Кристине Нёстлингер - Рассказы про Франца и каникулы
Мама сказала:
– Не получится. Бабушка этим летом уезжает на курорт!
И вздохнула:
– Лилли тоже отказалась. Она нашла себе работу получше!
Франц спросил:
– Можно мне три недели побыть с Габи и три – с Эберхардом?
Мама покачала головой.
– С Эберхардом – только неделю, не больше, иначе это будет слишком тяжёлым испытанием для фрау Мост!
Франц обиделся на «тяжёлое испытание». Но ничего не сказал.
Он спросил:
– Тогда я буду пять недель с Габи?
Мама сказала:
– С Габи ты побудешь всего две недели. Потом она едет с родителями в Италию.
Франц стал считать: две недели у Габи, одну неделю у Эберхарда, три недели с папой и мамой – вместе это будет шесть недель! Франц спросил:
– А где я буду оставшиеся три недели?
– Не знаю, – сказала мама и вздохнула.
И тут Франц вспомнил: Эберхард на три недели уезжает в лагерь. Он рассказывал о нём Францу с восторгом. В лагере замечательно! Еда отличная, тётеньки сотрудницы суперские, есть даже пони для верховой езды и озеро, где можно купаться. А на спортплощадке стоят всякие тренажёры!
Франц сказал:
– А что, если я поеду в лагерь с Эберхардом?
– Это был бы выход! – сказала мама.
Оказалось, что в лагере есть ещё одно свободное место. Мама очень обрадовалась. Но Франц день ото дня радовался всё меньше. В последний школьный день настроение у него было хуже некуда.
Он никогда ещё не уезжал из дома без папы, мамы или бабушки. Ни одной ночи в своей жизни он не провёл без мамы, папы или бабушки. При одной мысли о ночёвке в лагере ему становилось очень страшно. Но Франц никому про это не говорил. Он не хотел показывать свой страх. Он считал, что это глупо – бояться ночевать без родственников.
В последние дни перед отъездом в лагерь Франц каждый вечер молился:
«Господи Боже, нашли на меня корь! Дева Мария, пусть я заболею гриппом! Ангел-хранитель, сделай так, чтобы я сломал ногу!»
Но молитвы, к сожалению, не помогли. В день отъезда Франц был здоровее некуда. Но он надеялся: «Может быть, на пути на вокзал будут пробки. И я опоздаю на поезд».
Но никаких пробок не было! Мама и папа прибыли с Францем на вокзал точно вовремя.
Франц подумал: «Теперь может помочь только одно: поскользнуться – оступиться – и получить сотрясение мозга!»
Он три раза попытался это сделать. Сначала в зале ожидания, потом на эскалаторе, потом на платформе.
В первый раз его подхватил папа, во второй раз – мама, а в третий раз он попал прямо в руки Эберхарду, и тот крикнул:
– Вот здорово, что ты уже здесь!
Францу стало ясно, что от лагеря ему не отвертеться.
Франц безучастно снёс мамины и папины поцелуи и не сопротивляясь дал Эберхарду затащить себя в поезд и впихнуть в купе. Там уже сидели двое мальчишек.
Один из них показал на Франца и спросил Эберхарда:
– Твой младший брат?
Эберхард сказал:
– С ума сошёл? Франц учится со мной в одном классе!
Тогда другой мальчик сказал:
– Его надо занести в Книгу рекордов как самого маленького восьмилетку в мире!
Франц встал у окна. Он смотрел на папу и маму, которые шли по платформе. На глаза навернулись слёзы.
– Тебе грустно? – спросил Эберхард. Франц ничего не ответил. Ведь грустный Франц может только пищать. Вот только ещё не хватало, чтобы мальчишки сказали: «Малявку надо занести в Книгу рекордов как самого писклявого писклю в мире!»
Как Франц бастовал
Франц боялся зря – в лагере было совсем не так уж плохо.
В первый день некоторые мальчишки смеялись над Францем, потому что он такой маленький. Но Эберхард это тут же прекратил. Он угрожающе сказал: «Кто обидит Франца, из того я котлету сделаю!»
И мальчишки оставили Франца в покое. Но большинство ребят с самого начала хорошо отнеслись к Францу. И ночи были нестрашные. Франц ночевал в одной комнате с Эберхардом и Томми. Оба храпели один другого громче. Эберхард храпел посвистывая, как папа, Томми – похрипывая, как мама. Так что Франц чувствовал себя почти как дома!
Одна тётенька воспитательница в лагере, тётя Олли, разрешила Францу быть лошадиным парикмахером и каждый день расчёсывать пони хвост и гриву.
А когда ходили на озеро, Франц каждый раз оказывался лучшим пловцом! Хотя он был на голову ниже других, он всегда опережал их на целый корпус. И был этим очень горд!
