Иосиф Дик - В нашем классе
Толя побежал в раздевалку сдавать пальто, а вернувшись в класс, подошел к Димке, сидевшему с Маркиным и Сидоровым:
— Твоя статейка?
— Моя, — ответил Димка.
— Значит, по-твоему, я не поддерживаю новое начинание?
— Да.
— А чего ж тут нового в семьсот тридцать девятой школе, когда все школы всегда стремились и стремятся к полной успеваемости?
— А то, что теперь сами девочки — понимаешь, сами! — решили взяться за дело. Они к каждому подходят индивидуально.
— «Индивидуально»… — с иронией сказал Толя. — Какое слово выдумал! А может быть, персонально или сугубо лично?
— Ничего Димка не выдумывал. А индивидуальный подход к неуспевающим у них есть на самом деле, — сказал Сидоров. — И мы вот тоже подошли к тебе индивидуально — заметку написали.
— Хорошо, пускай такой подход будет. А при чем здесь я? Чего вы на меня навалились? Написал Димка жалкую статейку и уж думает, что Гоголь!
— Весь этот разговор — тоска зеленая, — подняв на Толю глаза, сказал Сидоров. — Вместо того чтобы согласиться с нами, ты обижаешься.
— Да была бы эта заметка деловой… Не понимаю! Сами выставляли мою кандидатуру в председатели, а тут — хлоп: «размышляет, как Гамлет»!
— Да, я выставлял тебя в председатели, — сказал Димка. — Но это не значит, что я на тебя должен все время богу молиться. И если будешь дальше так смотреть на класс, я снова напишу про тебя.
— Этого тебе уже не придется делать, — твердо сказал Толя.
— Перестроишься? — спросил Сидоров.
— С сегодняшнего дня или Димка больше не редактор газеты, или я больше не председатель совета отряда!
— Как? — изумился Димка.
— Я уже сказал, надо слушать.
В коридоре зазвенел звонок, и Толя пошел к своей парте.
В класс вместо преподавателя географии Ивана Матвеевича входил Парамонов. В руках он нес длинный человеческий скелет, видимо вытащенный из школьной кладовой, где тот всегда стоял. На черепе с пустыми глазницами сидела парамоновская шапка, а к его полукруглым ребрам веревкой был привязан учебник физики.
— Ребята! — крикнул Парамонов. — Привет из загробного мира! Географии не будет! У Ивана Матвеевича грипп! Ура!
— Ура-а! — обрадовались многие.
— Тише! — вдруг встал на парту Димка. — Учителя нет, а география будет!
— Ребята, не слушайте его! — сказал Парамонов. — Айда на улицу! — Он взял руку скелета и махнул ею в сторону окна.
— Но, ты! Отдай сюда скелет! — вдруг подошел к Парамонову Горшков. — И садись на место! Понял, идиот?
— Почему идиот? — растерянно пролепетал Парамонов, не понимая, откуда Горшков набрался такой наглости и смелости.
— Почитай один словарь — узнаешь… Надо участвовать в общественной жизни.
— А-а ты?
— Чего — я?
— Участвуешь?
— Это не твоего ума дело.
Через пять минут Ирина Николаевна, зная о том, что в седьмом «Б» пустой урок, заглянула в класс и была приятно поражена. В классе царила тишина. За столом учителя сидел Димка Бестужев и для всех читал вслух учебник по географии.
XV
В конце февраля на очередной тренировке по классической борьбе Иван Антонович Гордеев прошелся перед шеренгой ребят, одетых в борцовские костюмы.
— Итак, молодцы, — сказал он, — прошло полгода тренировки. У каждого из вас налились мускулы, стала крепче шея, а шея, как вам известно, в нашем деле вещь основная. За всеми вами я потихоньку наблюдаю и хочу сказать, что ваши спортивные успехи меня радуют. У Максимова появилась уверенность в наступлении, Парамонов выработал быстроту реакции. Но не это главное в моем слове. В марте состоятся городские соревнования по борьбе, и мне предложено из детской секции выделить несколько пар для показательных встреч…
— Вот хорошо! Впервые на соревнования! А кого выберут? — заволновались ребята.
— Разговоры отставить! Слушайте дальше, — продолжал Иван Антонович. — А поэтому все члены детской секции должны принести из школ учебные характеристики. И вывод: если у кого есть грешки, к соревнованию мы их не допустим, да и тренировочки тоже придется оставить. Сначала школа, а потом физкультура. Все понятно? Садитесь! Начинаем занятия. Парамонов и Максимов — на ковер!
