Зоя Журавлёва - Сними панцирь!
— Сейчас исправлю, — говорю я.
Влез в кузов. Нет, напор на месте. Шланг из бочки не выскочил.
— Хочу душ! — кричит Арина. — Мне жарко!
Мне самому жарко. Даже не знаю, что ещё покрутить. Может, шланг заело? Случайно бочку задел. Какая лёгкая! Папа утром сдвинуть не мог, а тут чуть сама не катится. Я в бочку заглянул, а она пустая. Вот это да! Мы всю воду вылили. Что теперь папа скажет? Главное, мы же приборы до сих пор не накрыли, вот что я вспомнил. Дяди Володин бур прямо на солнце лежит, а мы забыли совсем.
— Лёдик, душ! — кричит Арина.
— Бочка пустая, — говорю я.
— А в другой?
— В другой — не знаю! Я шланг не могу переставить.
В другой бочке вода ещё утром кончилась. Мы теперь совсем без воды остались, вот что мы с Ариной наделали. Но Арина не поняла. И я не сказал. Чего её зря расстраивать?
— Ну и не надо, — говорит Арина. — Мне этот душ надоел. У меня всё внутри промокло. А соль уже смылась!
Как хорошо, что соль смылась! Арина весёлая стоит. С волос у неё течёт. Брови у неё перепутались, прямо чёрные брови. Щёки блестят, так Арина щёки намыла. Они не от соли блестят! У Арины уже ничего не болит. Только спину немножко жжёт. И руки. Она руки себе расчесала.
У меня тоже коленку жжёт, там от соли ссадина.
— А всё-таки мы этот родник первые открыли, — говорит Арина.
Конечно, первые. Папа нам ничего не говорил. У него этого родника наверняка нет на карте, а то бы папа сказал. А раз нет на карте…
— Его надо на карту нанести, — говорю я.
Арина обрадовалась. Это серьёзное дело, и мы с ним справимся. Прямо сейчас.
— А где у дяди Лёши карты?
Папа вообще-то карту носит с собой. Но у него ещё запасная есть. Она в машине. Где-нибудь в ящике. Если из ящика всё достать, мы эту карту найдём. Тогда про воду даже не вспомнит никто. Подумаешь, бочка! Зато мы новый родник нанесём на карту.
Мы с Ариной у ящика сели. Быстро разгружаем его. Куртка сверху лежит. Достали куртку. Потом плащ. Тетрадки какие-то. Сколько лишнего! Кеды достали. А где же карта?
— Бог в помощь, — вдруг говорит кто-то.
Мы смотрим — это папа! Мы не заметили, как он подошёл. Мы с Ариной работаем, а тут папа. Мы его не ждали сейчас, мы дело ещё не сделали.
— Ваше добро? — говорит папа.
И сапоги нам в кузов бросает. Мои и Аринины. Конечно, наше. Кроме нас, в пустыне никого нет. Мы просто сапоги у ручья забыли. А папа, значит, нашёл. Выходит, он наш родник тоже видел?
— Это какой? Белый? — говорит папа. — Видел, как же!
— Мы его открыли, — говорит Арина.
— Поздравляю, прекрасный родник. Мы селёдку в нём будем солить. А как вы туда попали, вот я чего не пойму. Я же вас к машине послал.
— Мы к машине и шли, — говорю я. — Мы шли кратчайшим путём.
— Понятно, — говорит папа. — А ума у вас хватило воду не пить?
— Хватило, — говорит Арина. — Только купались.
— Ещё лучше, — говорит папа. — Я так по следам и подумал. А почему вы купались, можно спросить?
— Можно, — говорит Арина. — Потому что было жарко.
— Мы не пили, — говорю я. — А про купанье ты нам ничего не говорил. Нам никто про купанье не говорил…
— Верно, — говорит папа. — Про купанье и про многое другое. Жаль, что у нас тут ива не растёт, вот это жаль.
— Какая ива?
— Такая, с прутьями, — смеётся папа. — Очень удобно ею драть.
Папа, конечно, смеётся. Он нас с Ариной ещё не драл никогда. У нас в заповеднике и ремня-то нет, все ходят в спортивных брюках. Но всё-таки хорошо, что эта ива у нас не растёт. Без неё как-то спокойнее. Ведь папа бочку ещё не видал.
Тут он сразу увидел. Он шланг сначала увидел, как шланг висит.
— Странно как-то висит, — говорит папа.
Дёрнул. Потом толкнул бочку.
— Ничего странного, — говорит. — Всё ясно.
Я думал, папа спрашивать будет. Как да что. Может, будет нас с Ариной ругать. Марина Ивановна нас бы уж точно ругала. Сказала бы, что у неё прямо сил с нами нет. Ну никаких сил! Уедет она от нас, тогда узнаем. Потом платок бы достала. Большой, как простыня. Но он носовой. Марина Ивановна этот платок прикладывает к глазам. А уж потом бы она стала нас обнимать.
Но папа спрашивать больше не стал. Замолчал — и всё. Обратно в ящик всё складывает. Молчит. Потом засвистел, у него такая привычка. Мы с Ариной тоже складывать стали. Помогаем, вместе быстрее. Сверху ящик курткой прикрыли, как было.
— Шустрые вы ребята, однако, — говорит папа. — Я ведь почти сразу за вами пошёл. А вы вон как много успели.
