Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга
— Ах! — воскликнул Расмус. — Аа… х!
Он быстро снял крючок с калитки и, не обращая внимания на то, что куры испуганно закудахтали и бросились врассыпную, подбежал к ракушке и схватил ее.
Теперь счастье его было так велико, что он не мог им не поделиться. Он просто был вынужден пойти и рассказать обо всем Гуннару. Бедный Гуннар, ведь он всего час назад был с ним возле курятника и не нашел ни ракушки, ни пяти эре! Расмус задумался. Может, час назад там не было ни раковины, ни монетки? Может, их там кто-нибудь наколдовал, когда он начал рвать крапиву? Может, сегодня у него просто какой-то волшебный день, когда случаются всякие чудеса?
— Нужно, пожалуй, спросить Гуннара, что он обо всем этом думает.
Расмус пустился было бежать, но, вспомнив про корзину с крапивой, резко остановился. Потом он вернулся к калитке и взял корзину. С корзиной в одной руке и с ракушкой и монеткой, крепко зажатыми в другой, он побежал искать Гуннара.
Он нашел его на площадке, где дети собирались, чтобы поиграть в конце дня. Там была целая куча детей, и Расмус сразу понял, что они чем-то взволнованы. Видно, что-то случилось, пока Расмуса здесь не было.
Расмусу хотелось поскорее отозвать Гуннара и показать ему свои сокровища. Но Гуннар думал о делах поважнее.
— Завтра мы не пойдем окучивать картошку, — сказал он. — Приедут какие-то люди выбирать ребенка.
Перед этой новостью пять эре и ракушка вовсе поблекли. У кого-то из детей будет свой дом. Что может с этим сравниться? В Вестерхагском приюте не было ни одного ребенка, который бы не мечтал о таком счастье. Даже большие мальчики и девочки, которым скоро предстояло самим зарабатывать себе на хлеб, вопреки здравому смыслу надеялись на это чудо. И даже самые некрасивые, самые озорные, самые непослушные не расставались с надеждой, что в один прекрасный день явится кто-то, кто захочет взять именно его или ее. Не в малолетние работники или служанки, а как свое родное дитя. Иметь собственных родителей было самым большим счастьем, о котором только могли мечтать приютские дети. Открыто они старались не показывать, о чем безнадежно мечтают, но Расмус, которому было всего девять, не умел притворяться безразличным.
— Подумать только! — воскликнул он. — А вдруг они захотят взять меня? Ах, как я хочу, чтобы они выбрали меня!
— Тоже выдумал! — ответил Гуннар. — Они всегда выбирают кудрявых девчонок.
Сам Гуннар был очень некрасивый, курносый, волосы у него походили на козью шерсть. Надежду, что у него будут отец и мать, он держал в глубокой тайне. Никто не должен был заметить, что его хоть малость интересует, кого завтра выберут.
Расмус уже лежал в узенькой кровати рядом с кроватью Гуннара в спальне мальчиков, когда вдруг вспомнил, что еще не рассказал про ракушку и пятиэровую монетку. Он нагнулся над краем кровати и прошептал:
— Послушай, Гуннар, со мной сегодня такое приключилось!
— Что такого особенного с тобой приключилось?
— Я нашел пять эре и красивую-прекрасивую ракушку. Только не говори об этом никому!
— Покажи-ка мне, — с любопытством прошептал Гуннар. — Пошли к окну, дай мне поглядеть!
Они прокрались к окну в ночных рубашках. И Расмус осторожно, так, чтобы никто, кроме Гуннара, не увидел, показал ему в полумраке летнего вечера свои сокровища.
— Здорово тебе повезло! — сказал Гуннар и погладил гладкую ракушку указательным пальцем.
— Правда, повезло? Поэтому-то я думаю, может, все же они меня завтра выберут.
— Как же, жди! — ответил Гуннар.
На ближней к двери кровати лежал Петер-Верзила, самый старший из мальчишек и самозваный вожак. Он приподнялся на локте и напряженно прислушался.
— Ложитесь быстрее! — сказал он шепотом. — Ястребиха идет… Я слышу, как она топает по лестнице.
Гуннар и Расмус помчались к своим постелям так, что длинные рубашки хлестали по голым ногам. И когда Ястребиха вошла в спальню, здесь царила полная тишина.
Директриса совершала вечерний обход. Она ходила от одной кровати к другой и проверяла, все ли в порядке. Случалось, правда очень редко, что она легонько похлопывала какого-нибудь мальчика разок-другой, неласково, словно сама того не желая. Расмус не любил Ястребиху и все же каждый вечер надеялся, что она похлопает именно его. Он сам не знал почему, просто очень хотел, чтобы она похлопала именно его.
«Если она похлопает меня сегодня, — подумал он, — значит, завтра у меня будет тоже волшебный день. Значит, те, что приедут, выберут меня, хотя у меня и прямые волосы».
