Макс Бременер - Толя-Трилли
— Вы не представляете себе, как силён бывает в Толике дух противоречия! — с увлечением рассказывала мама. — Когда у нас гостили мои родители, Толик как-то раз был не в духе, вышел к завтраку хмурый, я ему говорю: «Что ж ты молчишь? Скажи: «Доброе утро, бабушка и дедушка!» И что, вы думаете, он сказал?.. Брови сдвинул и: «Не доброе утро, не бабушка, не дедушка!»
— «Не доброе утро, не бабушка, не дедушка»?! — переспросил старик. — Вот я же вам говорил, Майя Георгиевна, — перед нами живой Трилли!
— Есть, видимо, некоторое сходство, — согласилась Майя Георгиевна смеясь.
— А кто это — Трилли? — спросил Толя.
— Сейчас объясню, — пообещала Майя Георгиевна. — Обязательно.
Они пришли в павильон. Здесь было прохладно, темновато — точно в пустом гараже, показалось вначале Толе. Но в конце павильона Толя вдруг увидел большую, очень красивую комнату, обставленную мебелью красного дерева; стены её были обтянуты голубым шёлком, таким же, каким обиты кресла и стулья, но одной стены недоставало, и Толя сообразил, что перед ним декорация. Точно на сцене театра. Ему захотелось до всего дотронуться и проверить, что здесь настоящее, а что нет. Паркет, например, не настоящий, а нарисованный на линолеуме. Интересно, есть ли стёкла в окнах, задёрнутых шторами, или за шторами — пустые рамы?.. Настоящий ли виноград в вазе?..
Но Майя Георгиевна сразу же усадила Толю в кресло, сама села рядом с ним и принялась объяснять, кто такой Трилли.
— Трилли, — говорила Майя Георгиевна, — воспитывался в очень богатой семье до революции. Чего бы ни захотел этот мальчишка, всё он получал. Один раз в сад, окружавший дачу, где жил Трилли, забрели старик шарманщик, мальчик-акробат Серёжа и дрессированная собака. Я тебе потом подробней о них расскажу. И вот, когда они выступили, Трилли закричал: «Хочу собаку!» Его сперва не поняли, подумали, он хочет погладить собаку, а он закричал громче, затопал ногами — оказалось, хочет оставить у себя собаку навсегда… Попробуй сейчас, Толя, это сыграть. Представь себе, что ты — Трилли, что это… — Майя Георгиевна указала на молодую женщину, которая обмахивалась веером из белых мягких перьев, — твоя мама.
Толя, прищурившись, бегло оглядел «маму».
— Она готова сделать что угодно, лишь бы ты успокоился, и ты это знаешь, когда кричишь «хо-очу собаку».
— А какую собаку? — спросил Толя с интересом.
— Какую?.. — Майя Георгиевна на миг опешила.
— Да, — сказал Толя. — Где она?
— Понимаешь ли, этой собаки здесь ещё нет. То есть мы не выбрали ещё собаки. Впрочем, может быть, сейчас как раз привели собаку, которую мы могли бы показать Толе?..
— Да там, я видел, из цирка приходил пудель, вас ожидал, — крикнул парень, хлопотавший поодаль возле прожектора, установленного на высоком треножнике.
— Позовите их быстренько, — распорядилась Майя Георгиевна.
Через минуту в павильон вбежал курчавый пудель, остриженный под льва. Он был ослепительно бел, изящен и беззаботен. На шее у него висели медали, однако держался он без всякой торжественности и, приближаясь к незнакомым людям, на ходу слегка пританцовывал.
— Петя, поздоровайся, — наставительно произнёс дрессировщик, точно сожалея, что о таких вещах приходится напоминать.
Пудель легко поднялся на задние лапы, отчего стал выше дрессировщика на целую голову, и подал переднюю лапу Майе Георгиевне. Следом за ним протянул ей руку дрессировщик и представился:
— Андрей Гаврилович.
Петя тем временем сел и стал рассеянно осматриваться.
— Петя, поздоровайся же с остальными! — сказал дрессировщик страдальческим астматическим голосом, явно досадуя, что это приходится оговаривать отдельно.
Пудель снова встал на задние лапы и, следуя за дрессировщиком, поздоровался по очереди со всеми: с оператором Галиной Михайловной, с обеими актрисами, со стариком, заявившим, что Толя — живой Трилли, с Толиной мамой и, наконец, с Толей.
Дрессировщик, знакомясь, всем говорил: «Андрей Гаврилович»; пудель протягивал лапу молча. Как только церемония знакомства окончилась, он снова стал совершенно беззаботен и рассеян, — по-видимому, до следующего окрика.
— Вот такую собаку я хочу?.. — спросил, что-то соображая, восхищённый Толя. — Эту?.. — В его глазах загорелся огонёк — Мам, я правда хочу такую собаку!
