Ян Экхольм - То да Сё из Города Авось да Небось
— ворчит господин Нильссон.
Он идет в кузницу и вскоре возвращается со стаканом воды.
— Вот тебе воды стакан.
Пируй, усевшись на диван,
А может, тебе нужен полный воды маленький вазон?
— спрашивает он.
— Спасибо, Стихоплет-кузнец, мне и стакана хватит, — отвечает Сё и пьет воду.
— Ну, а сейчас, Макс, едем дальше, — командует То. — А вообще-то, господин Нильссон, приглашаем вас в машину.
Но бык отбивается обеими передними ногами:
— О нет, мне надо в кузницу трудиться,
Мне надо в кузницу трудиться,
Мне надо в куз…
Стихоплет-кузнец не находит рифму и почти плачет.
— Мне надо в кузницу трудиться, — снова начинает он. Но тут же останавливается.
— Может, у вас много дел, — подсказывает То.
Бык — сияет.
— Именно так:
Дел у меня полон рот,
Поэтому вам от ворот — поворот.
— Бедняга господин Нильссон, — вздыхает То, когда автомобиль едет дальше. — Жаль его. С самого детства он говорит только стихами. Поэтому его всегда называют Стихоплет-кузнец. Теперь он немного постарел и забывает слова. Надо все время подсказывать ему нужные рифмы.
— Что это за сборище уток и гусей там, впереди?! — кричит Макс и сигналит в рог. — Прочь с дороги, прочь с дороги! Едет Макс, едет Макс!
— О, — стонет Сё. — Это же Кукарека-Петрус из Города Авось да Небось, самый заносчивый и хвастливый его обитатель. Интересно, чем он сейчас хвалится? Выйдем и послушаем!
— Понимаете, — слышат они, как, важничая, говорит Кукарека-Петрус. — Не хвастаясь, скажу, что, я — самый красивый в здешней округе. А кроме того — единственный, у кого есть настоящий гребень на голове и настоящая гребенка. Я каждый день причесываюсь, закладываю лапки за спину, и все курицы уверяют, что я — писаный красавец! Результат — налицо. Ни у кого на свете нет столько жен, сколько у меня. Они все влюблены в Кукареку-Петруса. Как уже говорилось, не хвастаясь, скажу: я — парень что надо!
— Это он-то! — фыркает Сё. — Воображала, вот он кто!
Кукарека-Петрус оборачивается и видит То да Сё.
— Пожалуй, между этими двумя созданиями есть разница, — говорит он остальным птицам. — Кот, разумеется, довольно красив и опрятен, но пес. Фи, какой неряха!
О, к нам пожаловал Макс! — продолжает Кукарека-Петрус. — Послушай-ка, завтра для тебя будет неплохая работенка. Ровно в семь часов утра подъедешь к вокзалу и заберешь красавицу-курицу.
Видите ли, — говорит петух, оборачиваясь к слушателям, — завтра рано утром ко мне приезжает жена. Да, по крайней мере, будущая. И все благодаря моей красоте! Чисто случайно увидел на днях в газете ее портрет… Подождите, сейчас сами увидите! Нет-нет, она не утка, это фотография очаровательной курицы.
Птицы столпились вокруг Кукареки-Петруса, чтобы посмотреть на портрет красавицы, о которой шла речь.
— Ее зовут мисс Глория Люнт! Люнт означает Капризница, и она из Америки, — объяснил Кукарека-Петрус. Мисс Люнт завоевала в прошлом месяце первое место на конкурсе красоты. Я увидел ее портрет и влюбился в нее с первого петушиного взгляда. В письме я рассказал ей, кто я такой, и послал свою фотографию. Я поразил мисс Люнт своей красотой. Она намеревается на днях посетить родственников в Смоланде[2] и воспользуется этим случаем, чтобы встретиться со мной. Мы подробно обсудим вопрос о нашей свадьбе, ведь она поймет, что я — выгодная партия. Разумеется, мои шведские курицы тоже недурны, но американская, друзья мои, на три зернышка лучше.
Поэтому я хочу, — повернулся петух к Максу, сидящему в автомобиле, — чтобы твоя развалюха завтра выглядела как можно парадней. Мисс Люнт привыкла к улыбке доллара, как называют автомобили в Америке. Чтоб она чувствовала себя как дома в Городе Авось да Небось, приказываю тебе вымыть твою громыхалку так, чтоб она походила бы, по крайней мере, на ухмылку трех крон. Подумай о том, чтобы машина блестела примерно так же, как мое оперение. Тебе хорошо заплатят! Петух перевел дыхание.
— Ну, друзья, времени у меня больше нет. Поскольку мисс Люнт прибывает очень рано, мне надо завести будильник и вздремнуть после обеда. Прощайте, гуд бай, покедова! Вы наверняка увидите меня утром в обществе мисс Люнт, моей обожаемой мисс Глории Люнт-Капризницы из Америки.
