Аделаида Котовщикова - В степи
Кира даже запыхалась. Постояла минуту в раздумье. Потом сказала решительно:
— Ну, вот что! Я побегу, может, отыщу какую-нибудь дорогу, по которой машины ходят. Буду все время громко кричать на бегу…
— Если ты уйдешь, я сразу умру, — твердо сказала Валя. — Я не могу остаться одна…
Сидя возле Вали, Кира озиралась со страхом. Какая злая степь! Местами земля совсем облысела — голая, твердая корка, вся в трещинах. Даже полынь отказывалась расти.
Из окна был виден Таврический сад. У них дома, в Ленинграде. Громадные ветвистые липы. Кроны раскинулись шатром, тень от них густая и такая прохладная, что ее можно пить, как воду. Зимой стволы чернели на белом снегу. Издали казалось, что они вырезаны из черной бумаги и наклеены на белую. Будто аппликация искусного художника. Падал крупный снег. Можно высунуть язык и поймать снежинку. Как это вкусно — снежника!
А здесь не снежинки летают. Здесь мушки. Скользят, как по льду. Очень соленому. Надо спросить у преподавательницы зоологии Клавдии Петровны, зачем мушки так тренируются? В кабинете зоологии Санька Громов толкнул ее, Киру. От неожиданности она уронила чучело дикой утки и страшно испугалась: ей показалось, что утиный клюв треснул. Трещина, если и была, то неглубокая — карандаш бы в нее не провалился. Дикие утки не прилетают на Сиваш. Что им тут делать, когда все вокруг соленое? Подняв утку с полу, Кира дала Саньке тумака. А ведь Санька умный, он что-нибудь придумал бы. И он мог бы тащить Валечку на спине, а ей это не под силу. Клавдия Петровна тогда выставила из класса их обоих, и Саньку, и Киру. А вдруг она никогда больше не увидит Клавдию Петровну? Мамочка! Да что же это такое?!
Сквозь закрытые веки и то отсвечивает красным. А приоткроешь глаза — так и ослепляет белесая, растрескавшаяся земля и море, лиловое, какое-то металлическое…
Было бы у нее длинное платье, как у женщин Индии — Кира видела в кино, — они бы обе закрылись, даже навес бы устроили над головой. Кира сняла с себя платье и накинула на Валю, чтобы у той не сделался солнечный удар. Сама осталась в трусах и лифчике, а плечи прикрыла Валиной косынкой. И сидит, как в печке — насквозь ее прожигает.
Она уже отбегала то в одну сторону, то в другую, кричала и размахивала косынкой. Но совсем недалеко отбегала, чтобы все время видеть Валю. Убежишь подальше и… вдруг не найдешь дороги обратно? Не найдешь Валечку! Тогда что? Сразу помирай от ужаса. А потерять это место легко: вокруг все такое одинаковое.
Есть уже совсем не хочется, только пить. С голоду они не умрут, без пищи человек может жить очень долго. А без воды? Через сколько дней люди, заблудившиеся в пустыне, умирают от жажды? Тетка Валина вернется завтра, сразу поднимет тревогу… А если она задержится?
Она ли это, Кира, сидит на горячей земле, подтянув колени к подбородку? Как-то странно все… Валя лежит под платьем тихо. Надо уткнуться лицом в свои локти, лежащие на коленях, тогда глазам темно, легче без этой яркости…
Графитно-серые сумерки окутали степь. А небо на горизонте пламенело, кроваво-красное, оранжевое. Уходило беспощадное солнце.
Кира глотнула посвежевшего воздуха, пошевелилась. Плечам и спине стало резко больно.
Валя сидела, поджав ноги.
— Как ты спала крепко! Ну, что нам делать? Пропадем! — Она всхлипнула.
— Ночью, во всяком случае, не пропадем. Хоть не изжаримся. — Кира вскочила и вскрикнула: — Уй-ю-юй! Спине как больно! Да я вся как деревянная… Вот ночью костер был бы виден…
Глянула и замерла в удивлении. На пылающем фоне закатного неба внезапно возникли черные силуэты бегущих коней. Морды, крутые шеи, взлетающие копыта — все так четко и необыкновенно. Гривы развеваются на бегу.
— Валя! Посмотри! Красотища какая!
Валя подняла голову и прошептала испуганно:
— Табун!
