Владимир Кобликов - Берестяга
Прошке захотелось кувыркаться, прыгать. Он с головой укрылся одеялом и беззвучно засмеялся. От счастья. Еще никто и никогда не приезжал в дом Берестняковых в гости из города.
Прошка не ошибся: бабушка поставила на стол целую сковороду лепешек, плошку со сметаной. Сметана холодная, густая. И чтобы видно было, какая сметана подана, бабушка воткнула в нее ложку. Будто нечаянно. А сама нарочно воткнула ложку-то. И Прошка, и дед Игнат знали бабушкину хитрость. И ложка стояла в сметане, словно воткнутая во что-то твердое.
Бабка Груня тоже нарядилась: кофта на ней новая, шуршащая, платок белый, шелковистый. Бабушка помолодела: нарядная одежда всегда молодит людей. Она подошла к двери на другую половину, где теперь жили квартиранты. Постояла. Прислушалась. Потом тихо постучала.
— Войдите. Пожалуйста, — ответили бабушке.
И она вошла. А Прошка, дед Игнат замерли, смотрели на дверь и слушали, как «запела» бабка Груня своим медовым голосом. Наталью Александровну она назвала «красавушкой писаной», Таню — «ангелочком». И одеты они, «как принцессы заморские», и «патреты» их только в «рамочку вставить».
— Полноте, — сопротивлялась Наталья Александровна, — не смущайте нас похвалами.
Но бабка Груня сдалась не сразу. Еще и еще похвалила, а потом уже к столу позвала. Вышла от квартирантов довольная. Глаза ее смеялись. Щеки раскраснелись.
Следом за хозяйкой вышли Самарины. Дедушка вскочил с места, засуетился. Прошка же и встать не смог: будто по лавке смолу разлили.
* * *Обычно утром в воскресные дни Прохор с дедом нанашивали воды из колодца, рубили хворост, чистили закуты, разгребали снег возле дома, поили скотину. А сегодня они задержались за столом дольше обычного. Вчера вечером Самарины не успели ничего рассказать о себе. И Берестняковы тоже не открылись им, потому что квартиранты за дорогу устали, намерзлись. Они попили чайку, и сморило их. Легли они отдохнуть на часик и проспали до утра. Бабка Груня хотела разбудить их ужинать, но дед отговорил. А сегодня, после праздничного завтрака с вином, груздочками, лепешками, яичницей, окороком, все будто отяжелели и остались сидеть за столом. Слушали друг друга внимательно, раздумно: мир Берестняковых для Самариных был так же нов, как мир Самариных для Берестняковых.
Наталью Александровну Прошка слушал с открытым ртом. Сама она, оказывается, учителей учила в институте. Танин отец всю жизнь был военным, четыре шпалы носил. И жили Самарины в разных городах: в Ленинграде, в Чите, во Владивостоке, в Москве, а последнее время в Калуге. И это ж надо! Таня всего на месяц старше его, а уже сто раз ездила на поездах, плавала на настоящих морских кораблях и даже летала на самолетах. А Прошка за свою жизнь трижды прокатился на грузовике и нигде, кроме Ягодного, не был. Он и города-то видел только в кино. От этого Прошка казался себе сейчас жалким, несчастным. И чем больше узнавал Берестняков о жизни Самариных, тем заметнее росла в его мыслях пропасть между ним и красивой девочкой Таней.
Прошке вдруг захотелось встать и уйти с отцовским ружьем в лес, далеко-далеко, и бродить там долго-долго. И он даже представил, как идет один по онемевшему лесу. А если бы в лесу встретил Таню? И хорошо бы в тот момент, когда на нее напала рысь. Уж Прошка бы не промахнулся! С одного выстрела он уложил бы хищницу… Вот тогда бы Таня узнала, какой Прошка человек. Пускай не летал он на самолетах, но еще никто в Ягодном к четырнадцати годам не убивал по три волка.
— Проша, ты в каком классе учишься? — спросила Наталья Александровна.
Берестняков не расслышал вопроса. Смутился. Покраснел. Его бросило в жар.
— В седьмых, — ответила за Прохора бабка Груня и с укоризной посмотрела на внука.
— Я тоже в седьмом, — сказала Таня и улыбнулась Прошке.
Взгляд у нее был открытый, чистый.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась Наталья Александровна. — Вместе в школу будете ходить. Надеюсь, друзьями станете.
* * *Весь день Прохору казалось, что в их дом пришел праздник. И работалось в это воскресенье легко и быстро. Дед Игнат не поспевал за внуком и все окорачивал его:
— Не горячись, Прошка.
— А ты, дед, отдохни. Я и один управлюсь.
