Зоя Журавлёва - Ожидание
Я так обрадовалась, что забыла остановиться. Ещё еду. Еле остановилась, спрыгнула.
Арфа мне руки лижет и виляет своим чистокровным хвостом.
— Я тоже приехала! — кричит кто-то.
Это Алёна. От своей дачи бежит. Такая чёрная!
— Ну ты и чёрная! — говорю я.
— А, — отмахивается Алёна, — загорела. Там делать нечего, на этом юге. Лежишь как глупая, загораешь…
Алёне даже неинтересно рассказывать, как она съездила. Больше она никогда не поедет! На юге ничего хорошего нет. Они в городе жили, в Ялте. Ни одного червяка не добудешь: асфальт. С лягушками в пансионат не пускают. Ещё попробуй эту лягушку поймай! С медузами тоже нельзя. Даже с медузами! Не говоря о жабах. Один мальчишка Алёне подарил. Такую хорошенькую! Алёна её в столовой пустила побегать. Все вокруг чуть с ума не сошли. «Безобразие! — кричат. — Безобразие!» Как будто Алёна им свою жабу за пазуху положила. «От неё, — кричат, — бородавки!» Алёна им объясняет, что жаба как раз очень чистая, никаких бородавок от неё быть не может. Руки мыть надо, вот что. Бородавки — от грязи. А они удивляются: «Смотрите, эта девочка ещё разговаривает!» Как будто Алёна немая.
Змей в Ялте вообще нету.
— А чего же там есть? — говорю я.
Мама тоже всё со мной на юг собирается. Говорит: «Вот тему закончу и поедем». Я знаю, конечно, что она никогда не закончит. Закончит и сразу другую начнёт. Но всё-таки…
— Ничего нет, — говорит Алёна.
Море — как лекарство: тёплое, мутное. Все в него сразу лезут и толкаются. Земляники вообще нет, никто её и не видел. А сливу в ларьках продают, кульками. Все едят один виноград. А чего в нём хорошего? Кожуру плюй, косточки плюй. Ещё хурма какая-то. Как помидор недозрелый, но гораздо хуже. Все под ручку возьмутся и гуляют по набережной. А купаться ночью нельзя. Некоторые вообще тонут.
Нет, Алёне в Ялте ничуть не понравилось. Она всё ждала, когда можно домой вернуться, на дачу.
— Как тут? — спрашивает Алёна. — Ужей много?
Она за ужей беспокоится. Всё-таки в этом году лето жаркое, хоть у нас север. Как ужи переносят? Как у них с терморегуляцией, вот что Алёну интересует. Надо проверить!
Прасковья Гавриловна хочет, чтобы Алёна сперва поиграла на пианино. А то как бы у Алёны пальцы совсем не отвыкли. Но её бабушка как раз к моей бабушке побежала. За дрожжами. В честь Алёниного приезда решила сделать пирог с черникой. Так что Алёна успела удрать. Но конечно, записку оставила, чтоб Прасковья Гавриловна знала правду. Такую записку: «Играть не хочу. Пошла в болото. Целую, Алёна».
По-моему, всё понятно. Алёна тоже считает.
Я велосипед у рябины поставила. Не упадёт! Моя бабушка всё равно от меня записки не ждёт. Она мне доверяет. Можно в болото идти. Арфу тоже возьмём. Вон она скачет, так уши и прыгают. Только у неё клещ вроде. Впился. Под глазом.
Ага, клещ. Уже напился. Красный!
Алёна ухватила ногтями. Как дёрнет! Сразу клеща вырвала. Бесстрашная всё-таки.
Тут Никита навстречу идёт. Хлеб у него под мышкой. Из магазина, наверное. Увидел Алёну и улыбается.
— Нечаев! — кричит Алёна. — Сейчас клеща на тебя пущу!
И к Никите бежит. Никита от неё уворачивается. Даже хлеб потерял со страху. А Алёна смеётся.
— Я пошутила, — говорит.
И клеща в траву кинула. Подальше.
Никита теперь за своим хлебом бежит. Хочет его схватить. А хлеб никак не даётся. Круглый! Боком прыгает по дороге.
— От Нечаева хлеб удрал! — хохочет Алёна.
Тоже за этим хлебом бежит.
Никита уже злится. Как кинется к своему хлебу и животом на него упал. Сразу поймал! Теперь хлебу не вывернуться. Никита сунул его под мышку и пошёл дальше. На меня даже не посмотрел. И не надо! Моя ближайшая подруга вернулась, что мне этот Никита.
Мы мимо Марины с Лариской идём.
— У меня как будто сын уже вырос, — говорит Лариска.
— И у меня дочка выросла! — кричит Марина. — Она как будто ногти краской накрасила и в носу ковыряет. А эта краска лезет. У моей дочки весь нос уже красный…
Всё играют.
Перестали почему-то играть и за нами теперь идут. Шепчутся. Потом Лариска говорит:
— Девочки, вы куда?
— Мы с вами, — говорит Марина.
— Ничего вы не с нами! — говорит Алёна. — Мы в болото идём. А вы ещё маленькие в болоте ходить. Ещё провалитесь!
— Сашка, что ли, не маленькая? — говорит Марина.
