Сергей Антонов - Молодые граждане
— Вот, бывает, Тынковскую ляду проезжать боязно… — говорил Петя.
— А что там? — спросил папа.
— Там воды много. Сверху снег, а под ним такая вода течет… Прошлый год Володька в эту пору ехал — провалился вместе с санями.
— Мы эту ляду тоже проезжать будем?
— А как же!
— И ноги можно промочить?
— По шейку искупаться можно — не только ноги промочить.
Наступило молчание, и Леля снова услышала, как где-то далеко-далеко идет поезд.
— А почему это, молодой человек, мы едем не по дороге? — вдруг спросил папа, и по его голосу Леля поняла, что он снова начал сердиться.
— Вы же сами велели срочно. Вот и едем напрямки…
— И в санях, а не в телеге… Всё не как у людей!
— В санях лучше. Вот она — Тынковская ляда… Буран, тормозни! — сказал Петя коню.
Леля приподнялась и посмотрела вперед. Осторожно приседая на круп, конь спускался по крутому заиндевевшему откосу оврага. Сани заносило то в одну сторону, то в другую, но Петя стоял у передка, широко расставив ноги, как припаянный.
Наконец уклон стал положе, и Леля увидела ровную снежную полосу метров двадцати шириной, расстилавшуюся по дну оврага. Конь дошел до края этой полосы, остановился и обнюхал снег. Петя хлестнул его. Конь отмахнулся хвостом, но не тронулся с места.
Слышно было, как под снегом журчала вода.
— Ну? — спросил папа.
Петя выпрыгнул из саней, потыкал снег кнутовищем. Потом потянул Бурана под уздцы. Конь упирался.
— Нет, здесь нельзя переезжать, — подумав, проговорил Петя. — Здесь глубоко. Он знает.
Петя снова встал в санях и тронул вожжи, направляя коня вдоль кромки снежной полосы. Так ехали довольно долго.
— Если бы днем, тогда сразу бы переезд нашли, — сказал Петя. — Днем видать, где снег белый, а где — серый.
— А на дорогу где выехать можно?
— Чтобы на дорогу выехать, надо обратно в МТС ворочаться… Да вы не бойтесь! Вот здесь переедем.
Петя направил Бурана поперек полосы и замахал кнутом. Но умный конь, нервно переступая ногами, пятился и фыркал.
— Давай, мальчик, лучше перейдем пешком, а лошадь поманим с той стороны, — предложил папа.
— Нет уж! Пешком скорее провалимся.
Петя хлестнул Бурана и свистнул. Конь испуганно рванул сани и ступил на снег.
Поначалу все шло хорошо. Буран спокойно прошел по дну оврага четверть пути, половину, три четверти… Снег был плотный, и по его поверхности мягко поскрипывали полозья.
Дальше все произошло так быстро, что Леля не успела даже испугаться. Раздался такой шум, как будто что-то закипело, и Буран провалился по брюхо. «Становитесь на ноги!» — закричал Петя. Потом Леля оказалась подмышкой у папы, а сани, кренясь в снежной жиже, как лодка, подплывали к берегу. А через несколько секунд мокрый, курчавый конь, сгорбившись, тащил сани вверх по откосу.
— Кажется, выплыли? — спросил папа.
— Выплыли. Вот видите, почему сани лучше телеги! И не замочились вовсе, — заметил Петя.
— Да, не замочились. Ну, теперь всё?
— Теперь всё. Если Даниловскую ляду переедем, считай — дома.
— Если бы не письмо, ни за что не поехал бы с этим мальчишкой! — пробормотал папа.
Даниловскую ляду проехали благополучно, и вскоре Леля увидела по обе стороны дороги темные очертания строений. Это и была одна из деревень колхоза «Лесные поляны».
Как приятно после долгого, утомительного пути увидеть наконец освещенные окна дома, в котором ты будешь жить, спать, учить уроки! Дом этот еще неизвестен тебе, в темноте не видно даже, каково он цвета, но окна его приветливо освещены, в палисаднике чернеют деревья, и за воротами заливается собачонка, которая завтра полюбит тебя, будет вилять хвостом и ласкаться…
Леля выбралась из саней, потянулась и, нащупывая ногами ступени, поднялась на крыльцо.
— Пожалуйста, гости дорогие! — певучим голосом сказал кто-то, стоящий в сенях.
Леля с любопытством пошла в темноту, наткнулась на бочку, но чья-то добрая рука обняла ее, легонько направила на верный путь и открыла квадратную дверь. Леля ступила в чистую горницу, в которой пахло только что вымытыми полами и теплым хлебом, сощурилась от яркого света; а добрые руки проворно развязывали на ее спине узел пухового платка.
Леля обернулась.
Перед ней стояла девушка с широким лицом, заспанная и улыбающаяся.
