Анатолий Домбровский - Сад Эпикура
Умерли все великие. Там, где учил Аристотель, учит теперь Страто́н. Там, где учил Платон, учит теперь Крате́т. А в Пестрой Стое, где некогда басиле́вс допрашивал обвиненного в непочитании отеческих богов Сократа, теперь философствует кривошеий Зенон Китийский, прозванный Египетской Лозой из-за смуглой кожи, худобы и высокого роста.
Сами великие Афины утратили свое былое величие. Александр Македонский начал, а его последователи продолжают разрушать и развращать Афины. Нет ни ораторов, подобных Демосфёну, ни государственных мужей, подобных Перйклу, ни мудрецов, подобных Платону или Аристотелю. Афины наводнены чужестранцами.
На агоре идет бойкая торговля. Один македонский царь сменяет другого. Духовные силы эллинского народа гаснут. Аристократов, торговцев, менял, ремесленников, земледельцев, рабов — всех подавил страх перед грядущим. Никто не чувствует себя хозяином в своем отечестве. По прихоти царей каждый может стать нищим, превратиться в изгнанника. Нет мудрости, которая предотвратила бы всеобщее падение, нет страсти, которая всколыхнула бы силы, нет утешения, которое залечило бы душевные раны. Никто в Элладе не может сказать: «Мне хорошо».
Демоха́р, племянник Демосфе́на, был, наверное, последним, кто сумел поднять афинских демократов против македонского полководца Деметрия Полиоркета, когда тот уехал на Кипр. Увы, Деметрий вернулся, а Демохар изгнан. Потом афиняне еще раз попытались восстать против македонского властителя во время его отсутствия, но едва не поплатились за это жизнью. Деметрий, узнав, что Афины восстали, быстро возвратился с войсками в Пирей и осадил Афины, решив уморить бунтовщиков голодом. Афины сдались. С той поры в Пирее стоит македонский гарнизон. С той поры на агоре не слышно голосов в защиту свободы и демократии. С той поры над воротами сада Эпикура прибита доска с выжженными на ней словами:
СТРАННИК, ЗДЕСЬ ТЕБЕ БУДЕТ ХОРОШО:
ЗДЕСЬ УДОВОЛЬСТВИЕ — ВЫСШЕЕ БЛАГО.
Прибил эту доску к воротам Метродо́р. Метродор из Лампсака[8], сын Афине́я и Са́нды, один из друзей Эпикура, а вернее, самый близкий его друг.
Вот уже двадцать пять лет Метродор не расстается с ним. Дольше его с Эпикуром живет только Герма́рх. Гермарх из Митиле́ны, сын бедного отца, который в юности, подобно Эпикуру, скитался по городам и странам, учительствуя, и на одном из перекрестков дорог повстречал Эпикура. С тех пор они — друзья, с тех пор они вместе. Вместе приехали в Афины и первыми поселились в доме, купленном Эпикуром. А через три года пришел Метродор. Целый день он простоял у калитки сада Эпикура, не решаясь войти. И когда б Эпикур сам не позвал его, стоял бы, наверное, у калитки еще невесть сколько.
— Войди, — сказал ему тогда Эпикур, увидев его. — Войди, если ты ко мне.
Метродор вошел и смущенно остановился перед Эпикуром.
— Теперь назови себя и скажи, что тебе надо, — предложил Эпикур.
— Я из Лампсака, — ответил Метродор, подняв на Эпикура прекрасные глаза. — Я пришел, чтобы спросить тебя: правда ли, что ты все знаешь?
— Нет, — ответил Эпикур. — Но все, что я знаю, — правда.
— Но ты знаешь, как возник и развился этот мир?
— Да.
— И как появилось все живое?
— Да.
— И как родилась душа?
— И это, — ответил Эпикур.
— А знаешь ли ты, как стать удачливым?
— Знаю. Но вот и Менандр говорил: «Когда бы все друг другу помогали мы, в удаче людям и нужды бы не было». Быть удачливым — значит, иметь верных друзей, — ответил Эпикур.
— Говорят, у тебя много друзей, — сказал Метродор и спросил: — Станешь ли ты счастливее, если ко многим твоим друзьям прибавится еще один?
— Ровно настолько, насколько счастливым станет этот новый друг, — ответил Эпикур.
— Тогда назови меня другом, — попросил Метродор. — Потому что я и есть твой друг: я полюбил твои книги, а значит, и тебя, Эпикур. Я хотел бы жить возле тебя, как живут другие твои ученики.
Тогда Метродору едва исполнилось двадцать пять лет. Он был очень хорош собой: ладен статью, красив лицом и при этом трепетно скромен. Его большие темные глаза так и мерцали то тревогой, то надеждой, то радостью, то страданием, были внимательны и постоянно излучали свет доверия и добра.