— Об этом ты можешь возвестить полным голосом, — сказала Майя Георгиевна, — только обращайся, пожалуйста, не к своей маме: ты же теперь Трилли! Ну, сейчас мы снимем пробу, товарищи. Толя, ты бросишься к «маме» с криком «хочу собаку», когда я подам тебе знак. Тебя попытается урезонить гувернантка, — Майя Георгиевна указала на даму с лорнетом, — но ты оттолкнёшь её. Будешь вопить что есть мочи — мама ведь пугается твоего крика. До остальных тебе дела нет. Ты понял?
Толя кивнул.
— Внимание, приготовились! — чётко проговорила Майя Георгиевна в рупор, и в комнате, где недоставало одной стены, остались только две актрисы и Толя. Остальные стояли теперь поодаль, за спиной оператора Галины Михайловны. Наступила тишина.
— Все готовы, товарищи? — спросила Майя Георгиевна.
— Готовы! — отозвались осветители, и тотчас ярко-белый свет юпитеров ударил Толе в глаза; на миг он зажмурился.
— Готовы! — отозвалась Галина Михайловна, глядя в объектив кинокамеры.
— Мотор! — скомандовала Майя Георгиевна.
— Есть мотор! — донёсся издалека ответ, и стало слышно, как заработал мотор.
— Есть камера! — прозвучало в ту же секунду совсем рядом.
Помощник оператора мгновенно опустил дощечку, которой заслонял объектив кинокамеры, и отбежал в сторону. Майя Георгиевна подала Толе знак начинать…
И Толя не подкачал. Он требовал собаку визгливым голосом, нестерпимым для слуха, закатывал глаза, отпихивал локтями «маму», а стакан воды, протянутый «гувернанткой», выплеснул ей за ворот. Он настолько вошёл в роль, что последний вопль издал уже после того, как Майя Георгиевна произнесла: «Стоп!» — и съёмка прекратилась.
— Толя, — сказала тогда со страхом настоящая мама, — ты в самом деле хотел бы, чтоб мы купили пуделя — такого, как этот… Петя?
— Нет, — отвечал Толя с торжеством. — Я вас всех разыграл! Я вовсе не хочу такую собаку. Лучше взять овчарку, щенка.
Мама перевела дух.
— Что вы на это скажете? — спросила она Майю Георгиевну. — Как вам это нравится?
— По-моему, получается неплохо, — сказала та. — Вот проявим на днях плёнку, и всё выяснится окончательно.
4Через несколько дней маму пригласили на кино-фабрику, сообщили ей, что проба получилась удачной, и предложили подписать договор об участии Толи в съёмках фильма. Домой она вернулась с целым ворохом новостей.
Во-первых, съёмки, оказалось, будут происходить в крымском приморском городе, куда Толе с мамой надо выехать через неделю. Во-вторых, Толя и мама поедут не просто так, а в командировку и, как командировочные, поселятся в гостинице, где для них забронируют номер.
Мама очень гордилась тем, что они с Толей едут в командировку. До сих пор из их семьи только папа уезжал в командировки, а Толя и мама собирали его в дорогу, ждали его возвращения. И вот теперь они уедут, а папа останется. Толя тоже был в восторге от этого. Подумать только: ещё недавно он мечтал, чтоб папа, едущий по делу в Киев, взял его с собой, а теперь он сам едет по делу! Для них с мамой будет забронирован номер. Командировка!..
Это слово и папу убедило в том, что его сын понадобился, как видно, для серьёзного дела.
— Раз бронируют номер, значит, придаётся значение, — заметил папа, не поясняя, чему именно «придаётся значение». — Не ради баловства, выходит…
— Конечно, придаётся значение! — подхватила мама. — Ты представляешь себе… — И, понизив голос, она рассказала, что за исполнение роли Трилли Толе заплатят гонорар: несколько тысяч рублей.
Хотя Толя в ту минуту был в соседней комнате, он это услышал. Сначала он просто изумился. Он умел считать только до ста, и тысяча была для него цифрой столь же огромной, как, допустим, миллион. С нею не связывались для Толи никакие конкретные возможности. Просто она была символом чего-то невозможного, недостижимого: Толя много раз слышал, как мальчишки во дворе препирались и кто-нибудь из них говорил насмешливо: «Соглашусь за тыщу рублей!..»
Так может ли быть, что ему, Толе, заплатят столько, сколько сказала мама?.. И за что? Только за то, что он будет кричать «хочу собаку»! Не может быть! Наверно, от него потребуется ещё что-нибудь. А он не сумеет… Вдруг — не сумеет?..
Тут изумлению и радости, ещё минуту назад наполнившим Толю до краёв, пришлось потесниться: рядом с ними зашевелилось беспокойство. Оно не оставляло Толю до самого отъезда, напоминая о себе не меньше трёх раз в день коротенькой докучливой фразой:
