Мишель Пейвер - Сердце Волка
Он все еще размышлял над тем, почему она засмеялась, когда ветер вдруг переменил направление, и ему прямо в ноздри ударил знакомый запах.
Волк замер. Потом поднял морду и стал сильно и глубоко втягивать ноздрями воздух. Да! Это был он, самый лучший запах в Лесу! Запах Большого Бесхвостого Брата!
Волк повернул назад и, следуя за оставшимся в воздухе следом, бежал до той самой сосны, которой несколько дней назад Большой Бесхвостый коснулся своей передней лапой. Волк внимательно проследил, куда ведет дальше след его запаха.
Им надо вернуться назад! Они шли совсем не в том направлении! Высокий Бесхвостый и не думал углубляться в лесную чащу! Он шел в обратном направлении, туда, где Горячий Яркий Глаз опускается на землю и ложится спать!
Бесхвостая самка ушла уже слишком далеко, и Волк ее не видел, но хорошо слышал, как она с шумом пробирается сквозь густые папоротники, направляясь совсем не в ту сторону.
Он громко пролаял ей: «Не туда! Назад! Назад! Назад!»
Ему ужасно хотелось немедленно броситься догонять Большого Брата, ибо он прямо-таки шкурой чувствовал, что тот уходит все дальше и уже находится на расстоянии многих прыжков отсюда. Но бесхвостая самка по-прежнему отказывалась его понимать.
Зарычав от отчаяния, Волк бросился за ней, твердо намереваясь ее вернуть.
Она с изумлением уставилась на него.
Волк прыгнул на нее, сбил с ног и, придавив лапами ей грудь, залаял.
Она явно испугалась. Похоже, ей даже дышать было трудно.
Ну и ладно. Пусть остается!
И Волк, крутнувшись на одной передней лапе, рысью понесся на поиски Большого Бесхвостого Брата.
Совершенно ошеломленная поведением Волка, Ренн поднялась с земли и отряхнулась.
После его ухода Лес показался ей совершенно опустевшим, но гордость пока не позволяла ей воспользоваться свистком из птичьей косточки и позвать его. Ведь Волк бросил ее! Вот именно, бросил!
В чрезвычайно мрачном настроении Ренн добралась до очередной развилки и остановилась. Найти бы хоть какой-нибудь знак того, что Торак пошел именно в эту сторону! Но она ничего не находила. И видела перед собой лишь густую зеленую стену падубов и сочащихся влагой папоротников.
А с чего это Волк был так возбужден? И потом повернул на запад… Похоже, он и ее звал за собой. На запад? Но ведь это путь к Морю. С какой стати Тораку идти к Морю? Он ведь шел в Сердце Леса.
И вдруг прямо перед нею на тропе опять появился Волк.
Радость всколыхнулась в душе Ренн, но на этот раз ей удалось сдержать восторженный вопль. В прошлый раз это явно было ошибкой. А повторять старые ошибки она была не намерена.
Присев перед Волком на корточки, она тихим голосом сказала ему, что очень рада его видеть. Она очень старалась не смотреть ему в глаза, лишь иногда позволяя себе встретиться с ним взглядом.
Волк подошел к ней, виляя хвостом. Ткнулся носом ей в щеку, ласково пощекотал усами, лизнул.
Она осторожно почесала его за ухом, и он снова благодарно лизнул ей руку, на этот раз воздержавшись от попыток попробовать на вкус ее кольца-обереги.
А потом он повернулся и медленно потрусил… на запад.
— На запад? — громко спросила Ренн. — Ты уверен?
Волк обернулся через плечо, и в его янтарных глазах она прочла непоколебимую уверенность.
— Значит, идем на запад, — покорно согласилась она.
И Волк побежал по тропе, а Ренн, стараясь не отставать, последовала за ним.
Глава пятнадцатая
Торак почувствовал в воздухе привкус соли и остановился.
Этот привкус пробудил память о том, как он однажды уже побывал на морском берегу — пять лет назад. И одного раза ему оказалось достаточно.
У него над головой вздыхали на ветру сосны. Широкая Вода, раздвигая деревья и огибая валуны, стремительно неслась на север, к Морю, мечтая поскорее его достичь. А вот Тораку туда совсем не хотелось. Но ведь женщина-вождь того лесного племени ясно сказала: то, что он ищет, находится у Моря. Может быть, он сделал глупость, поверив ей? Торак с горечью сознавал: с тех пор как он покинул племя Ворона, он ни на шаг не приблизился к заветному средству от страшной болезни. Мало того, сначала он шел на восток, теперь повернул на запад — словно кто-то швыряет его, как кость на игральный камень.
Два дня назад он повернул на запад у самой границы Истинного Леса, как называла его та женщина-вождь.
Два дня и две ночи он был настороже, ожидая нападения преследователя. Но тот, явно находясь где-то рядом, больше не показывался и не затевал с Тораком своих смертельно опасных игр.
А вот прошлой ночью все вдруг переменилось к худшему — и по причине, не имевшей ни малейшего отношения к преследователю.
Торак сидел у костра, изо всех сил стараясь не уснуть, и слушал, как гроза, тихо ворча, затихает где-то в восточных холмах. Дважды до него доносился уже знакомый жестокий смех. Дважды он выбегал из шалаша, но ничего страшного не обнаруживал: лишь шелестели на ветру ветви деревьев да сверкали в небесах звезды.
А потом — откуда-то издали — до него донесся волчий вой.
С бешено бьющимся сердцем Торак напряженно пытался понять, о чем поют волки. Но вой был еле слышен, да и сосны слишком сильно шумели. Он так ничего и не смог разобрать…
В отчаянии Торак упал ничком на землю, широко раскинув руки и прижав ладони к земле — так можно порой уловить даже самые слабые колебания земли, с помощью которых иногда общаются между собой волки.
Нет, ничего он не слышал!
Может, ему померещился этот вой? Просто послышалось то, что ему так хотелось услышать?..
Почти всю ночь Торак не спал, но волки молчали. Да нет, конечно же, ему просто померещилось! Но в душе он знал, что действительно слышал этот вой.
К действительности его вернул пронзительный крик какой-то морской птицы.
Деревья справа стали редеть. Торак решил посмотреть, что там, и чуть не свалился с обрывистого утеса. Утес был невысоким, но совершенно отвесным. У его подножия земля стала более рыхлой, из нее выступали наружу узловатые корни деревьев. Над головой с пронзительными, тревожными криками метались морские птицы. Похоже, на этом утесе они гнездились.
Теперь Торак вел себя куда осторожнее. Оставив утес справа, он снова двинулся на запад. Сосновые иглы, толстым слоем устилавшие землю, делали его шаги совершенно бесшумными. Вокруг стояла такая тишина, что даже собственное дыхание показалось Тораку слишком громким. Наконец начался пологий спуск, деревья перед ним вдруг расступились, и в глаза ударил ослепительно-яркий солнечный свет. Он вышел из Леса.
Но стоило ему увидеть Море, как вновь нахлынули горькие воспоминания.
Ему тогда исполнилось семь лет, и он прямо-таки кипел от возбуждения и восторга. Еще бы: до сих пор отец держал его вдали от людей, но сегодня они вместе шли на Большой Совет племен.
Отец не сказал Тораку, почему они идут туда, и не объяснил, зачем нужно вымазать лицо ягодным соком. Он просто превратил все в игру, сказав, что лучше, если никто не узнает их имен.
Тораку эта игра показалась просто замечательной. В своем детском невежестве он считал, что и все остальные люди на Совете будут считать точно так же.
Когда они добрались до устья Широкой Воды, ее берег оказался прямо-таки усыпан множеством жилищ, точно разноцветными пятнами. Торак никогда еще не видел столько всяких домов — из дерева, из коры, из дерна, из шкур… И такого количества людей он тоже никогда еще не видел…
Однако его радостное возбуждение продолжалось недолго. Другие дети сразу почуяли в нем чужака и сомкнули ряды для совместной атаки.
Первой бросила в Торака камень какая-то девчонка из племени Гадюки. У нее были пухлые, как у белки, щеки, и она насмешливо кричала: «Твой отец сумасшедший! Он потому и сбежал из своего племени, что проглотил дыхание призрака!» Противной девчонке вторили ребятишки из племен Ивы и Лосося. «Сумасшедшие! Сумасшедшие! — весело выкрикивали они. — Лица раскрасили, а в головах пусто!»
Если бы Торак был постарше, он бы понял, что тут одному не справиться, и отступил бы. Но он был еще мал, и от гнева перед глазами у него плыл красный туман: никто и никогда еще так не оскорблял его отца!
Набрав полную горсть камней, он уже приготовился дать отпор своим обидчикам, но руку его перехватил подошедший отец. Странно, отца, похоже, эти оскорбления совсем не задевали! Он только засмеялся, подхватил Торака на руки, высоко подбросил и пошел с ним назад, к Лесу.
И в ту ночь, когда он умер, он тоже смеялся. Смеялся над шуткой Торака, когда они разбивали лагерь. А потом пришел тот медведь…
С тех пор прошло уже девять лунных месяцев, но временами Торак все еще не мог поверить, что отец ушел навсегда.
Иногда утром, едва проснувшись, он лежал в своем спальном мешке и думал о том, что ему очень многое нужно рассказать отцу. О Волке, о Ренн, о Фин-Кединне…
