Эрих Кестнер - Проделки близнецов
Лотта держит в руках фотографию молодой женщины. Нежно глянув на нее, девочка прячет фотографию под стопку фартуков. Уже собравшись закрыть шкаф, она вдруг видит себя в зеркале на внутренней стороне дверцы. Девочка разглядывает себя, пристально и серьезно, словно впервые видит. Потом с внезапной решимостью перекидывает косы за спину и треплет волосы так, чтобы ее прическа напоминала прическу Луизы Пальфи.
Где-то хлопает дверь. И Лотта, словно застигнутая на месте преступления, поспешно опускает руки.
Луиза вместе с подружками сидит на низкой садовой ограде. Над переносицей у нее залегла суровая морщинка.
— Мне бы, например, это не понравилось, — говорит Труда, девочка из Вены, которая учится в одном классе с Луизой. — Надо же заявиться сюда с твоим лицом, какое нахальство!
— Что же мне теперь делать? — сердито спрашивает Луиза.
— А ты расцарапай ей всю морду! — предлагает Моника.
— А еще лучше — откуси ей нос! — советует Христина, — тогда у тебя сразу все зло пройдет.
При этом она так мило болтает ногами.
— Надо же так испоганить человеку каникулы! — ворчит Луиза, искренне раздосадованная.
— Она же не виновата, — говорит толстощекая Штеффи. — Если бы вдруг приехала девочка, похожая на меня…
— Невозможно поверить, — заливается смехом Труда, — что найдется дура, которая будет разгуливать с твоей рожей.
Штеффи дуется, остальные хохочут. Даже Луиза слегка скривила губы.
И тут звучит гонг.
— Кормление хищников! — объявляет Христина. И девочки спрыгивают с ограды.
В столовой фрау Мутезиус говорит фройляйн Ульрике:
— Надо нам наших двойняшек посадить рядышком. Может быть, радикальный метод лечения окажется действенным.
Дети с шумом врываются в зал. Двигают табуретками. Дежурные несут к столам дымящиеся супницы. Другие девочки разливают суп по тарелкам, которые им тянут со всех сторон.
Фройляйн Ульрика подходит сзади к Луизе с Трудой, легонько трогает Труду за плечо и говорит:
— Будь добра, сядь рядом с Хильдой Штурм.
Труда оборачивается, желая что-то возразить.
— Но…
— Не будем пререкаться, ладно?
Пожав плечами, Труда с недовольной миной пересаживается.
Слышен только стук ложек. Место рядом с Луизой пустует. Просто удивительно, сколько взглядов притягивает это пустое место.
Потом, как по команде, все взгляды обращаются к двери. В столовую входит Лотта.
— Вот, наконец, и ты, — говорит фройляйн Ульрика. — Пойдем, я покажу тебе твое место. — Она ведет к столу тихую серьезную девочку с косами. Луиза, не поднимая глаз, злобно вливает в себя суп, ложку за ложкой. Лотта покорно садится рядом с Луизой и берет ложку, хотя горло у нее словно шнурком перехвачено.
Остальные девочки глаз не сводят со странной пары. Даже теленок с двумя или тремя головами не вызвал бы большего интереса. У толстой Штеффи от волнения даже рот открылся.
Луиза просто не в силах больше сдерживаться. Да и к чему? Под столом она что есть силы бьет Лотту по ноге! Лотта вздрагивает от боли и только крепче сжимает губы.
За взрослым столом помощница воспитательницы фройляйн Герда, говорит, качая головой:
— Просто уму непостижимо! Две совершенно чужие девочки и такое сходство!
— А может, они астрологические близнецы? — задумчиво предполагает фройляйн Ульрика.
— Астрологические близнецы? — переспрашивает фройляйн Герда. — А это еще что такое?
— Случается, что люди, никаким родством не связанные, похожи друг на друга, как две капли воды. Но на свет они появились одновременно, с точностью до доли секунды!
— Скажите пожалуйста! — изумляется фройляйн Герда.
Фрау Мутезиус кивает.
— Я как-то читала об одном лондонском портном, который был безумно похож на Эдуарда VII, английского короля. Просто одно лицо! Тем более, что портной носил точь-в-точь такую же бородку. Король пригласил портного в Букингемский дворец и долго с ним беседовал.
— И они действительно родились в одну и ту же секунду?
— Да. Случайно удалось это установить с абсолютной точностью.
— Ну и что было дальше? — интересуется Герда.
— Мужской портной по воле короля вынужден был сбрить свою бородку!
Пока все смеялись, фрау Мутезиус задумчиво смотрела на стол, за которым сидели обе девочки.
Потом сказала:
— Лотту Кернер следует положить в спальне рядом с Луизой Пальфи! Пусть привыкают друг к другу.