Даже еда была вкусной, если не считать пенки на какао.
Если честно, Франца раздражало только одно: в лагере всё было по расписанию! В полвосьмого надо вставать. Ровно в восемь надо завтракать. В девять часов – идти на спортплощадку играть. В двенадцать часов – обед. И так далее, до самого вечера. Вечером в восемь ноль-ноль надо было ложиться спать и выключать свет.
Томми и Эберхарду такая жизнь тоже не нравилась. Когда Франц ныл: «Ну вот, опять всё расписано!» – они с ним соглашались.
И вот в один прекрасный день, когда прозвучал гонг на обед, Эберхард лёг на кровать, скрестил руки на груди и заявил:
– Я так больше не играю!
– Я тоже, – сказал Томми, лёг на кровать и скрестил руки на груди.
– Мы должны идти на обед, – сказал Франц.
– Ничего мы не должны, – сказали Томми и Эберхард.
Тогда и Франц улёгся на свою кровать. Он скрестил руки на груди и покосился на часы.
В двенадцать минут первого дверь открылась, и какой-то мальчишка, заглянув в комнату, крикнул:
– Эй, идёмте есть!
Никто не шевельнулся. Мальчишка буркнул: «Ну и дураки!» – и ушёл.
Франц опять глянул на часы.
В двадцать минут первого дверь снова открылась. Пришла тётя Олли.
– Заболели? – спросила она.
– Мы против расписания, – сказал Эберхард.
А Томми сказал:
– Не хотим всё время смотреть на часы!
А Франц пискнул:
– Когда каникулы – никаких обязанностей нету!
– Как же вы хотите, чтобы всё было? – спросила тётя Олли.
– Свободно, – сказал Эберхард.
– По настроению, – сказал Томми.
– Спонтанно, – пискнул Франц, гордясь тем, что знает такое красивое иностранное слово.
– Боюсь только, – сказала тётя Олли, – что если вы спонтанно, по настроению, свободно пойдёте в столовую, шинкенфлекерли[2] будут уже все съедены!
Эберхард вскочил с кровати и помчался в столовую. Томми побежал за ним. Шинкенфлекерли они оба обожали!
– Ну а ты? – спросила тётя Олли. Франц покосился на часы. Было полвторого.
Франц подумал: «Полвторого – самое подходящее время, чтобы поесть. И я решил это сам. Спонтанно, свободно и по настроению».
И Франц пошёл с тётей Олли в столовую и съел самую последнюю порцию шинкенфлекерли. Через два дня мама получила от Франца открытку. На одной стороне была фотография лагеря и озера, а на другой он написал:
Дорогая мама!
Мы объявили забастовку, потому что не хотели обедать в двенадцать! Но в двенадцать нам всё равно захотелось есть, так что теперь мы ходим обедать добровольно!
Целую, ФранцКак Франц отомстил
Однажды ночью, когда все уже лежали в кроватях, Томми сказал:
– Мне надо отомстить Михи.
– Почему? – спросил Эберхард.
– Потому что Михи сказал, что я обезьяна, – ответил Томми.
– Сам он обезьяна, – сказал Эберхард. – Он ведь в привидения верит!
– Отлично! – крикнул Томми. – Вот и напугаю его привидением!
– Как это? – спросил Эберхард.
– Завернусь в простыню, – сказал Томми, – и включу под ней фонарик. Получится очень зловещий свет. А потом прокрадусь к Михи в комнату и буду хрипеть по-привиденчески, пока он не проснётся!
Франц решил, что это будет гадко и нечестно. Но ничего не сказал. Это было бесполезно. Томми упрямый и всё равно Франца не послушает.
Франц подумал: «Не позволю пугать бедного Михи!» А потом ещё кое-что сообразил. Ведь у него тоже есть масса причин отомстить. Отомстить Томми!
Почти каждый день Томми доставал Франца. Он положил ему под одеяло мокрую губку. Спрятал его подтяжки. Зашил штанину. Бросил в тарелку пластмассовую муху. Однажды он даже прибил к полу его кроссовку! А когда Франц из-за этого разозлился, Томми небрежно сказал:
– Да не будь таким занудой, расслабься! Это же прикольно!
Франц подумал: «Ну, погоди, Томми! Кто роет другому яму, сам в неё попадёт!»
На следующее утро Франц шепнул Михи:
– Нам надо поговорить, только тайно! Иди за мной, но чтоб никто ничего не заметил!
Франц и Михи очень долго сидели за домом около мусорных контейнеров. Они шептались и хихикали.
– Всё ясно? – наконец спросил Франц.
– Всё ясно! – ответил Михи.
После обеда в лагере объявлялся тихий час. Чаще всего Эберхард, Томми и Франц в тихий час читали. Или писали открытки домой. Но в тот день Томми сказал:
