Самуил Полетаев - Алики-малики
Но вдруг Салима пошла быстрее. Она уже не срывала былинок, а почти бежала. Куда она бежит, чудачка? Чего испугалась?
Кайрат хлестнул коня и пустился вдогонку. Он был уже близко, но она всё бежала, размахивая кожаной сумкой. И вдруг у мостика через высохший ручей остановилась, а он проскочил вперёд и натянул повод.
— Это ты, Кайрат? — вскрикнула Салима, отбрасывая прядь волос со лба. — А я подумала, что это разбойник какой…
Кайрат молчал.
— Что же ты молчишь?
Кайрат не смел поднять на неё глаза.
— Долго мы будем так стоять?
От волнения спина у Кайрата взмокла.
— Там, — он махнул камчой в степь, — нехорошие люди живут, а ты пошла с деньгами. Почему Бурге не отвёз тебя?
— Такая уж я дура — с деньгами по степи? Деньги я раздала, — она похлопала по пустой сумке, — а сейчас иду к подруге в Акбулак. Я просто люблю ходить пешком…
Он важно кивнул головой — пешком ходить это полезно…
— Так ты, значит, боялся, что меня ограбят?
Кайрат молчал. Что он мог сказать? Конечно, он в самом деле подумал о том, что её могут задержать нехорошие люди. В прошлом году у моста нашли связанного шофёра, машину угнали и бросили в степи. Можно было не вспоминать о прошлогоднем случае, но Кайрат действовал, не очень-то думая, — хотелось просто повидать её. Но как он ей скажет об этом?
Салима рассмеялась. Он был очень смешон, этот Кайрат. Вид у него был такой, словно он в чём-то провинился. Зубы её сверкали, освещая всю степь. От её смеха сердце у Кайрата перевернулось. Кайрату слышалось в нём пение степных жаворонков, шелест ветра в весенней траве. Он поднял на неё глаза, полные робкого восхищения. Салима действительно была прекрасна. Как этого не видели другие?
Конь, почувствовав ослабленные поводья, пригнулся и обнюхал волосы Салимы. Она шлёпнула его по губам.
— Нельзя, — сказал она и поправила волосы, а потом взглянула на Кайрата. — Ну и что же, ты решил провожать меня до самого Акбулака?
Кайрат молчал, не зная, что ответить. Если бы она захотела, он мог бы проводить её хоть на край света, и это было бы легче, чем ответить на её вопрос.
— До свидания, — сказал он, придерживая коня.
— Через месяц я снова приеду к вам…
— До свидания, — повторил он.
— И тогда ты уже не заставишь меня ждать…
— Хорошо, — кивнул он.
— А если ты захочешь, ты снова сможешь меня немножко проводить…
— Хорошо.
— Но это не раньше, чем через месяц.
— Через месяц, — повторил он за ней.
— А теперь поезжай домой.
Радость Кайрата была так велика, что он не мог ждать, пока Салима перейдёт мостик через ручей. Он натянул поводья, повернул коня и помчался к холму, возле которого рыли колодец.
Только сейчас он вспомнил об отце — мешочек с едой был привязан к седлу. Отец, наверно, заждался его и будет ворчать, но Кайрат не чувствовал страха. Он гнал коня по степи. Сухой и гулкий стук копыт, словно бы отделившись, летел где-то рядом. Вся степь, в трещинах, белесоватых пятнах соли, в метёлках полыни и кустиках ковыля, звенела и пела, расстилаясь ковром до самого горизонта.
Впереди, переваливаясь, как медвежонок, прыгал серый шар перекати-поле. Кайрат оглянулся. Он увидел мелькающую в ковыле красную кофту, маленькую, как огонёк, и понёсся на шар. Он камчой ударил по шару и с криком помчался дальше. Он кричал, задыхаясь от распиравшей его силы, и ветер шумел в ушах, как оркестр, и слова рвались из груди:
Через месяц, через месяц
Приедет кассирша к нам.
Она привезёт чабанам зарплату.
Она будет в красной кофте.
Кайрат будет ждать её.
Девушку зовут Салима.
У неё красная кофта…
Кофта горит, как мак.
Через месяц приедет Салима…
Сестрёнка
Наутро с севера пришли ледяные поля. Присмиревшее, непривычно белое, Каспийское море словно бы спало под ледяным одеялом, и над ним, сливаясь с белизною снега, тревожно метались чайки. Но море не спало. Оно жило и двигалось, и двигались льды, наступая на эстакады молодого города нефтяников, построенного на сваях. Льды ударялись о сваи, громоздились Друг на друга и разваливались на куски, захлёбываясь в бурлящей воде. Было что-то исступлённое и слепое в их упорстве.