— Едем домой, — проворчал Сё, — чем скорее мы улизнем от Кукареки-Петруса, тем лучше.
— А мне он нравится, — подразнил пса То. — Он похвалил меня, разве ты не слышал? Бедняга Сё, я попрошу петуха одолжить тебе гребенку, чтобы ты тоже стал красивым гав-гав-кавалером.
Сё не ответил, только сердито хмыкнул.
— Я так зол, что почти лишился аппетита, — проворчал Сё, когда они, сидя в хижине, обедали.
— Неужели? — усомнился То, перестав взбивать тесто. — Ты грызешь уже шестую кость.
Сё молча вонзил зубы в большущую свиную кость.
— Если б я мог как следует проучить этого петуха! — немного погодя вздохнул он. — Не следует ли нам немного сбить с него спесь?!
— А как? — спросил То. — Давай, предложи что-нибудь, пока я вылизываю свою шубку.
— Мы могли бы поехать на станцию «Быть Может», остановить поезд и сказать этой американской курице, что Кукарека-Петрус ей не пара, что он — самый уродливый петух в мире, — предложил Сё.
— Но потом она его увидит, и я не уверен, что она согласится с тобой, — ответил То. — Он ведь и в самом деле петух что надо.
— И воображала, — добавил Сё.
Устроившись в кресле, пес крепко задумался. Через несколько минут он так и вылетел из кресла.
— Придумал! — закричал он так громко, что вздремнувший было То подскочил на целых полметра.
— У меня есть идея, как сбить спесь с Кукареки-Петруса!
— И как же? — раздраженно спросил То. — Говори скорее, я хочу спать.
— Тут надо не спать, а действовать, — решительно заявил Сё. — Рано утром, когда американская курица приедет, Кукарека-Петрус уже не будет так гордиться собой. Когда вечером окончательно стемнеет, мы проберемся в курятник и спрячем его гребенку. Кукарека-Петрус не сможет причесаться, и мисс Люнт сразу разочаруется в нем. То погладил усы.
— Мяу-у-у, неплохая идея, — согласился он. — Но, пожалуй, немного рискованная… Подумать только, а если кто-нибудь проснется и увидит меня и тебя? Нас назовут ворами, да и вообще затея довольно злая.
Сё нахмурился.
— Уж не боишься ли ты пойти со мной?
— Я — боюсь? — обиделся То. — Я тебя когда-нибудь раньше предавал?
Вечером То и Сё стали готовиться к экспедиции в курятник. После долгих уговоров То согласился поменять белую рубашку на черную, чтобы казаться как можно более незаметным.
Сё надел войлочные туфли. Теперь он крался тихо-претихо. А коту туфли были ни к чему, поскольку коты и без того двигаются бесшумно. Прежде чем покинуть хижину, Сё перерыл все ящики комода.
— Что ты ищешь? — спросил То. — Надо спешить.
— Мне нужна маска на морду, как у всех воров в кино, — ответил пес. — Но я ничего подходящего не нахожу.
— Глупости, — сказал То. — Все и так тебя узнают, хоть в маске, хоть без нее.
— Но мне нужна маска, — заупрямился То и в конце концов натянул на голову носок.
Но не успел пес пройти и несколько шагов, как упал навзничь.
— Ой, как темно, — сказал он. — Я ничего не вижу.
— Глупый! Ты забыл проделать дырки в носке, — прошипел кот.
Сё стащил с себя носок, прокусил в нем пару дырок и снова надел его на голову. Теперь он видел хорошо, и пес с котом шмыгнули к курятнику.
То тихонько подполз к двери и поднял крючок. Дверь негромко заскрипела, когда ее открывали, но, казалось, никто в курятнике ничего не услышал.
То и Сё осторожно вошли в курятник.
— Кажется, удалось, — прошептал Сё. — Я думал, что сердце мое вот-вот остановится.
— Шшш, — шикнул То, — пожалуйста, заткнись!
Они тихонько подползли к насесту Кукареки-Петруса.
Так тихо…
Так тихо…
Так тихо…
И вот свершилось:
— Трах-хх! — Раздался страшный треск.
То наступил на яичную скорлупу. Оба застыли, оцепенев от страха. Неужели их услышали? Звук этот прозвучал подобно удару грома. Но курицы и петух по-прежнему спали. То да Сё уже собрались пойти дальше, как вдруг одна курица встрепенулась.
Неужели их разоблачат в тот момент, когда они так близки к гребенке Кукареки-Петруса?
Это проснулась старая курица Фасолинка. Потянувшись, она надела очки.
— Кто там? — осторожно прокудахтала она.
Пес и кот затаили дыхание. Но Сё не удержался.
— Не-е-т, — заикаясь, произнес он. — 3-з-здесь ни-и-икого не-ет.
