Елена Нестерина - Письмо, которого не было
Она уложила уставшую и наплакавшуюся сестричку спать – и Маша уснула, не слыша, как шумно расходились те, кто пришел помянуть дедушку, как гремели посудой оставшиеся помощники. Когда все с уборкой было закончено, а бабушки ушли, Тоня уселась за стол в кухне. И тоже заплакала. Как они будут тут одни – без дорогого славного дедушки? Который так любил свой дом, огород, лес и луга, который ждал своих единственных родных людей. И не дождался…
А им с Машей жить надо. Даже задавать себе вопроса – как жить-то? – Тоня не могла. Просто права не имела. И жить они будут! В деревне пропасть нельзя. Нужно только тщательно исследовать все хозяйство, понять, какими возможностями, продовольственными и хозяйственными запасами они обладают, – и готовиться к зиме.
Чтобы как-то отвлечься, Антонина хотела было начать исследование, но не успела.
Кто-то поскребся в дверь – тихо так поскребся, деликатно.
– Кузя! – догадавшись, кто это, воскликнула Тоня и бросилась к двери.
Это был пес Кузя – хороший, мохнатый, верный. Почему он не встретил девчонок, хотя обычно чувствовал их, едва они на шоссе из автобуса выскакивали, объяснялось сейчас просто: Кузя плакал. Забился куда-то и плакал, малыш, тосковал по дедушке… Тоня схватила со стола тряпку и вытерла собачонку его густые горькие слезки, которые залили ему всю шерстяную мордочку.
– Не плачь, Кузенька, не плачь! – приговаривала Тоня, обнимая скулящего друга. – Мы с Машей к тебе приехали. Пойдем-ка, покажи, где дедушка.
Умник Кузя понимал, кажется, все. Выскочив на улицу, он, то и дело оглядываясь на Тоню, побежал вдоль домов за деревню. Там, в рощице на бугре за высоким холмом, было старое кладбище. Кузя уселся у самой свежей могилы – той, вырытой возле давней могилки, с памятника на которой смотрела молодая красивая бабушка. Пес не выл – он просто смотрел на подсыхающую землю, перемешанную с песком, вздыхал и иногда оборачивался на Тоню.
Девочка положила на дедушкину могилу маленький букет желтых осенних цветов, второй отнесла на могилу бабушки, села на оставленную кем-то табуретку – и сидела долго, до самой темноты. Она думала обо всем, что случилось с их семьей, о том, что ждет их, – и мысли были светлы, ясны и просты. Наверно, казалось Тоне, это ее умершие родственники здесь, на кладбище, каким-то образом разговаривают с ней, успокаивают, дают поверить в собственные силы. Такими хорошими были ее бабушка, которую она почти не помнила, но о которой дедушка Семен мог рассказывать часами, сам дедуля, все те другие, кого Тоня никогда не видела, но кто тоже жил в Ласточках и похоронен на этом кладбище, что нельзя было поверить в то, что они с Машей – несчастные одинокие дети. С ними был мир, тот, о котором говорят «всем миром». И все эти люди смотрели сейчас на нее – и могли читать в Тонином сердце, слышать все помыслы и угадывать движения души. Ничего не скроешь – поэтому надо жить просто и честно, как жили эти деревенские люди, которым Тоне хотелось поклониться и пообещать, что она тоже постарается.
Так что когда она бежала домой – туда, где, может, вдруг проснулась и беспокоится Машенька, в голове у нее было хорошо и спокойно.
Глава 2 Хозяйство
Первым делом Тоня посчитала и спрятала деньги, которые они привезли из Москвы. Их было мало – но уж сколько было. Жить предстояло лишь на них. Нужно будет платить за свет и покупать еду. Но не всю же – ведь что-то можно было употреблять и из домашнего запаса.
Тоня начала инспекцию. В дедушкиных закромах обнаружилось много разной крупы, мешок муки и почти полный куль сахарного песка. Отыскав фонарь, девочка забралась в погреб. У-у-у, сколько банок с вареньем оказалось там! И клубничное, и черничное, и земляничное. Даже яблочное и грушевое – дедушка сам научился варенье варить, и оно с каждым сезоном получалось у него все вкуснее и вкуснее. Ну, с вареньем они точно не пропадут!
В углу стояла кадка с солеными огурцами. Деревянная его крышка была придавлена большим камнем. Тоня даже сдвигать его не стала, чтобы заглянуть. Она и так знала: в этой кадке всегда солят огурцы. Значит, тоже запас хороший имеется.
Два деревянных бочонка поменьше были с грибами. Грибы были и в банках – немного, всего несколько штук пол-литровых банок. Тоня очень любила соленые грибы, поэтому прихватила одну банку с собой.
Зарытая в песок, хранилась в ящике морковка. А еще небольшая кучка свеклы и редьки, даже несколько крупных реп – вот сколько всего дедушка припас на зиму.
В деревянном ларе обнаружилась картошка – много. Тоня представила, как старый дедушка копал и собирал ее, таскал полные ведра, наклонялся, высыпал картошку сначала в кучу, а потом перетаскивал в погреб. Снова подступили слезы. Но Тоня не позволила себе заплакать – ведь она должна быть сильной девочкой, не лить слез по погребам…
Скомандовав себе взять себя в руки, Тоня по лестнице выбралась наверх. Закрыла дверцу в полу, выключила фонарь и убрала его в карман. Погреб был вырыт «на дворе» – то есть в хозяйственной части дома, пристроенной, как почти во всех деревенских домах, за жилой. Прошла за перегородку, посмотрела, как там куры – все ли на месте? Куры спали на жердочках, склонив головки и трогательно прижавшись друг к другу.
Тоня заперла «черную» дверь, что вела со «двора» на улицу, вошла в сенцы, оттуда на терраску. Проверила тамошнюю дверь – закрыта. Осторожно открыла ее, вышла на улицу.
Было совсем темно. Тут же выбрался из будки Кузя, подбежал к Тоне, фукнул носом ей в коленки.
– Иди спать, Кузенька, – погладила его Тоня. – Иди, малыш. Но карауль, ладно? Как что услышишь – сразу гавкай!
Зачем Кузе гавкать, если возникнет опасность, она не знала. Но так как-то, вроде, спокойнее ей казалось. Еще раз прислушавшись к тишине ночи, Тоня вернулась в дом.
Свернувшись калачом, спала под тремя одеялами Машенька. Замерзла. Ведь в доме было холодно – печь-то топили давно. Наскоро умывшись, Тоня погасила свет и тоже легла на диван, к сестре под одеяла.
Первый раз в жизни они спали здесь, в деревне, совсем одни. Больше не возился и не сопел на печке дедушка, который забирался туда спать и зимой и летом, и мамы не было на высокой кровати за занавесочкой. Если вдруг что-то случится – не поможет ведь никто. Пока это на деревне услышат, да сообразят, что к чему, да прибегут. И кто прибежит-то – бабки старые?
Страшно? Страшно.
Одиноко? Одиноко…
«Не нагнетать, только не нагнетать упаднических мыслей!» – такую команду послала себе девочка. И старательно принялась думать о чем-нибудь отвлеченном.
Про отвлеченное не думалось – зато Тоня вспомнила про дедушкино охотничье ружье, что стояло в шкафу. Управляться с ним девочка умела – и даже набивать патроны: насыпать пороха, дроби, заталкивать пыжи она научилась, когда помогала дедушке. Когда-то он ходил на охоту, но в последние годы перестал. Ружье просто так в шкафу за одеждой и стояло. Дед Семен только проверял, чистил его – и ставил на место. Вот бы сейчас посмотреть – как, что там с этим ружьем? В каком оно состоянии, способно ли выстрелить, если в этом, не дай бог, возникнет необходимость? Но для этого же надо выбираться из-под одеяла, шлепать по ледяному полу, лезть в шкаф… Сил у Тони на это не было. Завтра! Она проверит ружье завтра! Ничего не случится плохого этой ночью, никакой злодей не подберется к одинокому домику на холме. Почему-то Тоня, засыпая, была в этом уверена.
Так оно и случилось. Ночь прошла спокойно.
Проснулись девочки рано. Осенняя ночь выстудила дом, так что даже под одеялом стало холодно.
– Не будем на диване спать. Тут, под окнами, не очень-то тепло, – решила Тоня. – Здесь только летом хорошо. Переберемся на мамину кровать, ближе к печке.
– Ага, – согласилась Маша и снова зарылась в одеяла.
А Тоне нельзя было больше спать. Ведь кто, если не она, займется хозяйством? Нужно было срочно бежать за дровами и растапливать печку. Тоня оделась, вышла на двор.
Куры! Их же надо накормить и выпустить! Конечно, нужно это было сделать пораньше – они же ни свет ни заря просыпаются!
А куры нетерпеливо пыхтели и громко топтались у самой двери, точно стадо маленьких слонов. Правда-правда – настолько сильно им не терпелось попасть на улицу. Тоня бросилась к бочке с зерном, зачерпнула ковшик, насыпала пшеницы курам в их узкое деревянное корытце для корма. Те принялись клевать, вмиг смели свой завтрак – и ринулись в распахнутую Тоней дверь. Засуетились там, на улице, заквохтали, стали охорашиваться.
А Тоня отправилась в дровяной сарай, что был пристроен к бане, набрала поленьев, сколько смогла унести, оттащила их в дом, а затем вернулась и закрыла дверь. В ней для кур, которым захотелось бы зайти на двор, чтобы снести в гнезде яичко или просто отдохнуть, в самом низу была вырезана специальная лазейка.