В полдень над городом повисли самолёты, они кружили над ледяными полями, сбрасывая бомбы. Из моря вырастали кипящие смерчи льда и воды и рушились, рассыпались туманом. Потом пришли корабли и били из пушок. Поредевшие льды обходили сваи вразброд и рассеивались в чистой воде. Но с севера наступали новые полчища — поток их был нескончаем.
Дул холодный, пронизывающий ветер, но мало кто оставался в домах. Нефтяники толпились на причале, вслушивались в тревожные крики чаек и хмуро смотрели в сторону далёкого побережья, куда ушли, отбомбившись, самолёты и корабли. Что их ждало сегодня и завтра? Устоит ли эстакада под натиском льда? Уцелеет ли город в море, с домами, с вышками, уже качавшими нефть?
Среди оцепеневших в неподвижности людей больше всех, казалось, волновалась худенькая девушка в телогрейке и кирзовых сапогах. Она металась по эстакаде, останавливалась то перед одним, то перед другим, страстно впивалась в лицо, словно бы спрашивая: «Что же будет? Как же дальше быть?» Глаза её то загорались от любопытства, то цепенели от страха.
— Домой ходи, Дуся! — ворчал Гаджи Ага, седоусый слесарь из конторы бурения. — Заболеешь, чудак, кашлять будешь!
Дуся махнула рукой и склонилась над перилами. На дальней льдине, выступившей из тумана, что-то шевелилось.
— Из наших, наверное, — упавшим голосом сказала она и тихо заплакала.
Плач её тут же подхватили женщины.
— С дальней буровой, бедняжка!
— Живой ещё, миленька-ай!
Чёрные глаза Гаджи Ага с воспалённо-жёлтыми белками бешено сверкнули.
— Дурной баба! Это ж тюлень, не видишь?
То, что походило на окоченевшего человека или тюленя, оказалось старой телогрейкой, торчмя стоявшей на снегу. Все облегчённо вздохнули. Старый Гаджи дрожащими пальцами смял папиросу.
— Ошибся, Ага, глаза подвели, — посмеялись над ним.
— А, болтай, голова дурной! Тьфу!
На льдинах попадались ящики, бумажные мешки из-под цемента, трубы и доски. Там, на дальних буровых, одиноко стоявших в море, шла борьба. Пробивая путь к буровым, сновали катера, снимая с площадок людей. Они торопливо уходили к берегу, чтобы снова вернуться и спасать всё, что можно спасти.
Лёд шёл много часов подряд. Из гнёзд уже вылезали сваи, и в воду падали пролёты эстакад. К городу между тем подходил танкер, посланный для спасения людей.
Был объявлен приказ — всех эвакуировать. Построенному в море городу Нефтяные Камни грозила опасность. Теперь Дуся уже не металась по эстакаде, заглядывая людям в глаза. Притихшая, она сидела на крылечке и ничего не видела в тумане: ни людей, ни причала, к которому подходили катера. Сбился платочек на её голове, растрепались косички на ветру, по-старушечьи морщилось зарёванное лицо.
В городе появились новые люди — водолазы, пожарники и солдаты. Водолазам и пожарникам — дело привычное, а молодым паренькам, солдатам первого года призыва, всё было в новинку: строения, стоявшие чуть не на самой воде, двухэтажные дома, магазины, машины, катившие по узким пролётам эстакад.
Город был молодой, но людей здесь работало немало. С буровых вышек, из мастерских, из складов с чемоданами и рюкзаками шли к причалу бурильщики, мотористы, крепильщики, геологи, служащие и сторожа. Это они возводили город на пустынных скалах в далёком, почти всегда штормящем море, там, где раньше даже и чайка была редкой гостьей. Это они обживали его, долго и терпеливо перенося сюда уют и тепло Большой земли.
Дуся сморкалась в кончик косынки. Припухшими пустыми глазами она смотрела перед собой и вздрагивала, будто не по сваям — по ней ударяли льды. Мимо, толкая тяжёлую тачку, проковылял Гаджи Ага.
— Ты почему здесь?
Дуся не отозвалась. Гаджи Ага сердито распушил усы, сплюнул, ругнулся непонятным словом и проковылял дальше. А перед Дусей, откуда ни возьмись, появился солдат. Он осторожно поставил аптечку на эстакаду и расправил гимнастёрку под поясом.
— Будем знакомы. Рядовой Василий. Можно просто Васей.
Он отдал честь. Вся его фигура, сухопарая и крепкая, так и горела возбуждением. Дуся отвернулась от него.
— Эй, сестрёнка, приказа не слышала?
Он толкнул её в плечо. Она вяло отмахнулась от него.
— Нельзя мне от кладовки. На кого я вещи оставлю?
— Вещи? — Рядовой Василий оглядел причал, заваленный чемоданами и мешками. — А голова тебе не дороже?
— Я лицо… материально ответственное, — выдавила из себя Дуся.
— Лицо?! — Василий удивлённо поднял брови. — Какое же ты лицо? Воробышек ты всего-навсего.
