Елена Усачева - Парк свиданий. Большая книга весенних романов о любви
Вернулся, как будто ничего не произошло, не было этих мучительных пяти минут.
– У них все хорошо. Дожди.
И снова улыбается. И снова – ее.
Вечером пришла догадка – а ведь она так и не сказала ему, что любит. Он не знает, что для себя, для своей души, для своего сердца, для своих бешеных молоточков в голове она уже все поняла. Он был ее от темных вихров на голове до пяток кроссовок. Но сам Олег пока не ведает об этом, поэтому продолжает жить своей жизнью, не представляя, что эта жизнь давно (семь дней – вечность) не его.
Утром давилась кашей, вздрагивая на жадное распахивание дверей ресторана. Он все не шел, это было обидно и радостно. Разговор откладывался.
Маша решила, что он куда-то уехал. Что внезапно вернулся отец и увез его. Что он заболел. Что ночью пошел гулять к реке, споткнулся и утонул. Чего только не придумаешь за одно мгновение.
– Маша!
Это уже был рефлекс – от звука его голоса она переставала дышать, жить, видеть.
– Пойдем! – махнул он рукой.
Что-то такое с ним было не то. Пройдя следом несколько шагов, поняла – спасжилет. Темно-зеленый.
– Будешь со мной кататься на катере?
Наверное, это было дорого – украшения, прогулки, кафе, – но кто в такие минуты думает о деньгах?
– Буду.
Хозяин катера хмыкнул, увидев их вдвоем.
– А родителей позвать не хотите? – решил он их подколоть.
– Не хотим, – спокойно ответил Олег, помог Маше сесть в качающуюся лодку. Она как вцепилась в его руку, так и не отпускала. Катер натужно загудел, выруливая вдоль течения, а она все сжимала и сжимала его ладонь, потому что решающий момент наступал, наступил…
– Я тебя люблю, – произнесла одними губами.
Все, что происходило вокруг, понималось с некоторым опозданием – и то, что ее шепот сквозь рев мотора не слышен, и то, что она зачем-то закрыла глаза. И снова – зачем-то – очень сильно сдавила его руку.
– Что с тобой?
– Я люблю тебя, – повторила.
Катер прыгнул на бурунчик, лавка ушла из-под Маши, толкнув ее на Олега.
– Почему ты плачешь?
Кто плачет? Она плачет? И правда… плачет.
– Испугалась, – прошептала.
А он улыбался. Неужели не услышал. Она смотрела на него снизу вверх и понимала, что услышал, что доволен, что вот-вот ответит.
– Держитесь, голубки, – через плечо бросил водитель, и катер, едва не зачерпывая бортом воду, вошел в поворот. Запела, забурлила вода, застонала Катунь, пытаясь проглотить хлипкую лодку, надвинулись горы по берегам, далеким эхом полетел рев мотора, будя неповоротливых местных духов алмысов.
– Что вы делали?
Они не целовались. Олег поддерживал под локоть, если был крутой спуск, слегка обнимал, прощаясь. И Маша несла это объятие в свою комнату, роняла на подушку, заворачивала в одеяло. На этом жизнь заканчивалась, начиналось ожидание следующего утра.
Впереди было расставание. Впереди была смерть. И еще мама со своим – «не нравится».
– Маша, ты уже взрослая девочка, понимаешь, что Олег тоже взрослый человек, – упирая на слово взрослый, говорила мама. – Он может не рассчитать свои силы. – Мама поджимала губы – они никогда не говорили на эти темы. – Тебе рано заниматься сексом.
– Мама! – Маша вставала, чтобы уйти. Какой секс? Они даже не целуются. А вдруг он ее не любит?
Ужас заставил замереть, упасть обратно на диван.
– Ну что с тобой? – с тревогой спросила мама.
И так хочется ей сказать – что! Но раньше они отмалчивались, не затрагивая болезненных тем, и поэтому сейчас Маша не знает нужных слов. Все, что говорят другие, кажется банальным и неправильным. А мама все твердит и твердит без остановки.
Первое. Надо думать об учебе. Сначала дело, потом все остальное. Они с отцом имеют хорошее базовое образование, поэтому в жизни они состоявшиеся люди, а не голодранцы, не способные купить детям мандарины и лишнюю пару обуви.
Второе. Надо думать о статусе. Девочка из приличной семьи не должна опускаться до дворовой шпаны.
Третье. Всегда думать о репутации. Конечно, молодежь нынче продвинутая: секс, наркотики, рок-н-ролл, – но жизнь одна, и нельзя совершать поступки, о которых пожалеешь впоследствии. Вот они с папой… И так далее.
А чего тут нарушать, когда все уже определено? Она и на падающие алтайские звезды загадывала, и валуны на лесных тропах, в которых живут местные духи, просила, и на перевале желание загадывала: когда клала камень в пирамиду и когда ленточку к дереву привязывала. Она бросала свое желание ветру, шептала его воде Катуни, опускалась на обрывистые утесы, молилась в жесткую холодную землю.