Настала ночь. Все девочки спят. Кроме двух. Эти две лежат, повернувшись друг к дружке спиной, притворяются спящими, но глаза у обеих открыты.
Луиза сердито смотрит на серебристые кренделя, которые луна рисует на ее постели. Вдруг она настораживается. И слышит тихий, судорожно подавляемый плач.
Лотта зажимает руками рот. Что говорила ей мама на прощание? «Как я рада, что ты хоть немного побудешь среди веселых детей. Очень уж ты серьезна для своего возраста, Лоттхен! Чересчур даже серьезна! Я знаю, твоей вины тут нет. Это я виновата. Моя работа. Я слишком мало бываю дома. С работы прихожу усталая. А ты тем временем не играешь, как другие дети, а моешь посуду, готовишь, накрываешь на стол. Прошу тебя, возвращайся вся в морщинках от смеха, моя хозяюшка!» И вот она лежит тут, одна среди чужих, а рядом — эта злюка, которая ненавидит ее за то, что они похожи. Лотта тихонько вздыхает. Как же, будут тут морщинки от смеха! Лотта всхлипывает.
Вдруг чья-то маленькая рука неловко гладит ее по голове! Лоттхен замирает от страха! От страха? Рука Луизы продолжает робко гладить ее по волосам.
Луна, заглянув в окна спальни, приятно удивлена. Две девочки лежат рядышком, не смея взглянуть друг на дружку, и одна, все еще плача, нащупывает в темноте гладящую ее руку второй девочки.
Вот и славно, думает старая серебряная луна. Теперь я могу спокойно зайти. И в самом деле заходит.
Глава вторая
О разнице между миром и перемирием — Парикмахерская в умывалке — Две Лотты — Труда получает оплеуху — Фотограф Эйпельдауэр и жена лесничего — Моя мама, наша мама — Даже фройляйн Ульрика что-то почуяла
Окажется ли долгим и прочным перемирие между двумя девочками, пусть даже оно и было заключено без всяких переговоров, более того, без единого слова? Хотелось бы надеяться. Но от перемирия к миру путь еще долог. Даже у детей. Или, может быть?..
Наутро они не смели даже взглянуть друг на друга, и спросонья, и потом, когда в длинных ночных рубашонках бежали в умывалку, и в гардеробной, пока одевались, и потом, когда, сидя рядышком, пили молоко, и даже когда бок о бок, с песнями, мчались к озеру, и когда вместе с воспитательницами водили хоровод и плели венки из полевых цветов. Лишь один раз на какое-то мгновение их взгляды скрестились, и обе тотчас же испуганно отвели глаза.
Фройляйн Ульрика сидит на лужайке и читает восхитительный роман, где на каждой странице речь идет о любви. Иногда она роняет книгу и в мечтах уносится к господину Радемахеру, дипломированному инженеру, который снимает комнату в квартире ее тетки. Зовут его Рудольф. Ах, Рудольф!
Луиза играет в мяч с подружками. Но играет как-то рассеянно. Часто оглядывается, словно кого-то ищет и не может найти. Труда спрашивает:
— Ну, когда же ты, наконец, откусишь новенькой нос? А?
— Не будь дурой! — отрезает Луиза.
Христина смотрит на нее с удивлением.
— Ну и ну! Я-то думала, ты на нее злишься!
— Не могу же я всем, на кого злюсь, носы откусывать, — холодно поясняет Луиза. И добавляет: — К тому же, я вовсе на нее не злюсь.
— Но вчера-то ты злилась! — настаивает Штеффи.
— Да еще как! — поддает жару Моника. — За ужином ты так саданула ее по ноге, что она чуть не взвыла!
— Вот именно! — с явным удовольствием подтверждает Труда.
Луиза так и вскидывается.
— Если вы сейчас же не заткнетесь, — кричит она в сердцах, — сами по ноге схлопочете! — Поворачивается и убегает.
— Сама не знает, чего хочет, — замечает Моника, пожимая плечами.
Лотта с венком на голове сидит посреди лужайки и плетет второй венок. Вдруг на нее падает тень. Она поднимает глаза. Перед ней, смущенно переминаясь с ноги на ногу, стоит Луиза. Лотта отваживается слегка улыбнуться. Самую чуточку, так что и не разглядишь. Разве что через лупу. Луиза с облегчением улыбается в ответ.
Лотта протягивает ей только что сплетенный венок и робко спрашивает:
— Хочешь?
Луиза опускается на колени и страстным шепотом произносит:
— Только если ты сама мне его наденешь!
Лотта надевает венок на Луизины локоны, и одобрительно кивает:
— Красота!
И вот две почти одинаковые девочки сидят на лугу одни-одинешеньки, молчат и лишь осторожно улыбаются.
Наконец, тяжело вздохнув, Луиза спрашивает:
