Сильвана Гандольфи - Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира
Я снова почувствовала над головой шелест крыльев. Наверное, летучие мыши и подсказали мне план получше. Я вспомнила рассказы Макса о ночных кошмарах.
Придвинувшись поближе к маме, я прижалась губами к ее уху. Надо было кучу всего рассказать ей и заставить выучить роль наизусть. Я повторила слова несколько раз.
— Если забудешь, придумай сама! Не бойся импровизировать! Самое главное голос: кричи что есть мочи, — ободряюще прошептала я.
Мама кивнула, она была слишком растеряна, чтобы возражать. Наверное, ей самой не очень-то хотелось нападать на взрослого мужчину, и мой странный план показался ей выходом из сложившегося положения.
В темноте я различала за храпом мужчины легкое-легкое сопение, словно шуршание волн.
— Поехали! — прошептала я.
Я выпятила грудь и закричала:
— Иду, царапка! [2]
Рядом со мной глухим голосом, как из бочки, отозвалась мама:
— Жаба кликнула!
— Где ты была, сестра?
— Свиней морила!
— Мамин голос стал свирепым до неузнаваемости. Эхо усиливало наши крики так, что они казались сверхъестественными.
Мы услышали, как мужчина зашевелился.
Как одержимая, я принялась кричать, не умолкая ни на секунду:
— Гарпий крикнул: «Час настал!»
Разом все вокруг котла
Сыпьте скверну в глубь жерла!
Шум, долгий стон.
Мы слышали, как над нашими головами точно сумасшедшие носились летучие мыши. Я стала хлопать руками по бедрам, чтобы поднять как можно больше шуму. Я хлопала и завывала.
И вдруг прямо из того угла, где находились мужчина и черепаха, раздался хриплый страшный голос.
Мама, наверное, ничего не поняла. Но я расслышала слова:
«А я лечу; чтоб вам, помочь,
в трудах потрачу эту ночь».
Это проснулась бабушка Эя. Она присоединилась к нам. Третья ведьма.
— Жарко, жарко, пламя ярко!
Хороша в котле заварка!
— закричала мама, сопровождая свои крики сатанинским смехом. Настоящая людоедка!
— Кровь свиньи в котел пойдет,
той, что съела свой приплод!
— взревел искаженный голос. Одновременно будто из глубин ада раздался глухой грохот. Не знаю, как черепаха его издавала, наверное, ударяя лапами по земле.
— Пальчик детки удушенной,
— завыла мама,
— жирной виселицы слизь бросьте в пламя.
От ее смеха даже у меня кровь стыла в жилах.
Мужчина, видимо, сел. Он даже не стонал, а испуганно выл.
— Вот в котел заправа наша,
чтобы гуще вышла каша.
Как славно мы спелись с мамой. Из нее получилась потрясающая ведьма — отвратительная и злая. Рядом с мамой и бабушкой, которая нам подыгрывала, я чувствовала себя неуязвимой и могущественной.
Макс, похоже, встал на ноги.
— Нет, нет, нет, — услышали мы его нечленораздельный скулеж в темноте. — Нет, нет, нет. Прочь! Прочь!
Мы с мамой продолжали изрыгать мрачные угрожающие строки, и бабушка Эя тоже не отставала, издавая леденящие душу фырканья, но не думаю, что Макс был еще способен нас слышать. «Прочь! Прочь! Прочь!» — без умолку кричал он.
Я легко могла себе представить, как он затыкает руками уши, кружится волчком и судорожно подергивает головой.
Все равно тебе от нас не избавиться, подумала я. Убегай, убегай, так тебе и надо!
Мы услышали нарастающий шум, будто падают камни, быстрые шаги, стоны и все то же отчаянное «Прочь! Прочь!», напоминающее собачий вой.
Он бежал!
Как слепой крот, которого выкурили из норы, Макс наконец нашел выход. Нечленораздельные крики слабели, теряясь в ночи.
Мы продолжали шабаш еще с минуту, пока окончательно не охрипли. Сорвав голоса, все втроем мы обессиленно замолчали.
Ведьмы из «Макбета» сделали свое дело! Не беда, что мы без зазрения совести перепутали все реплики: Шекспир все равно поражает в самое сердце.
Я сделала в темноте шаг, другой. Наклонилась, вытянув руки, чтобы нащупать черепаху, которая зашевелилась в ответ.
— Бабушка! — крикнула я. И почувствовала, как мама наклоняется рядом со мной.
Там наверху, в темноте, летучие мыши метались по ангару. Теперь я их ни капельки не боялась, они ведь нам подыгрывали, когда мы изображали ведьм.
