Аделаида Котовщикова - Кто бы мог подумать?
«А ведь это и унизительно — улыбаться человеку, который не нравится, — думала Любовь Андреевна. — Вот за это унижение, за мучительное чувство зависти своей Соня и готова отомстить каждому. И хитрить привыкла… Как-то надо её выправлять. Пожалуй, это потруднее, чем справиться с иным озорником. Или с нелюдимым ребёнком. Кстати, где Матвей? Опять куда-то удрал. Постоянно это беспокойство: где Матвей? Но держать его на привязи, раз такой у мальчишки характер, было бы жестоко…»
«Похудела ты со своими интернатовцами», — сердилась дочь.
Похудеешь тут! В молодости Любовь Андреевна работала учительницей младших классов. Потом много лет не работала, растила своих детей, ездила за мужем, инженером-монтажником, с одной стройки на другую. Теперь мужа нет в живых, дети выросли, обзавелись своими семьями, а она опять пошла, работать с детьми.
Любовь Андреевна уже хотела послать ребят на поиски Матвея, когда сам он внезапно появился из-за угла здания. Шагает себе, засунув руки в карманы. Вид отсутствующий, ничего кругом не замечает.
Ты почему не думаешь о людях?
— Матвей! — позвала Любовь Андреевна. — Пойди сюда!
Матвей приблизился.
— Где ты был?
— Сидел вон там. — Он неопределённо мотнул головой. — Недалеко.
— Сядь. Мне надо с тобой потолковать.
Нехотя Матвей присел на другой конец скамейки.
— За Соню директор меня уже ругал, — сообщил он. — В своём кабинете.
— Знаю. И что же Сергей Петрович тебе сказал?
— Что были когда-то рыцари. Теперь рыцарей нет. Но всё равно… Хорошие люди и теперь не кидаются на женщин… с кулаками.
— Вот-вот!
— Очень жаль, что Соня девчонка, — угрюмо сказал Матвей.
— А за то, что она плакала и кричала, когда ты её бил, за то, что ей было больно, тебе её не жалко?
— Нет, — честно признался Матвей. Потом спросил: — Это что — золотник?
— Такая часть в машинах, в насосах. И ещё старинная мера веса вроде грамма.
— А лот что такое?
— Тоже старая мера веса. Кажется, лот равен трём золотникам, но я не уверена. Да и, кроме того, лот ведь это прибор для измерения глубины моря. Что это тебя лоты и золотники заинтересовали?
— Так…
Помолчали.
— Матвей, — негромко и задумчиво сказала Любовь Андреевна. — Ты почему не думаешь о людях?
— О каких людях?
— О Моторове и Гуськове, например. Разве они не люди?
— Они же четвероклассники, — неопределённо ответил Матвей.
— Да, оба эти человека, Гуськов и Моторов, учатся в четвёртом классе. И как каждому человеку, им необходимо самим научиться делать всякое дело. Например, решать задачи…
Матвей густо покраснел:
— Я только два разика… Они говорили: пожалуйста! И ещё: слабо тебе решить…
— А они тебе не говорили, что именно эти задачи учительница велела им непременно решить самим?
— Я обещал никому не говорить, что я им решал, — пробормотал Матвей. — Это председатель их отряда нас… застукал.
— Эх, Матвейка, Матвейка! Ради удовольствия решить задачу ты готов подчиниться любому лентяю, пуститься на обман. Ты обещал им не говорить. Но ведь ещё прежде ты обещал мне не решать задачи ребятам, которые просят тебя об этом тайком. Нехорошо так лукавить. А вообще твоё поведение, знаешь, как называется?
— Как?
— Эгоизм. Тебе нравится решать задачи — и всё. Ты исполняешь свое желание, а о других не думаешь. Я тебя просила объяснить Воронкову решение примеров. А ты что сделал? Продиктовал ему десять примеров: и те, что заданы, и те, что не заданы. Вместе с решением. Он аккуратненько записал, а решить их не умеет.
— Потому что он всё равно не понимает. Я ему объяснял, а у него выходит от сорока шести отнять семнадцать вместо двадцати девяти — двадцать один. Тогда я продиктовал. Он пишет красиво.
— Ну, хорошо, оставим арифметику… Послушай, Матвейка, ты думаешь, что только одному тебе бывает грустно и тоскливо? А вот у Сони Кривинской папы нет, а мама часто болеет. А сейчас даже в больницу её положили. Ведь Соня тревожится о своей маме… — Выражение лица стало у Матвея беспокойное и вместе с тем упрямое. — А Тамара Русланова всю неделю очень скучает и без мамы с папой, и без сестрёнок. Папа у неё инвалид, им нелегко живётся, школа от них далеко, поэтому Тамара учится в интернате.
— А сестрёнки?
