Жаклин Уилсон - Девчонки в погоне за модой
Я смеюсь и крепко обнимаю Магду.
— А вот мой, Элли, — говорит Надин.
Ее подарок завернут в черную оберточную бумагу и перевязан серебряной тесьмой. Пакетик совсем маленький. Разворачиваю и вижу крошечного серебряного слоника на узкой черной бархатной ленточке.
— Какой красивый! — Я обнимаю Надин. — Вы, девчонки, — самые лучшие подруги на свете. Ой, господи, вы мне подарили такие роскошные подарки, а я опять впала в детство и приготовила для вас всякую самодельную дребедень.
— Рождество не Рождество без чудесной Эллиной самодельной дребедени, — говорит Магда. — Дай сюда, дай сюда, дай сюда!
— И мне! — говорит Надин.
Я с трепетом вручаю им свои подарки. Слава богу, им, кажется, действительно понравились зверюшки. Магда прижимает к себе киску, а Надин заставляет своего лемура пробежаться по столу и по стульям.
Магда и Надин тоже обмениваются подарками: одна получает супершикарную губную помаду от «Шанель», другая — черные колготки с блеском марки «Уолфорд» — идеальное попадание в обоих случаях.
Прощаясь, все мы крепко-крепко обнимаемся. Я еще больше начинаю жалеть, что придется на Рождество уехать в скучный старый загородный дом.
На следующее утро погрузка вещей в машину продолжается целую вечность. Грузим не только одежду, там еще всевозможные корзинки и коробки с едой, а еще — громадная коробка с подарками. Я пытаюсь подглядеть в щелочку, что же мне собираются подарить. Похоже на книги, хотя имеется еще маленький мягкий пакетик и другой, побольше, в котором что-то гремит.
— Кыш отсюда, Элли! — говорит папа. — Хуже Моголя! — Он быстро целует меня в щеку.
Он так радуется, что мы едем за город. Это раздражает, но в то же время и трогательно. В дороге он заставляет нас петь все эти чумовые рождественские песни, всякую древность, вроде "Мама целовалась с Дедом Морозом", "Джингл Беллз" и "Олененок Рудольф". И вот мы во все горло распеваем жуткие рождественские хиты семидесятых и восьмидесятых. Моголь каждые пять минут спрашивает, скоро ли приедем, но когда мы наконец приезжаем, он уже крепко спит. Не просыпается, даже когда Анна вынимает его из машины и несет, пошатываясь, к парадной двери.
Разумеется, идет дождь и дует шквальный ветер. Чудная уэльская погода. Дом выглядит, как всегда. Хуже. Когда папа отпирает дверь, на нас веет сыростью — как будто мокрым полотенцем по лицу. Папа глубоко вдыхает с блаженной улыбкой.
— Дом родной, ты самый лучший, — декламирует папа без всякой иронии.
Это не наш родной дом, а запах, безусловно, не из лучших. От кухни шарахается даже папа. В прошлый раз мы забыли выбросить мешок с картошкой, и теперь картошка так обросла щупальцами, что стала похожа на злого инопланетянина из фильма «Чужой». Папа выносит мешок с гниющими клубнями на помойку, держа его на расстоянии вытянутой руки от себя.
Анна пытается растопить плиту. Ей мешает Моголь, который хнычет и цепляется за нее, как пиявка, как только она пробует спустить его на пол. Не знаю, сколько часов нам всем приходится трудиться в поте лица, чтобы обеспечить себе минимальные жизненные удобства: отопление, горячую воду, теплую пищу и питье, проветренные постели. Но вот наконец Моголя утихомирили, мы с Анной и папой устраиваемся в унылой гостиной с кружками застарелого растворимого кофе в руках — и тут выясняется, что телевизор дал дуба. Только слышен какой-то рев, похожий на шум водопада, и на экране мелькают мелкие светящиеся крапинки.
— Замечательно, — вздыхаю я. — Спорим, вокруг на сотню километров нет ни одной мастерской по ремонту телевизоров, а если есть, так закрылась на Рождество.
— Старая ворчунья! — Папа отказывается признать поражение. — Я его быстренько починю.
Но телевизор упорно не желает чиниться.
— Ну и ладно, кому нужно смотреть дурацкий телевизор? Будем играть в разные игры, болтать и развлекаться своими силами. Устроим настоящее старинное Рождество в кругу семьи…
— Я завтра утром посмотрю в справочнике, — шепчет мне Анна.
— Конечно, дело, возможно, вовсе не в телевизоре, — говорит папа. — Может быть, испортился передатчик. Или обрыв на линии из-за сильного ветра…
— Того гляди, вообще электричество отключится, — говорю я. — Ни телевизора, ни тепла, ни света, ни еды…
— Ну, об этом тебе нечего волноваться. Ты и так давно уже ничего не ешь, — говорит папа.