Позже, беседуя с Метродором, Эпикур убедился, что тот действительно прочел все его книги. Не только прочел, но и помнил все прочитанное. Иные книги — дословно. Уже через год Эпикур позволил ему вести беседы с теми, кто приходил в сад в поисках истины. А еще через год Эпикур отправился вместе с Метродором к Расписной Стое и побудил его вступить в спор с Зеноном Китийским. Метродор в тот день одержал трудную, но славную победу. Гермарх сказал тогда Эпикуру о Метродоре:
— Вот кто знает столько же, сколько и ты, Эпикур. И если тебя заботит мысль о том, кто станет твоим преемником и продолжателем, вот решение, которое подарила тебе сама судьба: твоим преемником должен стать Метродор.
И хотя Эпикур был согласен с ним в душе, он все же сказал:
— Думая о преемнике, я всегда думал о тебе, Гермарх.
— И напрасно, — сказал прямодушный Гермарх. — Я твой ровесник. И если переживу тебя, чего я не желаю, то совсем не намного. И разум мой, истерзанный в юности заботами о пище и крове, не так емок, как разум Метродора. А память уже и теперь слабеет. Спасибо, однако, на добром слове, Эпикур. Отныне думай не обо мне, а о Метродоре…
Гермарх ушел, сутулясь и покашливая. Преданный и славный Гермарх, он был совершенно лишен честолюбия и избегал соперничества во всем, даже в дружбе. Таким он остался и теперь. Но его преданность и любовь к Эпикуру были так велики, что с годами он даже внешне стал походить на Эпикура. И те, кто не видел Эпикура и Гермарха вместе, а только порознь, часто путали их. Они носили одинаковую одежду, у них были одинаковые седые бороды, грубые от работы в саду, всегда усталые, тяжелые руки, которые они одинаково складывали на посохе, останавливаясь. Даже голосом они не отличались друг от друга. Ключница Фе́дрия, услышав порою приказание Гермарха, выполняла его как приказание Эпикура.
Первые встречи с Гермархом, с Метродором, с Колотом — это приятные воспоминания. И вся его жизнь в Афинах, в саду — радостная жизнь с друзьями. Но до этой жизни была другая жизнь, которую он называл прошлой.
Вся прошлая жизнь хоть и была, кажется, необходимой, хоть и послужила дорогой к жизни нынешней, оставила в его душе мало приятных воспоминаний. И если она чего-то стоит, то лишь того, чтоб не вспоминать о ней. Это правда, что из прошлой жизни родилась настоящая, но из какой грязи, из каких унижений, из какой тоски и стыда! Земля, которая досталась его обнищавшим родителям на Самосе, была скудной. К тому же семья быстро росла, а земли было совсем мало. Отец, принадлежавший к некогда знатному афинскому роду, вынужден был не только копаться в земле и навозе, но еще и учительствовать, обучать чумазых и постоянно голодных соседских детей чтению и письму. Но и это не спасало семью от постоянной и острой нужды. А потому и мать, когда дети немного подросли, принялась за ремесло, ниже которого считалось только сводничество. Она ходила по домам окрестных богачей и совершала там очистительные жертвы, изгоняла злых духов, читала заклинания над роженицами, над немощными стариками и старухами и получала за это жалкие оболы. Часто она брала с собой младшего сына Эпикура, и он помогал ей, делая то, что она ему приказывала: шептал заклинания у ворот, у дверей, у воды, бросал зерна в жертвенный огонь, бил ладонями по пыльной земле, призывая подземных богов, воздевал руки к богам небесным и всегда, следуя за матерью, носил в корзинке всякие лекарственные снадобья и предметы для магических действ. Теперь он вспоминает об этом как о дурном сне, привидевшемся ему в долгих и безрадостных скитаниях по острову Самосу, а вспомнив, содрогается от мысли о том, как он не загубил свой неокрепший детский ум в те далекие годы, как образы дикие и нелепые, взращенные на темном суеверии, не погасили в нем свет разума и ясность чувств.
«Пусть легкой будет земля над тобой, Хайрестра́та, — подумал Эпикур о покойной матери. — Ты беспокоилась не о душах своих детей, а об их ненасытных желудках, бедная. Все простится тебе, все прощаю…»
Мало думал о душах своих детей и Нео́кл, отец Эпикура, хотя и Эпикур, и три его старших брата — Хайреде́м, Неокл и Аристобу́л — обучены были грамоте отцом. Он учил их вместе с чужими детьми и научил только тому, чему научил чужих детей, — чтению и письму. Да еще родословной богов: от Урана и Геи родился Крон, от Крона и Ре́и — Зевс; Зевс с Герою и земными женщинами народил богов и полубогов, которые следят за каждым шагом человека… Он любил читать ученикам «Теогонию» Гесиода[9], сведения для которой поэт, надо думать, почерпнул во сне. Ученичество для Эпикура закончилось в тот день, когда он спросил у отца, из чего возник Хаос. Отец, по своему обыкновению, читал ученикам Гесиода. И когда произнес слова: «Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом широкогрудая Гея…», Эпикур спросил, дерзко прервав отца: «Откуда же произошел сам Хаос, если он был прежде всего?»
