерс, рукоположенный пресвитер берлингтонской общины «Первая баптистская церковь», постоянный член-корреспондент «Нью-Йоркского общества подавления греха», почетный председатель городского Общества трезвости, яростный сторонник комстокеризма, автор многочисленных выступлений в «Баптистском миссионерском вестнике» касательно «искоренения всякой безнравственности или аморальности», неслышно вошел в комнату и встал за спиной сына.
- Здравствуй, отец, — не оборачиваясь, сказал Джейк. Мистер Саммерс приблизился почти вплотную.
- Мир и покой снисходит на того, кто всем сердцем постигает, что Христос жил и умер ради всех нас…
Джейк перевел взгляд с раздраженно вздрагивающих брылей над пышными бакенбардами отца, на безупречный узел широкого черного галстука.