— Сашка все растения знает, — говорит Алёна. — А ты чего знаешь? Тебе вообще шесть лет!
Сразу от нас отстали.
В болоте росянка растёт. Она трава, а мух может есть. Такая живоедящая, мне мама показывала. Я только забыла, как она выглядит. Если вспомню, Алёне обязательно покажу. Ещё в болоте осока. Она шершавая, режется. Я все растения знаю.
Конечно, Алёна большая. Она бы могла себе подругу выбрать по своему возрасту. Ведь Алёна в шесть лет уже в школу пошла, и теперь она в третьем классе. Но она меня выбрала.
Уже болото.
Мы по кочкам идём, а между кочками — вода. Такая ржавая! И мох ржавый, мягкий. Как на него наступишь, сразу провалишься по колено. Арфа прямо по воде идёт, раздвигает воду палевой грудью. И язык высунула. Довольна! Кочки редко стоят: с одной до другой не допрыгнуть. Но Алёна скачет. И я скачу. Стараюсь, чтобы в Алёнин след.
И не страшно. Подумаешь! Алёна же не боится. Она меня вытащит, если провалюсь. Уж Алёна меня в болоте не бросит.
— Ничего болотце! — хохочет Алёна.
Она думала, как бы это болото не пересохло. А тут хорошо. Лягушки из-под ног скачут. Алёна их в подол собирает — больше некуда. Прасковья Гавриловна её упросила платье надеть. По случаю приезда. Это платье белое, с кружевами. Надо же Алёне его обновить! А то платье целое лето зря лежит. Прасковья Гавриловна его без примерки купила, когда Алёна была на юге. Но платье как раз впору.
Алёна рада, что она согласилась это платье надеть. У него — подол. Лягушкам в подоле удобно. В шорты они бы не поместились, хоть там и четыре кармана. Подол больше.
Кочек уже нет. Ровное болото пошло, с яркой травой. Но оно почему-то под нами гнётся. Как-то дрожит. Арфа остановилась и лает. Не хочет дальше идти. Алёна её зовёт, но Арфа хвостом виляет, скулит, топчется на месте. Не желает дальше — и всё…
Вдруг кто-то кричит:
— Стой! Стой!
Вроде голос знакомый. Может, это нам? Мы обернулись с Алёной. А там, вдалеке, где ещё начало болота и кусты растут, наши бабушки скачут. Как они нас нашли? И моя, и Прасковья Гавриловна. Руками машут, кричат. Что-то у них случилось.
Арфа сразу назад побежала. Остановилась. Скулит. И опять к нам бежит. Болото под ней трясётся. Арфа подбежала к Алёне, взвизгнула и тянет Алёну за платье. Алёна сердится:
— Тише! Лягушек рассыплешь!
Арфа всё равно тянет.
Наши бабушки скачут по кочкам. Так кричат дружно:
— Стой! Назад!
Не поймёшь даже — стоять или к ним навстречу идти.
Но Алёна уже обратно идёт. Арфу отпихивает и свой подол держит. Боится рассыпать лягушек. А они трепыхаются. Видят, что самое время вырваться. Алёна быстрее идёт. И вокруг неё круги расползаются по траве, будто это вода.
Я тоже хочу повернуть. Покрепче нажала ногой. Вдруг чувствую — болото подо мной едет. Так медленно-медленно…
Но я уже с этого места сшагнула.
— Быстрей! Саша, быстрей! — кричит мне моя бабушка.
И по кочкам бежит.
Я испугалась сама не знаю чего и тоже навстречу бегу. Бегу, бегу! Как будто гамак подо мной. Дрожит! Я уж не смотрю, чего там дрожит. Быстрее бегу. Ещё… Вот уже кочки.
Сразу дрожать перестало.
Тут мы с бабушкой встретились. А говорить не можем. Я дышу. И бабушка громко дышит. Уф, надышались…
— А теперь назад погляди, — говорит бабушка.
Я поглядела. Как интересно! Там дырки, где мы были с Алёной. Чёрные. А трава зелёная. Дырки так и торчат.
— Ой, болото разорвалось! — кричу я.
— Вот именно, — говорит бабушка.
— А в дырках чего? — говорю я.
— Озеро, — говорит бабушка.
Я удивилась. Разве в болоте бывает озеро? Ведь это болото! В том-то и дело, что тут раньше озеро было. Потом начало зарастать. Осокой, всякой травой. Но еще окончательно не заросло. Просто таким слоем покрылось, не очень толстым. И трава потому здесь яркая. Можно отличить на глаз. В других местах трава уже выгорела, она тусклая. Ведь конец лета! А здесь всё равно яркая. Просто режет глаз! Конечно, под ней же озеро, и трава сколько хочет пьёт.
— А мы думали, это болото, — говорю я.
Когда-нибудь тут болото будет. А пока — самая настоящая трясина. К счастью, трясина нас выдержала. Потому что мы с Алёной лёгкие. И ещё наше счастье, что мы зайти далеко не успели. И не успели испугаться. А то бы нас никаким водолазам не достать. Это озеро, по слухам, глубокое.
Это всё наше счастье.
А собаки опасность чуют. Вот Арфа и не хотела дальше идти. Она нас с Алёной, по сути дела, спасла. Тем, что задержала.