— Почему ты дала себя сюда увести, бабушка? — спросила я. — Почему ты пошла за Максом, а не стала ждать нас, как мы договаривались?
Я держала руку на ее маленькой головке, чтобы чувствовать в темноте ее присутствие.
— Он обещал мне вкусную свежую морковку, а еще сказал, что знает, как переправить меня на Альдабру.
Черепаха говорила растерянно, и я с трудом разбирала ее слова.
— И ты бы так и ушла? — возмущенно воскликнула я. — Ради вкусной свежей морковки? Бабушка!
— Ради Альдабры, — пробормотала она.
— Ты бы нас бросила! — я была ошеломлена.
— Что она говорит? — с волнением спросила мама. — Почему она бы нас бросила?
Я попыталась объяснить ей, как все произошло по моей версии.
— Макс, наверное, следил за нами от самого дома, мама. За тобой или за мной. Потом он спрятался и ждал, пока мы уйдем, чтобы обмануть бабушку, пообещав ей отвезти ее на Альдабру.
— Обещав? Ты хочешь сказать, что он с ней разговаривал? Откуда ему знать, что черепаха понимает его?
Мамино замечание заставило меня задуматься. Еще бы. Как же это произошло? Почему Макс с ней говорил? Он же не знал, что наша черепаха понимает язык людей… Разве что шпионил за нами так близко, что мог услышать наши разговоры. Но в таком случае мы бы его засекли. Нет, все гораздо проще.
— У Макса привычка разговаривать со своими рептилиями, он считает их друзьями или что-то в этом роде. Он думает, что они его понимают. Наверное, так же он общался с черепахой, — сказала я.
— Она пошла за ним по своей воле?
В голосе мамы слышалось волнение и разочарование.
— Где находится эта Альдабра? Первый раз о ней слышу. Нет-нет, оставайся с нами, мама. Мы будем тебя очень любить. Будем тебя баловать, — продолжала она с ноткой отчаянной настойчивости в голосе. — Мы будем тебя все время гладить. Завтра Рождество, разве это не чудо, что мы втроем соединились как раз под Рождество?
В темноте черепаха пробурчала:
— ДаненадолгоооРооождессствооо.
— Что она сказала?
— Она проведет у нас некоторое время. Все рождественские каникулы.
— А потом?
— Аллльдааабраа, — просвистела черепаха.
На этот раз переводить не пришлось: мама сама поняла.
— Альдабра — это атолл в Индийском океане, — с грустью объяснила я.
— В Индийском океане — подумать только. Как она туда доберется? Это исключено!
— Можно попросить помощи у какого-нибудь ученого, — сказала я упавшим голосом. Как же сильно бабушка скучала по Альдабре, раз пошла за Максом, только заслышав это слово! — Эти черепахи награни вымирания, это оберегаемый вид. Они все живут там. Это их остров. Вот увидишь, ученые доставят ее на корабле на Альдабру.
— Это так далеко!
— Но пока нам надо увезти ее отсюда. Пойдем к лодке, — сказала я, чтобы как-то отвлечь маму.
— А этот Макс? Он не опасный? Что нам с ним делать?
Мама обращалась ко мне, словно я взрослая, а она маленькая девочка.
— Бабушка, думаешь, он еще опасен?
Она долго жила бок о бок с сумасшедшими и должна бы в них разбираться.
Маленькая головка под моей рукой отрицательно качнулась.
— Сейчас он, наверное, уже далеко, — сказала я. — Забудем о нем.
С Максом я поняла одну вещь. Я поняла, что сумасшедшие — это люди, которых мучают страхи, и они пытаются избавиться от этих страхов любой ценой, не думая о других. В этом смысле они могут стать опасными. Но наш Макс, похоже, надолго выбыл из игры. Может быть, навсегда.
Мы продвигались ощупью в темноте в поисках выхода.
Когда мы наконец выбрались наружу, нас ослепил слабый рассеянный свет. Круглая и ровная луна белела в небе. Черепаха прокладывала нам дорогу, раздвигая своими величавыми движениями заросли кустарника. Следуя за ней, мы вышли из чащи без особых трудностей, и вот наконец перед нами замаячил свет фонаря. Вскоре мы шагали по гладкому бетону набережной. А вот и лодка.
Когда бабушка в нее вскарабкалась, мы накинули ей на спину мамин плащ, чтобы никто ее не увидел.
Тишину неожиданно нарушил шум: мама завела мотор.
Мы скользили по гладкой, как стекло, темной воде лагуны. Луна освещала след лодки, будто он был из темного золота.
— Бабушка, тебе там хорошо? Тебе не очень холодно?
— Мы скоро будем дома, — сказала мама. — В тепле.