— Одна в детсаду, другая в яслях, мама много работает. Тамара скучает без родных, но смотри, как она со всеми ласкова, как старается обо всех позаботиться, а по субботам и воскресеньям много помогает маме. У Славы Гордеенко тоже дома не всё благополучно… Да у всех какие-нибудь трудности. Однако все ребята веселы, играют, дружат между собой, никто носа не вешает. Кстати, ты вот любишь математику. Но ведь настоящие математики и математику-то любят не для самих себя, а для людей.
— Как это — математику для людей?
— А так, что с помощью математики и физики учёные приносят огромную пользу людям. Не будь у нас замечательных математиков, не было бы и спутников…
У Матвея загорелись глаза.
— Ни Гагарин, ни Титов не полетели бы на ракетах в космос! — перебил он и от волнения заболтал ногами. — Ведь ракеты построены по точным-преточным расчётам, папа мне рассказывал. Если допустить ошибку, то ракета не взлетит. И не приземлится куда надо.
— Верно, милый, — радуясь его оживлению, сказала Любовь Андреевна. — Так подумай сам, разве можно быть эгоистом и только для одного себя любить математику? А знаешь, я даже думаю, что у эгоиста, у человека, который не думает о других людях, и хорошие ракеты не получатся.
Матвей растерянно заморгал. Потом плотно сжал губы и задумался.
Любовь Андреевна протянула руку и слегка пригладила спутанные вихры мальчика. Матвей дёрнулся в сторону.
«Вот чертёнок! Тебя и не приласкаешь», — подумала воспитательница.
— Поиграл бы ты с ребятами, — посоветовала она. — Вон как ловко Слава ловит мяч.
— Костя ещё ловчее, — сказал Матвей.
Он пошёл к играющим. Любовь Андреевна видела, как, проходя мимо девочек, Матвей замедлил шаги, искоса поглядывая на Соню.
Загадочная записка
Сидя на толстом суку кедра, Миша Вяхирев обозревал окрестности. Другой «пограничник-разведчик» Саша Попов, тоже пятиклассник, крадучись расхаживал внизу под деревьями. Зоной его наблюдения были ближние дороги и тропы-аллеи, ведущие к интернату. Изредка Миша поглядывал, как Саша, часто пригибаясь, осторожно снует между кустами, шастает, будто заяц, с одной стороны «тракта» на другую.
Кедр был высокий. Миша взобрался на самый последний из толстых суков, над ним росли уже тонкие ветки. Наблюдательный пункт был отличный. Мише открывалось шоссе, домики посёлка вдали. Необъятное, синее, простиралось море. По морю гуляли белые барашки. Сильно качало катер, казавшийся отсюда игрушечным. Дул южный ветер.
Миша напряжённо вглядывался в катившийся по шоссе автобус. Не соскочит ли с него подозрительный человек и не кинется, ли прятаться в прибрежных скалах?
— У-у-ху-ху-ху!
От неожиданности Миша вздрогнул и чуть не свалился со своего наблюдательного пункта. Вцепился в сук обеими руками. Что случилось с Сашкой? Крик филина — сигнал тревоги — они условились подавать в самых крайних случаях. Миша посмотрел вниз.
Саша стоял посреди аллеи и размахивал флажками. Торопливо вытащил Миша из кармана свои палочки с привязанными к ним тряпочками, приготовился отвечать.
Директор Сергей Петрович обучал шестиклассников азбуке Морзе, показывал им, как вязать морские узлы. В будущем году обещали организовать в интернате кружок юных моряков. Заниматься с ребятами станет моряк из Ялтинского клуба моряков. Они и плавать будут на вёслах и на моторке. А потом самых способных, может быть, примут в школу юнг. Конечно, не девчонок. Тех не возьмут, как бы ни просились.
Пятиклассников Сергей Петрович сигнализации и морским узлам не учил, но и не прогонял их — лишь бы не мешали. Тихо сидеть в сторонке разрешалось. Многие пятиклассники смотрели из-под кустов, как занимаются шестиклассники, и тоже уже знали азбуку Морзе.
Что такое говорит Саша?
Одна его рука с флажком наискосок поднята вверх, другая опущена. Ага! Это буква «м». Вторая буква, без сомнения, «а».
Метались флажки в Сашиных руках. На своём суку Миша даже вспотел, стараясь всё понять. Шептал по мере того, как появлялись сигналы:
— М… а… р… и… с… к… а…
«Мариска? Какая Мариска?»
Он прислонился спиной к стволу, сцепил под суком ноги для устойчивости и живо просигналил в ответ: «Н-е п-о-й-м-у».
Сашка топнул ногой от нетерпенья, завертел флажками. И опять вышло: «М-а-р-и-с-к-а». А дальше: «К-о-т».
«Кота, что ли увидел? — подумал Миша. — Ну и что? Кот не подозрительная личность».