— Каким любоделом стал. — Дед сел в сторонке на поленья, закурил и стал наблюдать, как Прошка рубит хворост. Наблюдал и посмеивался в усы.
Во двор вышла Таня. Дед Игнат проворно подошел к Прошке и забрал у него топор.
— Кончай, Прохор, хватит. Ступай, квартирантке село покажи, — и, толкнув легонько внука в бок, добавил шепотом: — Валенки новые с калошами одень.
Прохор растерялся и стоял посреди двора, не зная, что ему делать.
Дед Игнат поспешил на выручку.
— Не хочешь ли, дочка, село наше старинное посмотреть?
— Очень хочу. Пойдем, погуляем, — позвала Таня Прохора.
— Пойдем… Сейчас я. — Он побежал переодеваться.
Дед Игнат подошел к Тане и ласково сказал ей:
— Ягодное — село доброе. Полюби его, и оно тебе лаской отзовется… Зимой красиво у нас. А лето придет, и рая не надо.
* * *Школа, в которой учился Прошка, находилась в километре от края села. Десятилетка расположилась в бывшем имении богатого графа.
В глубине старого липового парка стоял трехэтажный графский дворец. Белый, с колоннами и большими сводчатыми окнами.
Дед Игнат рассказывал Прохору, что в здании, где теперь занимались сотни учеников, жил граф, его жена и две дочки.
Прохор верил деду, но понять, зачем для четверых такой домина с двумя залами и множеством комнат, не мог. Пытался в мыслях переселиться со всей берестняковской родней в бывший дворец, но с трудом мог «занять» с десяток комнат. И то, если две из них отдать кошкам. А дед говорил, что у того графа таких имений было несколько.
Позади дворца стояло еще одно каменное здание. Но оно было уже менее красивым, двухэтажным и с маленькими окошками. Развернутое фасадом к дворцу, здание словно охраняло графские покои от леса, который начинался прямо за парком, и в то же время делало дворец более величественным. Двухэтажный дом был построен для графской челяди, а теперь в нем был интернат, где жили ученики из дальних сел и деревень.
В конце парка, у самого леса, сохранились остатки развалин от конюшен, каретной, скотного двора и винных погребов. И, конечно, в Ягодном существовала легенда о подземных ходах и несметных богатствах, спрятанных там графом перед побегом из имения.
Прохор Берестняков любил свою школу. Он занимался слабо, но с удовольствием проводил бы в школе не одну, а две смены — так нравилась ему умная тишина во время уроков, звонкая разноголосица и суета на переменах.
Иногда Прохор специально опаздывал на урок, чтобы пройти по школьному коридору, когда уже начались занятия. Ему трудно было бы объяснить, что с ними происходило в такие моменты. Он переживал страх и радость, чувствовал скованность и в то же время безграничную свободу.
Тишина и безлюдность делали и без того просторные коридоры огромными и бесконечными. У Прошки трепетно замирало сердце, когда он проходил по коридорам и прислушивался. Каждый класс жил своей жизнью. Прохору мнилось, что он занимается сразу во всех классах. Иногда он останавливался у дверей и слушал, о чем и как рассказывает чужой учитель. Берестнякову в такие минуты всегда мерещилось, что за ним кто-то внимательно наблюдает. Он быстро оглядывался. Никого…
Заглядывал Прохор в школу и летом, когда занятий не было. Разгуливал по пустым коридорам, но удовольствия от этого не испытывал. Прохор был тогда как моряк, ступивший на палубу корабля, который покинула команда…
Берестяга всегда любил свою школу, а теперь она стала казаться ему еще милее, потому что в ней училась Таня Самарина.
Первый раз она пришла в школу через неделю, как приехала в Ягодное. Прохор ведь хорошо знал, что именно сегодня Таня должна прийти к ним в класс. И все-таки ее появление было для него неожиданным.
Шел урок зоологии — любимый урок семиклассников. И учительницу по зоологии Ксению Васильевну ребята любили. Как ни странно, но этим Ксения Васильевна во многом обязана Прохору Берестнякову.
Год назад она пришла в Прошкин класс преподавать ботанику. Ксения Васильевна — очень добрая и некрасивая. А ученики почему-то иногда не прощают учителям доброты. Шестиклассники стали «изводить» учительницу. И Берестняков поначалу был не прочь поболтать в открытую на уроках Ксении Васильевны. Поболтать, «поиграть» под партой на проволочке, «покашлять», когда на всех «вдруг нападала простуда». Чего отставать от других: на миру и смерть красна.
Но однажды с Прошкой что-то случилось. Он неожиданно присмотрелся к учительнице и вдруг обнаружил, что она похожа на его мать: такие же рыжие волосы, а главное, точно такой же взгляд — мягкий, грустный.
