Галина Демыкина - Цветные стеклышки
— Папа, — спросила Нюраша, — а почему же он вольный, этот Казис?
— Ох, даже вспоминать не хочется, — ответил отец. — Такого я страху с ним натерпелся!
— Какого? Какого страху? Расскажи!
— А дело было так. Заночевал я в доме у Казиса. Утром просыпаюсь — никого. Слышу — Казис где-то поблизости напевает, есть у него такая песенка: «Ой, лари-лари-ла. Ой, ла-ри-лари-ла!»
Выхожу, вижу: сидит он на крылечке, лук-самострел мастерит.
«Где старшие?» — спрашиваю.
«Отец, — говорит, — на лов ушёл, мать — на работу, в город, а меня за старшего оставили».
Он согрел завтрак, мы поели. Я хотел было пойти в колхоз по делам, вдруг слышу:
«Спасите! Тону!»
Голосок слабый, девчоночий или мальчишечий, не разберёшь. Я — скорее к берегу. Испугался. Ну, думаю, Казис тонет! И вдруг вижу — наш Казис на берегу, — отвязал отцову лодку, вёсла приладил, спасать отправился… Даже не позвал меня. Я бегу, руками размахиваю: подожди, мол. А он уже от берега оттолкнулся, гребёт вовсю! День был ветреный, волны высокие! Лодка на волнах скачет, того гляди, зачерпнёт. Я подбежал к морю — что делать? Вплавь — не догнать! Хорошо неподалёку ещё одна лодка привязана была. И вёсла на дне лежали. Я — скорее за Казисом вслед. А он уж до того мальчонки добрался. Парнишка за лодку хватается, она кренится, воды нахлебалась, отяжелела… Ну, в общем, вытащили мы этого паренька, и Казиса я кое-как к себе перетащил. Так и вернулись: я на вёслах, а Казис свою лодку держит, через корму перегнулся… Вот какой парень вольный. Ещё бы чуть — и утонул.
— Пап, значит, он не должен был спасать этого мальчика? — спросила Нюраша.
— Как же так — не спасать?
— А ты рассердился.
— Меня надо было крикнуть, вот что, — ответил отец.
— Так ведь он поспешил.
— Ну, хватит. Я разве что говорю? Хороший парень. Только вольный.
— Храбрый, — тихо вздохнула Нюраша.
— Чересчур даже, — проворчал отец.
И Нюраша поняла, что он очень испугался за Казиса.
Отец достал из бокового кармана блестящую, крепко закрученную раковину:
— Держи. Это тебе твой Казис прислал.
Нюра обрадовалась и даже немножко испугалась:
— А разве он меня знает?
— Знает. Я рассказывал. Ты приложи раковину к уху — в ней море шумит.
Нюраша приложила и услышала: шумит море. Много-много воды, а на воде — маленькая лодка и в ней — мальчик с длинной белой косой. Ветер подул — коса расплелась, и волосы залепили лицо. И вот уж он не видит, куда плыть, его может в море унести!..
— Папа! — крикнула Нюраша и открыла глаза.
Отец поднял её:
— Давай-ка, дочка, в кроватку отнесу — ты спишь совсем.
Нюра положила голову на подушку и подумала: «Надо Казису ленту подарить, чтоб коса не расплеталась». И ещё подумала: «Скорее бы поехать к морю».
— Я кошку Муру не боюсь, — сказала Нюраша сквозь сон. — Чайку не забоялась. Я и волка…
Но тут она сразу замолчала. А почему — ты, наверное, догадываешься.
Глава 7. Работа
На другое утро мама, как всегда, корову подоила, печь истопила, каши наварила и разбудила Нюру:
— Вставай, дочка, завтракать!
И Нюра не стала капризничать — спрыгнула с кровати, накинула платье, принялась туфли застёгивать.
— Давай помогу, — сказала мама.
— Мам, а Казис сам туфли застёгивает?
— Какой Казис?
— Такой. Спроси у папы.
Мама спросила. Папа ответил:
— Он всё делает сам.
И Нюра сама помылась, сама расчесала волосы, только ленточку ей вплела мама.
Села Нюра за стол.
Папа говорит:
— Ешь кашу, дочка, будешь сильной.
И Нюра сразу поняла, про что он подумал. Позавтракали. Папа стал собираться на работу, а мама загрустила:
— Эх, сегодня наша бригада на дальнем поле — не знаю, успею ли к Нюраше забежать.
Папа покачал головой:
— Не слишком ли мы нашу дочку балуем? Вон Казис на лов с отцом ходит.
— На что ходит? — не поняла Нюра.
— Рыбу ловить.
Нюре стало обидно:
— И я рыбу ловить! И я!
— Где же у нас рыба? — засмеялся папа. — Если только в луже у колодца.
Нюре стало ещё обидней: разве она виновата, что у них нет моря?
— Зря ты, отец, так говоришь, — заступилась мама. — Нюраша вот пойдёт и мне помогать будет. Верно, дочка?
Нюра хотела сказать, как всегда:
— М-м-м… Не хочу!.. Но не сказала.
