Рене Госсини - Рассказы
Во дворе ребята окружили Джоджо. Все наперебой задавали ему вопросы, но он только улыбался в ответ. А потом он заговорил, но никто ничего не понял, потому что он все твердил «уиншуиншуинш» и больше ничего. «Все дело в том, — сказал Жоффруа, который часто ходит в кино, — что он недублированный. Вот если бы к нему титры!» — «Я могу попытаться перевести», — сказал Аньян. Он хотел еще раз пустить в ход свои начатки. «А ты, — сказал Рюфюс, — ты просто дурак!» Эти слова очень понравились новенькому, он показал пальцем на Аньяна и сказал:
«У, дуракдуракдурак». Он был очень доволен. Аньян заплакал и ушел, вечно он ревет, этот Аньян. А нам Джоджо понравился, и я даже отломил ему кусочек шоколадки, которую мама дала мне с собой. «А каким спортом у вас занимаются?» — спросил Эд. Джоджо, конечно, ничего не понял, он продолжал твердить «дуракдуракдурак», а Жоффруа ответил: «Тоже мне вопрос, в теннис они играют, во что же еще!» — «Лопух несчастный, — закричал Эд, — я не с тобой разговариваю!» — «Лопух несчастный! Дуракдурак!» — радостно закричал новенький. Но Жоффруа не понравилось, что Эд так его обозвал. «Это кто лопух?» — спросил он и сделал это совершенно напрасно, потому что Эд очень сильный и очень любит врезать кому-нибудь по носу, и носу Жоффруа не повезло. Когда Джоджо увидел кулак Эда, он перестал повторять «дуракдурак» и «лопух несчастный». Он посмотрел на Эда и сказал: «А, боксинг!» И тоже сжал кулаки и стал пританцовывать вокруг Эда, как боксеры в телевизоре у Клотера — своего у нас нет, и я все время прошу у папы, чтобы папа купил его. «Чего это с ним?» — спросил Эд. «Он хочет с тобой побоксировать, дубина», — ответил Жоффруа, потирая нос. Эд сказал «хорошо» и хотел дать Джоджо по носу, но промахнулся. Джоджо дрался гораздо лучше, чем Эд. Он надавал ему тумаков, и Эд начал злиться: «Как же мне с ним драться, если он все время прыгает?» — закричал Эд и — бац! — получил такой удар, что аж сел на землю. Но Эд не обиделся. «Ну ты и силач!» — сказал он, вставая. «Силач, дурак, лопух несчастный!» — ответил новенький, он все запоминает страшно быстро. Переменка кончилась, и Альцест, как всегда, пожаловался, что у него не хватило времени доесть четвертый бутерброд.
Когда мы вошли в класс, учительница спросила у Джоджо, весело ли ему было, а тут Аньян встал и говорит: «Мадмуазель, они учат его ругаться!» «Это неправда, врун проклятый!» — закричал Клотер, который не выходил на переменку. «Дурак, лопух несчастный, врун проклятый», — гордо произнес Джоджо.
Мы сидели и молчали, потому что было видно, что учительница очень недовольна. «Стыдно злоупотреблять тем, что ваш товарищ не знает французского языка! Я вас просила быть к нему внимательными, но разве на вас можно положиться! Вы вели себя как дикари, как невежи!» — «Дурак, лопух несчастный, врун проклятый, дикари, невежи», — сказал Джоджо. Он все больше и больше радовался, что выучил так много новых слов.
Учительница посмотрела на него с изумлением. «Но… но, Жорж, сказала она, — не надо говорить таких вещей». — «Мадмуазель, вы видели? Что я вам говорил?» — сказал Аньян. «Аньян, если ты не хочешь, чтобы я тебя наказала, — закричала учительница, — то держи свои замечания при себе». Аньян заплакал. Тут кто-то крикнул «ябеда-корябеда», — хорошо, что учительница не видела, кто это был, а то бы мне влетело. Аньян стал кататься по полу и кричать, что никто его не любит, что это ужасно и что он умрет, и учительнице пришлось вывести его, чтобы умыть и успокоить.
