Алексей Коркищенко - Твой светлый дом
— Самогон почти даром достался, а на водку да вино у меня денег нет. Сам знаешь, в дом все вогнал… А гости под хорошую закуску и самогон выдуют.
В едкой усмешке топорща седые стриженые усы, дед Матвей присматривался к сыну.
Родион давно приметил: когда дед Матвей гневался, то пристально вглядывался в человека и начинал задавать вопросы.
— Почти даром, говоришь?! А не часто ли ты стал… даром его доставать? Чем расчитуешься?
— Да не волнуйся ты, ничем я не рассчитывался! — с досадой оказал отец. — Это Дядя из бракованных конфет наварил, мне выделил.
— Выделил, говоришь?… Дядя?… Да ну?! Он тебе «почти даром» дулю с маком выделит! Его «почти даром» тебе дорого обойдется.
Мать месила тесто, не поднимая головы, будто не слышала разговора, но Родион знал: она была на стороне деда. С отцом у нее из-за самогона не раз были скандалы.
Бабка Акулина демонстративно загремела заслонкой, с укором сказала деду Матвею:
— Чего прицепился к парню?… Иди вон в мастерскую, заканчивай мебель.
— Прицепился, говоришь? — взвился дед. — Защищаешь своего мазунчика? Он для тебя еще малютка молокососная?… Так возьми его на ручки, побаюкай! — Дед Матвей умолк, добавил устало: — И вообще, поторопился ты, Андрей, входины справлять. Водяное отопление не сделал, свет не провел… И я не успел закончить поставец и табуретки.
— Сколько можно тянуть с входинами? — рассердился отец. — Самая пора людей за помощь благодарить!
— Каких таких людей?… Прохиндеев — Дядю и Бардадыма?
— Что ты на них напускаешься?… Это свои люди.
— Свои, говоришь?… Значит, они уже стали для тебя своими? Ты с кем связался?
— Не ругайтесь, — остановила их бабка Акулина. — Печка этого не любит. Еще закапризничает, пироги с потрошками не выйдут, и гусь подгорит.
Дед с досады хмыкнул и, выходя, сказал Родиону:
— Прикончишь пирог — придешь в мастерскую. Поможешь мне.
— Ладно, деда, — ответил Родион, слизывая мед с пальцев.
Верстак Матвея Степановича размещался в сарае под высокой камышовой крышей и с широкими дверями, в которые могла проехать и арба с сеном. У полок с инструментом стояли недоделанный поставец и табуреты на точеных ножках. Остальная часть сарая была занята зеленым, хорошо вывяленным в тени сеном, сохранившим листочки: его заготавливали специально, для поросят, гусят и теленка; там же громоздились друг на друге крупные розовые тыквы. Почерневшие дощатые стены сарая были увешаны пучками лекарственных трав, оклунками с неведомым добром, вязками острого красного перца, лука и чеснока.
Матвей Степанович вытачивал на старинном токарном станке балясинку из букового валька. Телогрейку и шапку он снял, седые пряди прилипли к загорелому потному лбу: разогрелся дед, гоняя маховик станка педалью. Ломкая стружка ручейком вытекала из-под блестящего лезвия стамески на парусиновый передник.
Работал Матвей Степанович споро, с удовольствием, однако все больше деревенела его нога, давившая на педаль. Наконец станок замер. Отложив стамеску, старик вытер пот с лица, подержался за сердце и, прихрамывая, пошел к дверям. Увидев во дворе Родиона, позвал:
— Родион! Ты где там? Иди сюда.
Родион вбежал в сарай, держа кота высоко над головой. Кудлай, подпрыгивая, пытался достать его.
— Что ж ты мучишь животину, Родька? Бусурман ты после этого да и только!
— Мы же шутим, деда!.. Кот Васька это понимает…
— Он-то понимает, а ты понимаешь ли?… Я же просил тебя помочь мне, а ты все бегаешь да играешься.
Родион посадил кота на полку поставца. Кудлай снова залаял.
— Пошел вон, шутник! — махнул на него рукой Матвей Степанович и — внуку: — Вырос ты вровень со мной, а никак у тебя душа к делу не пробудится.
— Я помогу тебе, ты не волнуйся! Что мне делать?
— Погоняй станок. Ногу у меня сводит.
Раскачиваясь всем телом, Родион нажимал на педаль, смотрел на загорелые, в шрамах, жилистые руки деда, державшие стамеску. Красноватая стружка, шурша, вылетала из-под остро заточенного лезвия. Вкусный кисловатый запах разогретого дерева расплылся в прохладном воздухе сарая. И вот на буковом вальке стали заметно обозначаться разновеликие окружности.
Матвей Степанович пошлифовал фигурную деталь наждачной бумагой, суконкой…
— Шабаш, Родя, готова!
Родион снял ногу с педали. Дед Матвей огладил балясину ладонями, и она вдруг покраснела, на ней появился теплый блеск.