Пусть Олег навсегда останется с ней.
– Так не бывает, – изнывала от зависти и ревности Юлька.
Маша заставляла ее раз за разом просматривать фотографии, сотни раз обсуждать любимого.
– У него наверняка есть какой-то недостаток, – выносила свой вердикт подруга. – Он инвалид, без руки, без ноги, с искусственным глазом.
– Он инопланетянин, – соглашалась Маша и тут же испуганно спрашивала: – Он мне позвонит?
– Не позвонит, – блеяла Юлька, отъезжая на офисном кресле в угол.
– Мазурова! Я тебя убью! – кидалась к ней Маша.
– Степанова! Тебя посадят, и ты его вообще не встретишь!
– Он меня дождется.
– Ага, будет носить тебе цветочки на могилку.
Подруга подкатывала на кресле к столу, задумчиво смотрела на экран ноутбука.
За лето она неплохо загорела. Румянец пробивался сквозь бледно-коричневую кожу. Маша смотрела на себя в зеркало. У нее тоже есть загар, кирпично-красный, с обгоревшими щеками и кончиком носа. Алтайский. За один день ухитрилась сгореть, когда ездили на лошадях.
На лошадях…
В животе что-то больно скручивало, хотелось зажаться и завыть: «Олег!»
– Когда он должен вернуться?
– Завтра.
В глазах Юльки сочувствие. Она никогда не видела подругу в таком разобранном состоянии. Степанова всегда была готова рассмеяться, быстро на все реагировала, молниеносно делала уроки и тут же звонила, теребила, требовала жизни и движения. А теперь она сидит, уставившись на фотографию, и вот-вот заплачет. Ну, парень, ну, подумаешь. Не умирать же из-за него.
– Вы хоть целовались?
Маша качнула головой. При чем здесь поцелуи! Он еще не сказал ей, что любит!
– Ему восемнадцать. Может, он понимает, что между вами пока ничего не может быть? – говорит Юлька и многозначительно поводит растопыренной пятерней.
Маша натягивает короткую юбку на колени, пытаясь прикрыться. В словах подруги ей слышится эхо маминых утверждений. Это так неприятно.
– В конце концов он свободный человек. Наверняка у него в институте масса девчонок. Вон он какой – красавчик! – И Юлька щелкает ногтем по экрану.
– Убирайся отсюда! – кидает Маша подушку.
Юлька хохочет, бросает подушку обратно.
– Хватит киснуть, пошли на улицу.
А потом началась жизнь, потому что Олег позвонил.
– Привет!
И так знакомо перехватило дыхание, знакомо замерло сердце.
– Привет! – заорала она в трубку, словно пыталась перекричать все то расстояние, что их разделяло. Как там? Час на электричке?
– Оглушила, – смеется он, и она видит его повернутое вполоборота лицо, морщинки, разбежавшиеся от улыбки.
– Ты вернулся? – Глупый вопрос. Конечно, вернулся, раз звонит. Вернулся, чтобы навсегда остаться с ней.
– Вчера прилетел. Мои столько камней на Укоке насобирали, что еле дотащили рюкзаки.
– Здо́рово! – Других слов нет, голова пуста.
– К школе готова? – все еще смеется он.
– Я… – Зажмурилась, чтобы набраться храбрости. – Я соскучилась!
– Клево! – эхом отзывается Олег. – Я завтра буду в Москве. Ты где живешь?
Они еще немного поговорили, но в памяти осталось только ее безостановочное «здо́рово».
– А-а-а-а-а! – вылетела Маша в коридор. – Мама-а-а-а-а!
– Что такое? Что случилось? – курицей закудахтала мама.
– Он позвонил! Он! Позвонил! Он! Завтра! Будет! В Москве!
И вдруг – как она могла забыть? – недовольный взгляд, поджатые губы.
– Ой, смотри, Маня. Будь очень осторожной.
Ну, как мама не понимает? Вообще – о чем она? Что за глупости она говорит?
Маша хватает ветровку и выбегает на улицу.
– Юлька! – вопит она в трубку. – Он позвонил! Он завтра приедет!
– Клево, – вздыхает подруга. – Ты где сейчас?
– Я бегу-у-у! – орет Маша. – Не знаю, что происходит. Мир прекрасен!
– Ну и дура, – констатирует подруга и дает отбой.
Завидует. Ей весь свет сейчас завидует. Даже воробьи. Вон они как расчирикались.
Хотелось постоянно бежать вперед и постоянно улыбаться. Хотелось превратить все красные светофоры в зеленые, чтобы было вечное движение. А еще птицы. А еще небо – бирюзовое-бирюзовое, высокое-высокое. И ветер. И машины, много-много, и все разноцветные. И все куда-то едут. Всем куда-то надо. И ей надо. Пережить день, дождаться завтра, чтобы, чтобы…
Ночью так переволновалась, что почти не спала.