На белоснежный ковер вышли двое и положили друг другу на шею руки. Иван Антонович стал на углу ковра со свистком…
Для Парамонова это сообщение было громом среди ясного неба. До сих пор о его школьной жизни в детской секции никто не знал, и Юра был спокоен. Но как быть теперь? Характеристику придется брать у Ирины Николаевны, а что она может написать, это уже известно. И, значит, к следующей тренировке Юру уже не допустят…
Юра откладывал свой разговор с Ириной Николаевной до последнего дня. Он решил действовать дипломатически. На уроках стал тише сидеть, а когда была литература, после объяснений задавал Ирине Николаевне много вопросов и делал вид, что кровно заинтересован в ее предмете.
Через несколько дней, после уроков, подождав, пока Ирина Николаевна оденется в раздевалке. Юра незаметно пошел за нею.
В переулке, освещенном фонарями, от наваленного снега было светло и чисто.
Парамонов шел сзади. Он чувствовал, что разговор о положительной характеристике для него бесполезен. На что тут можно рассчитывать?
Однако в душе теплилась маленькая надежда, что Ирина Николаевна поймет его. Он ей скажет, что не может жить без классической борьбы, что она очень развивает человека. А если у него и бывали срывы на уроках, так с кем они не случаются? И разве можно из-за этого лишать человека радости?
Но прежде чем заговорить с ней. Юре пришлось пройти кварталов пять. Ирина Николаевна зашла в булочную и купила батон. Потом в магазине «Мясо» она долго стояла в очереди. А на улице, остановившись около рекламного щита, минут десять читала сводную афишу репертуара московских театров.
Около кинотеатра «Уран» она подошла к незнакомому мальчишке, который держал в зубах папиросу, и что-то сказала ему. Мальчишка испуганно посмотрел на нее и тут же шмыгнул в толпу.
Парамонов все это видел и мог бы, конечно, поймать его, подвести к учительнице, а заодно и заговорить о своих делах, но, решив, что это нечестно — строить на мальчишке свою выгоду, зашагал дальше.
Учительница уже подходила к своему дому, когда Парамонов, сказав себе: «Была не была», поравнялся с ней.
— Ирина Николаевна, вы меня простите. Я вас не задержу?
Она остановилась и удивленно взглянула на Юру:
— Парамонов?! Как ты сюда попал?
— У меня серьезное дело.
— А почему ты в школе не подошел?
— Там народу около вас много было. Я, Ирина Николаевна, классической борьбой занимаюсь, — с жаром начал Юра. — Я без нее жить не могу. Поймите меня, как человека. Я, конечно, в чем-то виноват, но лишать человека радости? Дайте мне, пожалуйста, характеристику. У нас тренер требует… В общем, такую надо, чтобы я… Мне очень хочется заниматься борьбой.
— Ага… Я понимаю. Тебя, в общем, могут не допустить к занятиям? — сказала Ирина Николаевна.
— Да.
— Ты сейчас никуда не торопишься?
— Никуда.
— Тогда зайдем ко мне.
— Хорошо, — сказал Парамонов и подумал радостно: «Раз к себе приглашает — наверно, напишет».
Ирина Николаевна жила на первом этаже. Она открыла ключом входную дверь, обитую клеенкой, и пошла по длинному коридору. Возле своей комнаты она указала на вешалку:
— Раздевайся. Калоши поставь ближе к стенке.
В маленькой комнате по стенам были развешаны эскизы каких-то зданий, рисунки в карандаше, масляные натюрморты.
У окна на столике стояли глиняные фигурки: кузнец в фартуке, с поднятым молотом, мальчик, держащий в руках планер, и женщина с ребенком на руках.
Незаконченный бюст Пушкина был обернут тряпкой. Сбоку на фанерке лежал бесформенный комок глины.
Вдоль стены, к которой был приставлен обеденный стол, тянулась длинная книжная полка.
Ирина Николаевна вынула из своего портфеля стопку тетрадей.
— Вот жалко, ты моего сына не застал, — заговорила она, заглядывая в буфет. — Он только позавчера уехал в Китай. Окончил архитектурный институт и уехал. Скучно без него… А знаешь, он раньше тоже у нас учился. А ты, я слышала от ребят, хочешь бросать школу?
Ирина Николаевна повесила на спинку стула свой жакет, потом присела на диван и, расстегнув пряжки на туфлях, сняла их и надела тапочки. Затем она вынула из шкафа синий передник, надела его и, засучив рукава кофточки, вдруг из строгой учительницы сразу превратилась в домашнюю хозяйку.
— Нет, что вы! — смущенно сказал Парамонов и тут же придумал: — Мне просто хочется уехать в Куйбышев.
— К родителям?
— Да.
— А кстати, ты помнишь адрес отца?
— Помню. — Юра насторожился.