Вот фрёкен Хёк подошла к его постели. Расмус замер. Сейчас… вот-вот… она дотронется до него.
— Расмус, не щипли одеяло! — сказала фрёкен Хёк и пошла дальше.
Минуту спустя она закрыла за собой дверь, спокойная, решительная и неумолимая. В спальне было тихо. Тишину нарушил лишь глубокий вздох Расмуса.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ох и много же мыла ушло в умывальной мальчиков на следующее утро! Если верить фрёкен Хёк, приемным родителям больше всего на свете нравятся чисто вымытые уши и руки, а в этот день надо было постараться изо всех сил.
Расмус положил в шайку большой комок мягкого мыла и принялся усердно тереть себя, чего не делал с самого Рождества. Пусть он мальчик с прямыми волосами, но если все зависит от чистых ушей, он намоет их так, что они будут самыми чистыми во всей Вестерхаге. И таких красных, начищенных рук, как у него, тоже ни у кого не будет. Хотя девчонки и в этом их обгоняют, они просто до противного чистюли. Будто грязь не пристает к ним так, как к мальчишкам. К тому же они все время моют посуду, чистят, скребут да пекут, а от этого сам по себе будешь чистым.
Посреди комнаты стоял Петер-Верзила, он еще не притронулся ни к мылу, ни к щетке. Нынче осенью ему исполнится тринадцать и поневоле придется покинуть Вестерхагу. Он знал, что, хочешь не хочешь, будет малолетним работником у кого-нибудь из крестьян и что даже чисто вымытые уши в этом деле не помогут.
— Плевать я хотел на это мытье! — громко сказал он. На мгновение мальчишки замерли у шаек со щетками в руках. Ведь Петер-Верзила был у них заводилой, а раз он не желал мыться, что же делать остальным?
— Я тоже плевать хотел на это мытье! — воскликнул Гуннар и положил щетку.
Он тоже знал, что ни вода, ни мыло не сотворят с ним чуда.
— Ты что, спятил? — спросил Расмус, вытирая мокрые волосы, падающие ему на глаза. — Ведь ты знаешь, кто сегодня приедет!
— А ты, верно, думаешь, приедет сам король Оскар! — ответил Гуннар. — Плевать мне на того, кто приедет. Будь это король собственной персоной или старьевщик из Чисы, я мыться не собираюсь.
Тетушка Ольга, повариха, женщина более разговорчивая, чем фрёкен Хёк, рассказала, что приедет торговец, не тот, что торгует старьем, а человек богатый и почтенный. Приедет он со своей женой. Детей у них нет, некому в свое время оставить наследство. Мол, поэтому они и решили приехать в Вестерхагу и взять ребенка на воспитание.
«Надо же, — думал Расмус, — кому-то достанется целый магазин, полный леденцов, постного сахара, лакричных конфет, да еще, ясное дело, муки, мыла и селедки!..»
— А я все же помоюсь, — решительно сказал он и принялся тереть локти.
— Да, да. Давай мойся! — крикнул Гуннар. — Я тебе помогу!
Он схватил Расмуса сзади за шею и быстро окунул его голову в таз. Рассерженный Расмус вскочил, отфыркиваясь. А Гуннар стоял и смеялся, все его добродушное курносое лицо сияло от радости.
— Неужто ты разозлился? — подзадорил он Расмуса.
И Расмус тоже засмеялся. Он никогда не мог долго сердиться на Гуннара. Но помыться ему все-таки сейчас придется. Расмус схватил таз и с угрозой зашагал к Гуннару, который стоял у двери в умывальную и ждал нападения. Расмус поднял таз. Ну держись, Гуннар, он его окатит. Но как раз в этот момент Гуннар отскочил в сторону, и горячий душ окатил того, кто появился на пороге.
А на пороге стояла фрёкен Хёк. В такой момент только одному человеку бывает не смешно, тому, кого окатили. Фрёкен Хёк с легкостью удержалась от смеха, а мальчики невольно захихикали. Один из мальчишек не удержался и разразился отчаянным, испуганным и немного визгливым смехом. Это был Расмус. Какое-то безумное мгновение он хохотал, а потом замер, в отчаянии ожидая катастрофы. А катастрофа была неизбежна, это он понимал.
Фрёкен Хёк отличалась большим самообладанием, и это она сейчас доказала. Она лишь встряхнулась, как мокрая собака, и неодобрительно посмотрела на Расмуса.
— Сейчас мне некогда с тобой разбираться, — сказала она. — Поговорим позднее.
Потом она громко захлопала в ладоши и крикнула:
— Собираемся во дворе через полчаса. За это время вы должны успеть застелить постели, убраться в спальне и позавтракать.
Сказав это, она ушла, даже не взглянув на Расмуса. Когда она исчезла, раздался ликующий хохот.
![Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. Расмус-бродяга [Авт. сборник]](/uploads/posts/books/210518/210518.jpg)