— Ловко у тебя получается, деда! — воскликнул Родион, трогая рукой балясину. — О, она еще горячая!.. Научи меня, деда!
— Выучу внук, если хочешь. Силы ты уже набрался, удержишь стамеску в руках.
Дед снял балясину, приложил к дверце поставца.
— Вот теперь мы ее распустим надвое и сделаем узор на дверце.
На дворе заметно потемнело. Окна как будто завесили.
— Ну и туманище! — поразился, оглянувшись, Матвей Степанович.
— Наверно, туча упала на наше село! — решил Родион.
— Да… — рассеянно согласился дед и добавил: — Неудачный день выбрал Андрей для входин.
Кот Васька сидел на полке поставца и старательно умывался — приводил в порядок шерстку, гостей созывал.
Глава вторая
Где-то на выгоне, в густом тумане, неожиданно раздалась забористая мелодия баяна, затем невпопад зазвенели, загрохотали чем-то, будто в барабаны.
Матвей Степанович и Родион, напрягая глаза, смотрели из дверей сарая, но ничего не могли разглядеть за сизой пеленой.
Дохнул ветер, серый туман колыхнулся, разорвался, в его прорехе показалась дорога через выгон и на ней — странная процессия. Во главе ее ковылял хромой баянист, за ним, задрав голову, ступала Антонида Сучалкина, заведующая кормоскладом. Она несла на ярко вышитом полотенце каравай с солонкой, за ней, дурачась, шел с люстрой в руках ее могучий муж, по прозвищу Бардадым, колхозный экспедитор. А следом, приплясывая, колотя кулаками и палками по днищам кастрюль, тазов и сковородок, двигалась группа празднично разодетых мужчин и женщин. Чуть поодаль — не понять, толи с ними он, то ли сам по себе — шагал Дядя. Он выглядел представительно: с округлым брюшком, при галстуке, в шляпе и в светлом модном плаще. Нес он небольшой сверток под мышкой.
Дядя приходился деду Матвею племянником, отцу — двоюродным братом. Почти все сельчане называли его Дядей. Он торговал в магазине, и все привыкли говорить своим детям, посылая их в магазин за покупками: «Сбегай к дяде…», «Скажи дяде, дядя даст…», «Попросишь дядю…». Так крепко прилепилось к нему это прозвище, что редко кто обращался к нему по имени — Ларион Кузьмич. Дядя на это не обижался: с людьми он ладить мог и умел из всего с шуточками-прибауточками извлекать для себя пользу.
Веселая процессия с шумом и грохотом ввалилась во двор к Бучаевым. Теперь Дядя оказался первым. Сняв шляпу, он помахал ею и крикнул:
— Выходи, молодые хозяева, принимай подарки!
Из старой хаты поспешно вышли Андрей и Мария. Хромой баянист сыграл туш. Дородная Антонида с поклоном подала Андрею хлеб-соль и произнесла, кокетливо растягивая слова:
— Уважаемый Андрей Матвеевич, прими от нашего животноводческого коллектива сердечные поздравления с новосельем и пожелания жить дружно, богато и по-прежнему любить своих подчиненных.
— Спасибо, Тоня, спасибо! — Андрей принял хлеб-соль, передал Марии и звучно, старательно облобызал Антониду.
Гости складывали подарки на тачку. Глупо улыбаясь и подмигивая, Бардадым привязал люстру к ветке клена.
Из хаты вышла с ведром Акулина Кондратьевна, словно посторонняя, посмотрела на гостей, направилась было к колодцу, но Андрей сердито остановил ее:
— Мать, ты что, забыла свои обязанности? Готовь горшок с жаром.
Акулина Кондратьевна оставила ведро на дорожке и сбивчивым бежком вернулась в хату.
— А вы чего там прячетесь? — строго, спросил Андрей у отца и сына, которые выглядывали из сарая. — А ну-ка быстро — ты, отец, ищи старые онучи для домового! А ты, Родька, лови кота.
Родион кинулся в сарай, но кота на поставце уже не было.
Гости сходились к Бучаевым. Рев баяна и грохот кухонной посуды привлек сюда и ребят, Родионовых однокашников. Пришел Сеня, Дядин сын, в красной нейлоновой куртке, в лисьей шапке и желтых полусапожках. Рядом с ним, как всегда, Шура. Зашли во двор Ольга с Таней, которую все в классе звали Танюсей. И Петя притащился, толстый, самонадеянный, но трусоватый хлопец.
Виталька, Родионов друг, живший через улицу, смотрел из-за забора, не зная, что делать: идти к Бучаевым или не идти. Только что между матерью и отцом произошел неприятный разговор. Они тоже были приглашены на входины к Бучаевым — мать пошла, а отец, несмотря на уговоры, отказался. Рассорился он с Родионовым отцом еще месяца два назад. И даже ушел с фермы, где работал трактористом, в полеводческую бригаду.