Я вижу, что папа не сердится. Он просто так свистел. А теперь он просто разговаривает. Со мной и с Ариной. Уже отдыхает, наверное. Он со мной всегда отдыхает, я знаю.
— А ты меня брать в пески не хотел, — говорю я.
— Нет, тебя надо брать, — говорит папа. — Ты прав.
— Мы приборы не успели закрыть, — говорит Арина.
— Сейчас закроем, — говорит папа.
Но мы опять не успели, потому что тут как раз все наши пришли: дядя Володя, дядя Мурад, тётя Надя и Боря. Говорят сразу:
— Всё в порядке?
— Конечно, — отвечает папа. — Не считая мелких брызг.
— А я беспокоилась, — говорит тётя Надя. И волосы свои выпустила из-под косынки. Они сразу упали на плечи. Такие большие. Я таких никогда не видел.
— Какие бывают на свете волосы, — сказал папа.
Тоже заметил.
— Теперь можно помыться, — говорит дядя Мурад. — Заработали.
— Вряд ли, — говорит папа. — Очень сомневаюсь.
Дядя Мурад бочку потрогал, в шланг зачем-то подул. Другую бочку толкнул, она звенит. Потом потряс ведро. Улыбнулся.
— Поняла, — говорит.
— Но ведь столько было воды! — удивляется тётя Надя.
Как ей не надоест удивляться! Все видят, что воды нет, но никто не удивляется. В пустыне надо к любым неожиданностям быть готовым, папа сказал. Ну, была вода! Утром. А теперь неожиданность. Нету воды!
— Значит, едем домой? — говорит Боря.
— Конечно, — говорит папа. — Едем на заправку.
— Ого, — говорит дядя Володя. — Чайник-то полный!
Он хотел чайник в кузов поставить, а чайник полный. Вот, пожалуйста, ещё неожиданность. У нас полный чайник! Мы с Ариной его не заметили, чайник стоял в стороне.
— Прекрасно, — говорит папа. — Чайку попьём и поедем.
САМОЕ ВКУСНОЕ МЕСТО ЧАЯ
Мы все лежим под машиной.
Сверху чёрное капает. Это машинное масло, говорит Боря, нечего беспокоиться. Пусть капает. Под машиной так хорошо! Бензином пахнет, я сильно-сильно дышу. Мы тут от солнца спасаемся. Солнце под машину не может залезть, где ему. Тут же тень. Тень немножко горячая, ни до чего не дотронешься. А зачем дотрагиваться? Можно просто лежать. Зато под машиной ветер. Иногда как дунет! Ветер, конечно, горячий, но всё-таки ветер. Он нас освежает. Песком только сильно бросается. А так, конечно, он освежает.
Мы все лежим. Арина на животе лежит. Дядя Мурад лежит на боку, а дядя Володя на него голову положил, тоже лежит. Папа на спине лежит. По нему ползёт муравей. Красный. Заблудился, наверное. Думает, куда это я попал? Папа тихо лежит. А тётя Надя даже немножко сидит. Я попробовал, сразу стукнулся головой. Машина-то низкая. Нам колёса мешают. Лучше бы они пошире стояли. А так — хорошо.
— Даже не верится, что где-то есть город, — говорит тётя Надя. — Где-то люди толкаются, на подножках висят, наступают друг другу на пятки, дымом дышат. Просто не верится.
— А я совсем отвык, — откликается папа. — Подлетаю к Москве иногда. Огни, бр-р! Даже страшно. Улицу не умею переходить. Жду-жду. Перешёл — и сразу милиционер: не так перешёл, адрес. Адрес, говорю, далеко. Пустыня Каракум. Милиционер говорит: «Ах, извините». Под козырёк даже взял.
— Образованные милиционеры пошли, — смеётся тётя Надя. — Пустыню Каракум знают.
— А я в поезде еду, — говорит дядя Володя. — Гюрзу везу в Ашхабад на конференцию. Вдруг пристали — в карты сыграем. Да я не играю! Нет, сыграем. Смотрю, такая компания, никак не отстают. Пришлось чемодан на секунду открыть. Сразу в купе никого, один до самого Ашхабада ехал.
— Мы с Лёдиком в Ашхабаде были, — говорит Арина. — Мороженое на каждом углу продают. В стаканчиках, но всё равно течёт.
— Можно со стаканчиком съесть, — говорю я.
— Мороженое, конечно, хорошо, — говорит папа. — У нас тут с мороженым не налажено. Канал теперь есть, а вот мороженого по-прежнему нет.
— Я до двенадцати лет барашков с отцом пасла, — говорит дядя Мурад. — Первый раз в город попала, стою на углу и плачу. Боюсь идти. Люди смеются — такой большой мальчик, а громко плачет.
— Дядя Мурад, — удивилась Арина, — разве ты плакать умеешь?
— Давно было! Тогда умела. Теперь разучился, конечно. Витя меня учит, учит. Никак не умею плакать.
— У вас работа такая, — говорит тётя Надя. — Вы всюду дома. А вот я, например, историк. Куда же мне?
Тут тётя Надя совсем неправа, так папа считает. Историк как раз всюду нужен. А то всё интересное забывается. Мы вон всё видим, а записать ничего не можем. Только свои научные статьи можем записать! Кому это нужно? Только специалистам. Вот мы тут, например, столько видим, а кто знает про это? Про Африку больше знают, чем про нашу пустыню.