Нарезали они хлеба, взяли картошки, мяса из щей, молока в бутылку налили и пошли. Мама торопилась, а Нюра пылила туфлями по дороге. Пыль была мягкая, прохладная — остыла за ночь.
— Мам, я разуюсь.
— Разувайся. Только туфли сама понесёшь.
— Ладно.
Босиком приятней идти, зато медленней: каждый камешек, каждый комочек глины голые пятки колет. Вот Нюраша и смотрит вниз, под ноги. А видит всё жёлтую дорогу да жёлтую дорогу. И вдруг — хоп! — зелёная тропа. Удивилась Нюра, подняла голову, — а они уже к огородам вышли.
Вдалеке женщины работают — землю долбят тяпками, такими лопаточками на длинных ручках. Нюра знает: это они капусту или свёклу окучивают. Или ещё морковку. Если морковку — лучше. Вкуснее.
Подошли они с мамой поближе.
— Нюраша! — обрадовались женщины. И все зовут её к себе.
Одна говорит:
— Иди, морковку самую большую найдём.
Другая говорит:
— Садись, доченька, в тенёк, смотри, у меня здесь кустик возле делянки.
А третья говорит:
— Нюраша, помоги мне, а то у меня тяпка тяжёлая.
Нюра помолчала-помолчала, а потом ответила тихонечко:
— Я с мамой хочу.
Обхватила мамины ноги, прижалась: уж больно народу много!
Постояли они так, потом мама взяла тяпку:
— Давай, доченька, я буду окучивать, а ты во-о-он туда траву носи.
Нюра отнесла охапку травы на луговинку — обратно пошла. А у мамы снова целый ворох травы. Нюра опять потащила. А как подошла к концу грядки, вдруг прямо из-под ног у неё выпорхнула птица. Белая птица с тёмными перышками на голове и крыльях. Она была совсем рядом, руками можно достать! Сжала свои красные пальцы в кулачки и крыльями — шух! шух! шух!
— Здравствуй, Варвара! — крикнула ей Нюраша. Она всё смотрела на чайку, пока та не улетела.
Потом взглянула вниз, на грядку, откуда птица поднялась, и увидела в ямке, под комьями земли, голубое стёклышко.
Она отчистила стёклышко, потом дыхнула на него и потёрла об рукав. И только тогда сквозь него поглядела. Рожь на дальнем поле стала зелёно-синей, и она текла, колыхалась, как вода… Много-много воды — больше, чем в ванне, больше, чем в речке!
Нюра побежала к маме:
— Мам, а море какое?
— Большое.
— А ещё какое?
— Разное. То синее, то зелёное, и по нему волны ходят.
Нюра показала стёклышко:
— Вот смотри, мне чайка море принесла!
— Да как же она принесла-то?
Нюра спрятала стёклышко за спину:
— А вот так. Она знала, как.
Обратно возвращались все вместе. Нюра надела туфли и шла быстро: ей хотелось поскорее спрятать море в коробочку из-под леденцов.
Мама наклонилась к Нюраше:
— Какая ты у меня сегодня девочка хорошая! Не устала?
— Я сильная, — ответила Нюра. — И никогда не капризничаю.
Мама подхватила её и посадила к себе на плечи. И вот уж Нюра выше всех! Отсюда, с высоты, видны огороды, где работали сегодня; и ближнее поле, жёлтое от пшеницы; и дальнее поле, тоже жёлтое; и высокое небо, жёлтое по краям; и совсем близко, за кустами, большое жёлтое солнце.
И Нюраша подумала: вот какое стёклышко надо послать Казису — жёлтое.
Глава 8. Дружба
Кошка Мура была всегда. Нюра о ней заботилась: наливала молока утром, днём и вечером. Мурино блюдечко стояло в сенях.
Нюраша дружила с Мурой: хватала её поперёк живота и таскала по всему дому.
Кошка Мура тоже дружила: как увидит Нюрашу, так спрячется под кровать или в форточку выпрыгнет. Зато вечером Мура мягко впрыгивала к ней в постельку, ступала тяжёлыми лапами возле ног, а потом укладывалась и начинала петь: «Мурр-Нюрр, Мурр-Нюрр…» Она баюкала Нюрашу.
В этот раз Нюра встала, а в доме — никого. Вышла на крыльцо и — прыг, прыг, прыг со ступенек.
И как только её туфельки ступили на песок, откуда-то из-за дома выкатился рыжий лохматый шар.
Нюра одним махом впрыгнула на крыльцо.
Шар катился, чуть отталкиваясь от земли короткими толстыми лапами.
— Мама! — прошептала Нюра.
А уши у него болтались, как две тряпочки.
— Ой, какой! — ахнула Нюра.
А глаза у него блестели и смеялись. И вся лохматая мордочка смеялась.
— Эй! Эй! Эй! — закричала Нюра. Он был совсем не страшный.
Он был щенок.
Нюра завизжала от радости, спрыгнула на землю и схватила щенка. Щенок не стал вырываться, как Мура. Он задвигал лапами по Нюрашиному платью и положил мордочку ей на плечо. И задышал возле уха. От него так тепло пахло!
