Михаил Коршунов - Школьная вселенная
Из буфета прибежала тётя Ася.
— Приедет отец и пускай заберёт домой, — показала она на близнецов. — Надо потребовать, чтобы он их выпорол!
Мимо открытых дверей проходила Екатерина Сергеевна, учительница рисования. На Екатерине Сергеевне были очки с толстыми стёклами. Глаза Екатерины Сергеевны казались большими и как бы удивлёнными.
Екатерина Сергеевна несла кофейник. Это учебное пособие, натюрморт. Его рисуют в классах, а когда не рисуют — учителя пьют из него кофе.
Екатерина Сергеевна остановилась, поглядела на ребят.
Прибежала и пионервожатая Галя.
— Я отлучилась на минутку к Дарье Ивановне. Хотела получить плакаты на складе… — сказала она, озираясь с грустью по сторонам. — И тут такое вот…
— Надо пороть ремнём, — настаивала на своём тётя Ася и взмахнула в воздухе рукой, показывая, как это делается. Рука у тёти Аси была крепкая. — Чернушина из седьмого «В» отец выпорол, и помогло. Говорят, даже не ремнём, а настольной лампой. Всё равно помогло. Бросил свои аттракционы.
— С ними разве сбор проводить… — сказала Клавдия Васильевна. — Токарев, подними сейчас же «Сообщения» и повесь на место!
Дима поднял «Сообщения» и хотел повесить на место. Но гвоздиков не оказалось: вывалились.
Дима поставил «Сообщения» в угол класса.
— Как же вы, дети… Очень некрасивый поступок. Не гармоничный… — Это сказала Екатерина Сергеевна и переложила из руки в руку кофейник, потому что кофейник был тяжёлым, а руки у Екатерины Сергеевны не были крепкими.
— Визирные линейки на что приспособили, а! — не выдержала опять Клавдия Васильевна. — Поглядела бы Марта Николаевна…
— У каждого на лбу визирная линейка, — сказал Алексей Петрович. — У Шустикова-младшего к тому же лицо в царапинах.
— А ведь я только на минутку отлучилась к Дарье Ивановне, — повторила печально Галя.
— Пол шершавый, вот и царапины, — сказал Славка. Он не желал чувствовать себя побеждённым и тем более — младшим.
У крыльца школы остановился автомобиль «пикап». На нём были нарисованы бублики, сосиски, колбасы.
В общем, натюрморты.
Из кабины «пикапа» вылез отец близнецов. Он работал шофёром, развозил по интернатам и школам завтраки и обеды.
Сейчас он опять приехал, чтобы забрать пустую посуду.
На нём были форменная фуражка и синий берет с надписью «Мостранс».
Дед Валерий хотел что-то ему сказать, но не успел. Директор вывел на крыльцо Стаську и лысого расцарапанного Славку. Отец сразу понял, что случилось.
— Значит, опять, — сказал он.
— Да, — кивнул Алексей Петрович.
Вышли на крыльцо Клавдия Васильевна, Галя и Екатерина Сергеевна с кофейником.
Отец от огорчения стянул с головы берет и вытер лоб.
— Проводили сбор о недостатках, — сказала Галя, — и вот…
— Нет-нет, — заговорила опять Клавдия Васильевна, — с ними надо что-то делать.
Весь пятый «Ю» стоял сзади близнецов. Он тоже вышел уже на крыльцо с портфелями и кедами на длинных шнурках.
Екатерина Сергеевна спустилась с крыльца и незаметно приложила кофейник к нарисованным на «пикапе» бубликам. Поглядела сквозь очки.
Тётя Ася и дежурные по буфету вынесли кастрюли, бидон и ящики.
— Забирайте, — сказала она отцу. — Вместе с ними всё забирайте.
Это она имела в виду близнецов. Ей, конечно, очень хотелось сказать о ремне, но она нашла в себе силу воли и промолчала.
Отец надел свой берет «Мостранс». Открыл задние дверцы «пикапа» и положил внутрь посуду и ящики. Потом затолкнул сыновей — одного сына и другого.
Галя сказала остальным ребятам, что они тоже могут идти домой: сбор сорван и проводить она его не будет — слишком много недостатков в один день. Батурин Вадька и Ковылкин стояли без пуговиц. Дед Валерий поглядел на них и окончательно решил, что «молнии» — это не только модно, но и практично.
Маруся, уже с опрятной косой, подвязанной петелькой, подхватила одну из колясок.
— Скажите маме, что я его забрала. — И она кивнула деду Валерию.
В коляске лежал Марусин брат, густо измазанный зелёнкой. Маруся положила к брату портфель и покатила коляску.
Шустиков-папа завёл мотор, и автомобиль тоже тронулся с места.
