Александр Папченко - Мы - инкубаторские
— Помоги тебе Господь… — сказала мама и перекрестила закрывшуюся за Лешкой дверь.
Всю дорогу от хутора до города Лешка изучал обочины, сидя на коленях у деда. Молоковоз бойко бежал по проселку. Шофер Семеныч вел машину азартно. Изредка косясь в его сторону, Лешка стал думать о том времени, когда он вырастет и будет так же ловко вертеть большую черную баранку. Чем больше он думал об этом и чем дальше они отъезжали от хутора, тем меньше становился комок в груди, и только тогда, когда перед глазами вставала мама, что-то судорожной петлей сжимало горло. Но вот машина вырвалась на асфальт, и за окнами побежали домики пригорода. Начинался город. Лешка прижался носом к стеклу. Ему все было интересно: и спешащая толпа — как много людей! — и лавина машин всевозможных марок, запрудивших улицу. И мороженщица на углу под разноцветным зонтиком. И желтая бочка, около которой выстроилась очередь.
Обогнув стороной центр города, молоковоз остановился у невысоких металлических ворот. За ними виднелись широкий двор, клумбы и два трехэтажных кирпичных здания. Кряхтя и охая, дед выбрался вслед за Лешкой из кабины.
— Приехали, кажись, — дед подхватил чемодан.
Шофер Семеныч тут же откинул крышку капота и, перед тем как привычно нырнуть внутрь, бросил:
— Ты, Степан Кондратьевич, там не задерживайся. Нам еще назад пилить. Да и на базар поспеть надо…
Лешка остановился как вкопанный. Он вдруг понял, что сейчас дед Степан и шофер Семеныч оставят его здесь и уже одни, без него, весело переговариваясь, поедут домой. По той же самой дороге, мимо тех же самых домов…
Заметив перемену в настроении внука, дед нахмурился:
— Ты чего, Алексей?
— Дед, — Лешка заискивающе посмотрел ему в лицо, — не бросай меня…
Дед крякнул:
— А хто тебя бросает? Ты учиться будешь… А на каникулы сразу домой. А?
— Не бросай меня, дед, — повторил Лешка и, чувствуя, что того разжалобить не удастся, тонко заскулил.
Шофер Семеныч вылез из мотора и удивленно посмотрел на Лешку.
— Ексель-моксель, — протянул он, вытирая грязной тряпкой руки, — всю дорогу молодцом, а тут раскис казак?!
И столько в его голосе было неподдельного непонимания, что, шмыгнув носом, Лешка плакать перестал.
Из ворот вышел мужчина в костюме, с портфелем и, подойдя к ним, спросил деда:
— Привезли сдавать?
Дед прокашлялся, подтянулся:
— Да. То есть… вот. — И он растерянно развел руками.
— Ясненько, — мужчина, присев на корточки, посмотрел Лешке в глаза. — Как зовут гвардейца?
— Лешкой… Алексеем, — поправился дед.
— Тэ-экс, — протянул мужчина, — значит, давай, Алексей, мы с тобой условимся: сейчас ты и я… — заметив движение на Лешкином лице, мужчина поднял глаза на деда, — ты, я и… и…
— Степан Кондратьевич, — представился дед, вытирая платком лысину.
— …ты, я и Степан Кондратьевич вместе пойдем и посмотрим, как мы тут живем. Хорошо? Ну, если тебе не понравится — что ж, не держим, дело хозяйское, поедешь домой.
Посмотрев в честные глаза незнакомца, Лешка облегченно вздохнул и вытер рукавом слезы.
В первой комнате, где они оказались, Лешку заставили догола раздеться, тетенька в белом халате взвесила его, потом выслушала, прикладывая холодный металлический кругляшок к груди. Стоять голым было совестно, и когда Лешка с облегчением услышал, что можно одеваться, он торопливо напялил на себя одежду.
— Богатырь, — похвалила его тетенька в белом халате и потрепала по макушке.
Затем они очутились в большом светлом помещении, где очень рыжая девушка печатала на машинке. Потом комнат становилось все больше. Лешку ощупывали, осматривали, выспрашивали. От такого внимания к себе и скопления людей и комнат он вконец растерялся и не заметил, когда растворились в людской толчее мужчина и дед. Обнаружив отсутствие деда, Лешка собрался заплакать, но худая тетенька с пышной прической строго выговорила ему:
— Алексей, у нас не плачут. Пошли-ка лучше, я познакомлю тебя с ребятами. — И, взяв Лешку за руку, повела куда-то.
По пути Лешка оглядывался. Ему все казалось, что вдруг сейчас из-за того вон угла или из-за этой двери выйдет дед. Но он все не выходил и не выходил, и Лешка понял, что дед его оставил. Тут Лешку подвели к большой группе детей и вытолкнули на середину.
— Ребята, у нас новенький, — преувеличенно ласково пропела худая тетенька, и Лешка, увидев направленные на него десятки глаз, вдруг испугался.
— Его зовут… — сделала паузу тетенька. — Как тебя зовут, мальчик? — наклонилась она к Лешке. Лешка замялся.
— …его зовут Леша, — закончила тетенька фразу. — А теперь иди, играй с ребятами. — И она выпустила его руку.
Пока Лешка стоял, растерянно улыбаясь, к нему подошел мальчик и дружелюбно сказал:
— А меня зовут Муха.
— А меня Лешка.
— А меня еще вчера сдали, — проговорил Муха гордо и, подумав немножко, добавил: — Пошли отсюда…
— Куда? — спросил Лешка, разглядывая своего нового знакомого. У Мухи был остренький носик, густо усыпанный веснушками, и хитрющие зеленые глаза.
— А-а, — махнул Муха в сторону забора, — там дырка.
Худая тетенька сидела на лавочке и гримасничала в карманное зеркальце. Лешка вздохнул, вспомнив деда, шофера Семеныча и то, что они на обратном пути собирались заехать на базар, и в нем шевельнулась надежда:
— А базар знаешь?
— Ага. — И Муха направился к забору.
Выбравшись на улицу, Муха и Лешка бойко зашагали по тротуару.
— Я местный. Город знаю. Базар недалеко, — изредка останавливаясь, просвещал своего друга Муха. — Вон там автобусная остановка. Можно в центр поехать. Там магазин, и конфеты продают.
Первое время Лешка чувствовал себя неуверенно, но вскоре под влиянием Мухи весело вышагивал рядом, тараторя без передыху:
— На базаре шофер Семеныч и дед. На машине. На молоковозе. Они меня ждут там, — зачем-то соврал он. — А хочешь, едем ко мне? А почему тебя зовут Мухой? Я тебе затон один покажу. Клюет — во!!! А это что за дом? Прудище хутор называется. А далеко еще? А зачем дома боком к улице стоят?
До базара оказалось действительно недалеко. У ворот под вывеской «Колхозный рынок» толпился народ. Мужик в огромной фуражке продавал леденцы на палочке. Толстые, волосатые, как гусеницы, пальцы неожиданно нежно выдергивали откуда-то из коробки очередную конфету и бойко пересчитывали денежки.
Лешка и Муха задержались, наблюдая за ним. Наконец мужик заметил их, приветливо улыбнулся:
— Пачэму стаишь? Пачэму не пакупаэшь?
Муха шмыгнул носом и потянул Лешку за рукав:
— Пошли отсюда. Денег все равно нет…
В поисках молоковоза они обошли весь рынок, подолгу задерживаясь у прилавков. И хотя им попадались изредка машины с надписью на цистерне «Молоко», но в них почему-то сидели совершенно незнакомые люди. Очень скоро захотелось есть. Муха предложил что-нибудь стибрить, но тут неожиданно под скамейкой Лешка заметил буханку хлеба. Кто-то выронил ее или потерял. Друзья подняли хлеб и поделили по-братски.
От всей этой рыночной толчеи у Лешки разболелась голова, о чем он и сказал Мухе.
— Нужно идти в интернат, — решил Муха и, подумав немного, произнес: — Твоих все равно нет…
— Уехали, наверно, — выдавил Лешка, и его голос дрогнул.
На глаза навернулись слезы, но плакать при Мухе он постеснялся, боясь, что тот обзовет его размазней. И они пошли в интернат.
Во дворе интерната было на удивление тихо. Лешка огляделся:
— А где все?
Муха почесал затылок:
— На самоподготовке, наверно. Влетит…
— За что? — не понял Лешка. В своей прежней жизни временем он распоряжался довольно свободно.
— Влетит… — повторил Муха, словно не слыша Лешкиного вопроса.
Обогнув кирпичное здание с торца, Муха указал Лешке на окно на первом этаже:
— Ты смотри, если мне ничего не будет, тогда иди… — Муха махнул напоследок рукой и, сгорбившись, побрел в сторону крыльца, безвольно приволакивая ноги.
Оставшись один, Лешка подкрался к указанному Мухой окну и, встав на цыпочки, заглянул внутрь. Ученики, склонившись над партами, что-то прилежно вычерчивали в тетрадях. Худая тетенька прохаживалась у доски, держа на отлете книжку так, будто у нее в руке было что-то неприятное — мышь или лягушка, к примеру. Но вот дверь класса приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулся Муха. Тетенька положила книжку на стол и, подойдя к нему, принялась о чем-то Муху выспрашивать. Муха стоял вполоборота к окну, и Лешка мог видеть только его медленно краснеющие уши. Потом тетенька стала бить Муху. Вначале просто рукой, затем указкой. Указка сломалась. Муха бросился между партами… Теперь было видно, что Муха кричит и по лицу у него течет кровь.
У тетеньки жалостливо скривилось лицо. Она схватилась одной рукой за грудь — там у нее, наверно, было сердце, — шагнула к окну и встретилась глазами с Лешкой.