Неожиданно он стал серьезным. И Анна тоже смотрит на меня. Господи, я не выдержу допрос в испанской инквизиции на тему питания, особенно сейчас. И тут звонит телефон — какое облегчение! Я бросаюсь к аппарату. Наверное, это Дэн. Интересно, давно они с семейством приехали? Не терпится узнать все его новости. Столько времени прошло! Интересно, его нелепая прическа не стала получше? Хуже-то уже некуда.
Но это вовсе не Дэн. Это какой-то горемыка пытается продать нам по телефону двойные оконные стекла. Он говорит так быстро, что я никак не успеваю его прервать, хотя все это совершенно бесполезно: в нашем коттедже хоть тройные стекла вставь, все равно теплее не станет, а изолироваться от транспортного шума тоже бессмысленно, на эту гнусную грязную гору заберется разве что какой-нибудь случайный трактор.
— Извините, вы зря теряете время, — говорю я и вешаю трубку.
— Что ж ты так с Дэном? — удивляется папа. — Я думал, он тебе вроде как нравится. Думал, может, ты из-за этого впала в меланхолию. Думал, он позвонит, ты и развеселишься.
— Значит, ты ошибся, только и всего, — говорю я. — Между прочим, это был не Дэн. Это какой-то тип, продающий двойные оконные стекла, понятно? Ладно, раз телевизора не будет, пойду спать пораньше.
Я вылетаю из комнаты и слышу, как Анна стонет: "Разве можно быть таким бестактным?", а папа бурчит: "Откуда же я знал, что это не Дэн? И почему, вообще, он не звонит Элли?"
Не знаю я, почему он не звонит. Я думала, в канун Рождества он станет названивать с самого утра, но — ничего подобного. Улучив минуту, когда папа, Анна и Моголь находятся наверху, я быстро поднимаю трубку — проверить, может, телефон тоже накрылся вслед за телевизором. Нет, работает. Позже Анна обзванивает все окрестности в поисках мастера, который согласился бы приехать и починить телик. Безуспешно.
— Не отчаивайтесь. Съезжу, приглашу Деда Мороза, — говорит папа и запрыгивает в машину.
— Я тоже хочу к Деду Морозу, — галдит Моголь, но папа велит ему оставаться с нами.
Сто лет проходит, а папы все нет. За это время вполне можно было сгонять в Исландию и обратно.
— Считается, что за городом готовит папа, — сердится Анна, взбивая яйца для омлета.
Время ланча давно прошло, и Моголь кричит, что умирает с голоду, а мы тихо свихиваемся от его воплей.
Я чувствую, что тоже умираю с голоду. Сегодня я сумела увильнуть от завтрака — просто сунула гренок в карман, когда никто на меня не смотрел, а потом потихоньку выкинула в мусорное ведро. Но омлеты у Анны такие пышные и сочные. Если сунуть омлет в карман, все потечет по ноге прямо в носок. Анна готовит первоклассные омлеты — и ведь от яиц не очень толстеют… Правда, там еще молоко, и масло, и сыр, а к омлету подается хлеб с хрустящей корочкой. Два куска.
Наконец приезжает папа, весь красный, как настоящий Дед Мороз, и точно так же выкрикивает: "Хо-хо-хо!" Он купил новенький переносной телевизор. И четыре порции рыбы с жареной картошкой.
— Мы уже поели, глупенький, — говорит Анна, обнимая его.
— Я тоже перехватил пива с мясным пирогом в пабе. Но ведь сейчас Рождество. Можно позволить себе два ланча, — говорит папа.
Анна замечает выражение моего лица.
— Не хочешь есть — не надо. Ничего страшного, Элли, — быстро говорит она.
Но рыба с картошкой так замечательно пахнет! Папа начинает открывать пышущие жаром пакетики, а у меня начинают течь слюнки. В Лондоне жареная рыба с чипсами часто разочаровывает — какая-то отмокшая, вялая и вся покрыта застывшим жиром, а здешняя, из долины, такая вкуснотища! Белоснежная рыбка в чудном хрустящем тесте и солененькие золотистые чипсы. Я только крошечку попробовала — и пропала. В итоге слопала полностью свою порцию да еще половину порции Моголя, который быстро устал. Два с половиной ланча!
Едва закончив, я прихожу в ужас. Собственное обжорство и безволие мне глубоко противны. Пояс джинсов врезается в туго набитый живот. Мне хочется распороть этот живот, выгрести оттуда всю еду. Ну… Это я как раз могу сделать. Только по-быстрому.
Ванная наверху — слишком рискованно. Домик такой маленький, кто-нибудь обязательно услышит. Но есть еще древняя уборная во дворе, мы ею пользовались, когда только купили дом и папа еще занимался обустройством внутреннего туалета. Я всегда боялась дворовой уборной. Там темно, никогда не знаешь, не шмыгают ли над головой пауки, невозможно толком рассмотреть кошмарное деревянное сиденье и мерзкую вонючую дыру. Я ни разу не решилась сесть там по-человечески — боялась, вдруг внизу бегают крысы и какая-нибудь из них выглянет подышать воздухом да и укусит за попу.