Екатерина Сергеевна осталась с кофейником без бубликов, но по её лицу видно было, что она приняла какое-то решение.
Ребята попрощались со всеми и пошли вдоль переулка, две партии — Славкина и Стаськина. Одна партия по одной стороне переулка, другая — по другой. Рим и Карфаген, «Алая роза» и «Белая».
Выпрямились заборы и деревья. Дома перестали держать свои трубы. С облегчением улеглись крышки на колодцах. К луже вернулись воробьи. Осторожно поглядывают на школу: тишина в школе — вещь хрупкая, обманчивая.
* * *Автомобиль едет по улицам Москвы.
Шустиков-папа сидит за рулём грустный. С чего быть весёлым?
Сыновья дерутся. И нет этому конца. Теперь огорчится мама. Она тоже устала от этих драк.
На перекрёстке, уже совсем недалеко от дома, когда автомобиль остановился в ожидании зелёного сигнала светофора, его вдруг начало трясти. Вначале — несильно. А потом всё сильнее и сильнее…
Отец сразу понял — вспыхнула драка. Он выскочил из кабины, открыл задние дверцы. На мостовую вывалились кастрюли, ящики, выпал и покатился бидон. Тут же выпали близнецы и покатились по мостовой вслед за бидоном.
И запыхтели в жесточайшей схватке.
Из других машин выскочили водители. Начали помогать отцу растаскивать сыновей.
На светофоре давно уже зажёгся зелёный сигнал, но никто не может ехать.
Подбегает милиционер:
— Что тут происходит?
— Сыновья выпали из машины. Дерутся, — говорит Шустиков-папа. От волнения он опять снял берет и вытер лоб.
Народ смотрит на Славку и Стаську. Славка оказался расцарапанным ещё больше: асфальт — он не пол, асфальт ещё шершавее.
Шустиков-папа держит сыновей за шиворот, в каждой руке по сыну.
Прохожие говорят, что за драки народный суд наказывает до пятнадцати суток. Есть постановление исполкома. Кто не умеет себя вести в общественных местах, народный суд отправит куда следует. Да ещё остригут под машинку.
Кто-то добавил, что вон один уже и острижен.
И милиционер сказал, что за преднамеренную задержку уличного движения сыновей и оштрафовать не мешало бы. Тоже есть постановление исполкома. Славка и Стаська помалкивали.
Совсем непохожие близнецы, неодинаковые, потому что пострижены неодинаково… Только бабка с кошёлкой на колёсах догадалась, что это всё-таки близнецы, и сказала:
— В народе говорят: хворает один — захворает и другой от огорчения.
— Все вокруг заболеют, кроме них, — ответил отец и посадил Стаську в кузов автомобиля, а Славку — в кабину рядом с собой.
2
На табуретке сидит врач. Перед врачом, тоже на табуретках, сидят Стаська и Славка Шустиковы. В большом кресле сидит Шустикова-мама, тихая и несчастная.
Может быть, Славу и Стасю надо греть синим светом, как люди греют больные зубы? Травами на кипятке поить или грязью обмазывать? Имеется в стране специальная лечебная грязь. Где-то на Кавказе.
А может быть, прочесть какие-нибудь брошюры? О наследственной информации, например. Или неврологическом статусе. Она недавно купила.
Врач-психолог взял молоток и ударил Славку по колену.
— Вы чего? — закричал Славка.
А врач-психолог уже Стаську ударил молотком.
Теперь закричал Стаська.
Врач снова Славку ударил. Потом снова Стаську.
— Я вас отучу от агрессии. Я вам покажу агрессию!
И колотит молотком по ногам, по рукам. Хорошо, что ещё молоток резиновый.
Братья вертятся на табуретках, подпрыгивают.
А мама говорит:
— Извели всех дома и в школе. Классная руководительница сказала, что сама скоро к вам придёт.
— У неё что — депрессия от их агрессии?
— У нас у всех, доктор, депрессия.
Доктор взял иголку, большую, длинную. Близнецы замолкли. Что же будет?
Доктор прицелился к Стаське иголкой и уколол в руку.
— Вы чего? — закричал Стаська.
— Молчать! Сюда гляди! — Врач вытянул палец перед Стаськиным носом и начал водить вправо-влево.
Стаська смотрит на палец доктора, водит глазами вправо-влево. Потом нерешительно говорит:
— Он агрессия, — и показал на брата. — Он начинает. И тогда все его начинают.
— Кто это «все его»?
— Ковылкин. Джавад с Лёлькой. Дима.
— А почему он расцарапанный? Зелёнкой помазать, что ли… — И доктор взглянул на Славку. На его лысую голову.
— Не хочу! — ответил Славка. Он вспомнил Марусиного брата в коляске, который всегда перепачкан зелёнкой.