Когда учительница с Аньяном вернулись, у нее был усталый вид, но тут, к счастью, прозвенел звонок. Перед уходом учительница посмотрела на новенького и сказала: «Интересно, что подумают твои родители». «Ябеда-корябеда», — ответил Джоджо и пожал ей руку.
Учительница зря беспокоилась: родители Джоджо решили, наверно, что он выучил по-французски все, что нужно
Поэтому больше Джоджо к нам в школу не приходил.
Память на всю жизнь
Сегодня мы пришли в школу радостные: учительница сказала, что мы будем фотографироваться и у нас останется память на всю жизнь. Еще она сказала, чтобы мы аккуратно оделись и причесались.
Когда я вошел в школьный двор, голова у меня блестела от бриллиантина. Все ребята уже собрались, и учительница как раз ругала Жоффруа за то, что он пришел в костюме марсианина. У Жоффруа папа жутко богатый, чего Жоффруа ни захочет — все ему покупает. Жоффруа сказал учительнице, что хочет фотографироваться в костюме марсианина, а если нельзя, тогда он вообще не будет фотографироваться.
Фотограф тоже уже пришел, и учительница ему сказала, чтобы он снимал поскорее, иначе у нас пропадет урок арифметики. Аньян сказал, что было бы жалко пропустить урок арифметики, потому что он любит арифметику и решил все задачки, которые задали на сегодня. Эд хотел врезать Аньяну по носу, но у Аньяна очки, поэтому ему не очень-то врежешь. Учительница стала кричать, что мы несносные дети и что если это безобразие будет продолжаться, то мы вовсе не будем фотографироваться и немедленно пойдем на урок. Тогда фотограф сказал: «Ничего, ничего, не волнуйтесь, я умею разговаривать с детьми, вот увидите, все будет хорошо».
Он решил поставить нас в три ряда: те, кто в первом ряду, сядут на землю, те, кто во втором — встанут по обе стороны от учительницы, которая будет сидеть на стуле, а те, кто в третьем, — встанут на ящики. Это он здорово придумал.
За ящиками мы пошли в подвал. Было очень весело, потому что в подвале темно, и Рюфюс надел себе на голову мешок и кричал: «У-у-у! Я привидение!» Тут пришла учительница. Она очень рассердилась, так что мы поскорее схватили ящики и выбежали из подвала. Один Рюфюс остался. Он в своём мешке ничего не видел и продолжал кричать: «У-у-у! Я привидение!» Учительница сняла с него мешок, и он неимоверно удивился.
Учительница вывела Рюфюса во двор за ухо, но потом отпустила, схватилась за голову и говорит: «Господи, вы же все черные!» Мы там, в подвале, и правда немножко испачкались. Учительница рассердилась, а фотограф сказал, что это не страшно: пока он будет расставлять ящики, мы успеем умыться;
Кроме Аньяна, только у Жоффруа лицо было чистое, потому что у него на голове была марсианская каска — точь-в-точь большая кастрюля, только без ручек. «Вот видите, — сказал Жоффруа, — Если бы все оделись как я, все было бы в порядке». Было видно, что учительнице очень хочется надрать Жоффруа уши, но ручек-то у его кастрюли нет, и ей не за что взяться. Да, костюм марсианина — вещь что надо!
Мы умылись, пригладили волосы и вернулись во двор. Мы побрызгались водой и были немножко мокрые, но фотограф сказал, что это не страшно и на фотографии ничего не будет заметно.