А конские силуэты росли, становились все больше…
— На нас бегут! Затопчут! — Валя стремительно поднялась на ноги, в голосе ее звучал ужас.
У Киры сердце заколотилось от страха. Она заметалась, обхватила Валю, пыталась ее куда-то тащить. С плачем Валя обвисала на ее руках.
Не помня себя, Кира завопила отчаянно:
— Ма-ма! Ма-а!..
Прижала к себе Валю и зажмурилась. Пропали! Совсем близко где-то конский храп…
— Чего тут? — встревоженно спросил звонкий голос.
Кира открыла глаза. Морда коня над ними. На коне всадник. Плохо его видно в темноте, маячит кто-то на конской спине…
И тут Кира разревелась как маленькая.
— Дяденька, миленький, спасите! — взмолилась она. — Мы заблудились…
Всадник что-то буркнул, неожиданно повернул круто коня. Топот копыт… Всадник исчез.
Кира растерянно огляделась. Пустая темная степь. Никаких коней. Небо догорало, стало лимонным. В тишине засверкали светлячки звезд.
Не померещился же ей всадник?
— Уехал! — вскрикнула с возмущением Валя.
Вот и Валя видела. Значит, не померещилось, не приснилось.
— А-а-а! — закричала Кира. — Эй!
— Э-э-эй! — отозвалось из темноты.
И вместе с криком замелькал огонек. Он плясал в воздухе довольно высоко от земли. Что это?
Опять топот конских копыт. Из темноты вынырнули два коня, два всадника. Один из них держал в руках фонарь «летучая мышь»…
Как уж усадили Валю на лошадиную спину, Кира не знала. Сама она еле вскарабкалась, хоть и держали ее крепко чьи-то руки и тянули наверх.
…Весело горел костер. Кира подбрасывала веточки, наслаждаясь живым видом огня. Вода из фляжки была просто чудесная. И хлеб с брынзой на диво вкусный. Поодаль, за кустами, паслись, пофыркивая, кони. Стрекотали кузнечики. В вышине сверкали громадные яркие звезды, и было их удивительно много.
Валя полулежала, опершись на локоть, на какой-то подстилке и тоже смотрела на огонь.
— Вот тетя поразится, когда мы ей расскажем, как заблудились и чуть не погибли! — сказала она.
— В степи заблудиться недолго, — отозвался старик с клочкастыми бровями и небольшой редкой бородкой. — И совсем пропасть можно с непривычки-то! Солнце — оно не шутит.
А мальчишка нет-нет и фыркал, сразу принимал строгий вид, но потом снова лукавая ухмылка раздвигала губы.
Когда девочек осветили «летучей мышью», один из всадников протянул с удивлением:
— А здоровые какие девки! Я думал, маленькие плачут…
Эту фразу Кира слышала как в тумане и невольно запомнила. Но в тот момент ей было все равно. А теперь, у костра, она смущенно смеялась. Такому пацанчику она кричала умоляюще: «Дяденька!»
— Тебе, Андрей, сколько лет? — спросила она. Имя уже знала, слышала, как дед называл.
— Тринадцать. В седьмой перекочевал.
Кира удивилась. Она думала, что ему и двенадцати нет: небольшой мальчонка. Но коренастый, крепкий. Как на коня-то ее втаскивал!
— И мы в седьмой перешли. Ты приезжай ко мне в Ленинград! Непременно приезжай! Я тебе все-все покажу. Деревья знаешь какие в Таврическом саду. — Кира улыбалась во весь рот, чувствуя себя бесконечно счастливой, и вдруг зябко поежилась:
— Ой, что-то меня как будто знобит, прямо не знаю, что такое…
Старик привстал, вытянул откуда-то куртку и осторожно прикрыл Кирины плечи.
— Я и то присматриваюсь… Так ты ж совсем сгорела! Эта-то дивчина ничего, — показал он на Валю. — А тебе, дочка, похворать придется…
Старый табунщик оказался прав: неделю пролежала Кира с высокой температурой, пришлось телеграммой вызвать маму из Симферополя. Спина у Киры была сплошь в пузырях. А потом пластами сходила кожа.
— Скажи пожалуйста, как меня в степи обновило! — разглядывая новую тонкую кожицу, говорила Кира со смехом.