— Левее держитесь, Александр Александрович! — говорила она певучим голосом, прислушиваясь к шуму в сенях. — С утра вас ждем — не дождемся. В такое время к нам на машине не проехать…
— Заведующая агролабораторией? — спросил папа, появляясь на пороге. — Мне рассказывали про вас.
— Чего уж про меня рассказывать! — просто сказала девушка. — Замерзли, небось… Сейчас чайком погреетесь.
— Прежде чем греться чайком, дорогая Евдокия… забыл, как по батюшке.
— Да просто Дуся, чего там!..
— Прежде чем греться чайком, дорогая Дуся, я прошу вас помочь мне найти Харитонова.
— Харитонова? — переспросила Дуся. — У нас много Харитоновых. Вам какого?
Александр Александрович достал письмо и посмотрел адрес.
— Я не знаю, какого. Здесь написано: «П. В. Харитонову». Это письмо академика Лысенко! — добавил он торжественно.
— А ну-ка, дайте поглядеть. Верно, от Лысенко! Петька, тебе письмо от Лысенко.
Александр Александрович как вынул одну руку из рукава пальто, так и замер на месте. А Петя, только что принесший чемодан, взял пакет, осмотрел его со всех сторон и зубами оторвал от конверта краешек. Любопытная Леля подошла к нему. В конверте оказались маленький блокнотный листок, портрет Мичурина и что-то, завернутое в компрессную бумагу.
— Прислал все-таки! — сказал Петя и стал разворачивать пакетик.
— Да ты сперва хоть письмо прочитай! — укоризненно проговорила Дуся. — Давай-ка, я тебе прочитаю.
Она взяла блокнотный листок и, подойдя к лампе, стала читать своим певучим голосом:
— «Уважаемый Петр Владимирович, извините за опоздание. Вчера вернулся из командировки (ездил смотреть дубки) и увидел вашу открытку. Вы правильно считаете, что надо смелее браться за внедрение новых сортов и ничего не бояться. Но, простите меня, Петр Владимирович, килограмма нового сорта пшеницы прислать никак не могу. Пока что эти зерна мы считаем не на вес, а штуками. Шлю двадцать зернышек с тем условием, чтобы вы точно сообщили мне, какой получите урожай. Вторую вашу просьбу выполнить совсем не смог. Сняться некогда. Посылаю другой портрет — думаю, что будете довольны».
— Он, наверно, думает, что ты агроном или еще какой-нибудь начальник, — сказала Леля.
— «Между прочим, дорогой Петр Владимирович, — продолжала читать Дуся, — слово «портрет» нужно писать через «о». И я даже удивился, увидев эту ошибку в вашем толковом письме. Всего же в нем четыре ошибки, считая запятые, и если бы я показал его вашей учительнице русского языка, — она поставила бы вам двойку…»
Петя поспешно взял из рук Дуси письмо, спрятал его в карман вместе с портретом и пакетиком и спросил Александра Александровича:
— Распрягать можно?
Николай Иванович Дубов
Держись, Константин! (из повести «Огни на реке»)
Зной становится все сильнее. Каждое утро на небе появляются сверкающие, как снег, клубы облаков. Словно боясь обжечься и растаять, они стороной обходят солнце и все-таки тают задолго до вечера. Ефим Кондратьевич покачивает головой и говорит, что так, без дождя, пропадут все огороды. Тимофей тревожится о своих саженцах, а Костя чувствует себя как нельзя лучше. Вот если бы только по ночам не было так душно! Просыпаясь ночью от духоты, он замечает, как где-то далеко вспыхивают немотные зарницы, и загадывает на завтра дождь, но на следующий день повторяется то же самое. Смола течет с лодок горячими черными слезами; скручиваются в трубки и шуршат, как бумажные, листья тальника.
В воскресенье Нюра, приготовив обед, уходит к бабушке, ребята почему-то не приходят, и Костя остается один. День выдается на редкость жаркий и душный.
— Как бы дождя не натянуло — больно уж парко, — говорит за обедом Ефим Кондратьевич.
— Нет, разгонит. Вот увидите! — уверенно возражает Костя.
— Побачимо… Раз хозяйка наша не пришла, придется тебе посуду вымыть.
Костя долго мучается с тряпочкой и мочалкой, которыми Нюра моет посуду, но тарелки почему-то так и остаются жирными и липкими. Тогда он складывает горкой кастрюли и тарелки, несет к берегу и принимается тереть песком. Работа оказывается долгой и канительной. Когда Костя все же справляется с ней, пухнущие на глазах облака закрывают солнце. Оно прорывается в одно, другое окошечко, но облака скоро смыкаются. С запада, от горизонта, ползет угрюмая туча. Словно убегая от нее, впереди несется тонкая гряда белых облачков, но туча медленно и неотвратимо движется следом, клубясь и погромыхивая.