«Ну как, ребята, — сказал фотограф, — хотите порадовать учительницу?» Мы ответили, что хотим, потому что очень любим учительницу, она вообще-то добрая, когда не сердится. «Тогда, — сказал фотограф, — быстренько по местам, и я вас сниму. Самые высокие пусть встанут на ящики, те, кто пониже, пусть стоят на земле, а самые маленькие пусть сядут». Пока мы становились по местам, фотограф объяснял учительнице, что в работе с детьми главное — терпение, и тогда от них можно всего добиться. Но учительница не успела дослушать его до конца: ей пришлось нас разнимать, потому что все хотели стоять на ящиках.
Эд кричал: «Я самый высокий!» — и сталкивал всех, кто хотел взобраться на ящики. Жоффруа не хотел слезать, поэтому Эд врезал ему кулаком прямо по марсианскому котелку и сильно ушиб руку. А всем остальным пришлось стаскивать с Жоффруа проклятую кастрюлю, потому что его голова в ней застряла.
Учительница сказала, что предупреждает нас в последний раз, и если мы будем продолжать в том же духе, то немедленно пойдем на урок. Тогда мы решили вести себя как следует и встали по местам. Жоффруа подошел к фотографу и спросил: «А какой у вас аппарат?» Фотограф улыбнулся и сказал:
«Сейчас, малыш, из этого ящика вылетит птичка». — «Ваш ящик устарел, сказал Жоффруа, — вот мне папа подарил аппарат — это да! С короткофокусным объективом, с телеобъективом, ну и, конечно, со светофильтрами». Фотограф как-то растерялся: он перестал улыбаться и велел Жоффруа встать на место. «Фотоэлектрическая камера-то хоть у вас есть?» — спросил Жоффруа. Фотограф почему-то очень рассердился и закричал: «В последний раз говорю, марш на место!»
Все встали по местам. Я сел на землю рядом с Альцестом. Альцест мой друг, он очень толстый и все время что-нибудь жует. Только он откусил кусок булки с вареньем, как фотограф велел ему перестать жевать; тогда Альцест сказал, что не ходить же ему голодным. «Брось свою булку!» — закричала учительница, которая сидела как раз позади Альцеста. Альцест от неожиданности уронил булку прямо себе на рубашку. «Ну вот», — сказал Альцест и попробовал собрать варенье кусочком хлеба. Учительница сказала, что единственный выход — поставить Альцеста в последний ряд, тогда не будет видно, что у него на рубашке пятно. Она сказала: «Эд, уступи товарищу свое место». — «Никакой он мне не товарищ, — ответил Эд. — и место я ему не уступлю. Пусть лучше повернется к аппарату спиной, тогда не будет видно ни его пятна, ни его толстой морды». Учительница рассердилась и в наказание велела Эду проспрягать предложение: «Я не должен отказываться уступить свое место товарищу, который уронил варенье себе на рубашку». Эд ничего не сказал, он спрыгнул с ящика и пошел в первый ряд, а Альцест пошел в последний. От этого произошел небольшой беспорядок, особенно когда Эд, проходя мимо Альцеста, задел ему кулаком по носу. Альцест хотел дать Эду коленкой под зад, но Эд очень ловкий, он увернулся, и удар достался Аньяну, хорошо еще, что на этом месте у него нет очков. Но Аньян все равно заплакал и закричал, что он ничего не видит, что никто его не любит и что он хочет умереть. Учительница стала его утешать, высморкала ему нос, пригладила волосы и в наказание велела Альцесту сто раз написать предложение: «Я не должен бить товарища, который меня не трогал и который носит очки». — «Так тебе и надо», — сказал Аньян. Тогда учительница и ему дала фразу в наказание. Он так удивился, что даже не заплакал. Тут учительница надавала нам всем кучу предложений в наказание, а потом сказала: «Учтите, если будете хорошо себя вести, я все дополнительные задания отменю. Быстренько встаньте по местам, улыбнитесь, и господин фотограф нас снимет». Нам не хотелось огорчать учительницу, и мы сделали, как она просила. Мы встали по местам и улыбнулись.
