Тамара Лихоталь - Здравствуй, сосед!
Всё это теперь хмуро вспоминал Горазд. А Вишена думал: «Испугался, наверное, Фома суздальцев, вот и не хочет идти в поход. А ещё кузнец!» Вообще-то кузнецы люди смелые. В печи вон как страшно гудит огонь, вырывается наружу жаркое пламя, и летят во все стороны искры. Того и гляди, зажжёт всё вокруг. Поэтому и не разрешают кузнецам ставить кузни в городе. Вишена, бывало, как войдёт в кузню Фомы, так и застынет у порога — боязно подойти поближе к наковальне, на которой лежит, дыша жаром, огненный ком. Его придерживает зубастыми клещами молодой парень, весь перемазанный углем, — подручный Фомы. А сам Фома без рубахи — только кожаный передник, прожжённый искрами, прикрывает широкую грудь — поднимет тяжёлый молот и стук-стук-стук по наковальне, так что вся кузня наполняется звоном. Видно, как на руках у Фомы от натуги вздымаются мускулы. И лицо у него красное — опалённое жаром. А раскалённый ком под его молотом вытянется в длину, сплющится с боков и извивается на наковальне огненной змеёй. Фома всё стучит и стучит, словно хочет своим молотом прибить змею. Глядишь, и в самом деле на наковальне вместо змеи лежит тонкая полоса. Фома теперь постукивает тише, дробнее, то с одного краю, то с другого. И вот уже готов клинок для меча, или серп, или гвоздь.
Однажды Фома стучал, стучал, потом отложил свой молот, взял из рук подручного клещи, подцепил ими гвоздь, макнул его в воду, стоявшую в бадье возле наковальни, и, весело подмигнув, протянул Вишене:
«Держи!»
Гвоздь был ещё тёплый, почти горячий, ровный, с остриём на конце, будто маленькая пика. Мальчишки в школе потом всё приставали к Вишене: «Давай меняться!» Чего только не предлагали ему за этот гвоздь — и колечки от кольчуги, и пряник, и живого ежа. Вишена тогда решил, что вырастет и непременно станет кузнецом. Он всегда относился к Фоме с большим почтением, Но сегодня он был согласен с отцом: нечего слушать Фому. Он хотел было сказать это, но глянул на хмурое лицо отца и не решился.
Горазд быстро и точно провёл остриём ножа по коже. Но даже работа не успокоила его, не отогнала забот.
Ждан сидел у окошка, склонившись над шитьём. Солнце повернуло на закат, и в доме сразу потемнело. Ждан отложил недошитый сапог, поднялся, расправил плечи. Потом подошёл к ларю и достал новую вышитую рубаху.
— Ты куда это собрался? — спросил Горазд и, не дожидаясь ответа, стал сердито выговаривать племяннику: — Дела вон сколько, а у тебя гулянье на уме.
Ульяна заступилась за Ждана:
— Зря ты серчаешь. Ждан парень работящий, не ленивый. Помощник тебе. А что погулять хочется, так его дело — молодое. Девицы на него заглядываются. Когда же ему, если не теперь, гулять?
— Нагуляется ещё! — проворчал Горазд. — А на кого он заглядывается, я знаю. Только нечего ему в ту сторону глядеть. У самого — ни кола ни двора, а она и вовсе в холопках ходит.
— Зря ты Зорьку обижаешь, — сказала Ульяна, — она хорошая девушка. И никакая она не холопка. Данила человек вольный. И мастер хороший. Отработает свой долг.
— Много ты понимаешь! — рассердился Горазд. — «Отработает»! Да разве наработаешь столько? И про эту Данилину дочку я худого не знаю. А говорю только, что не сможет Ждан на ней жениться. А раз так, то и глядеть нечего. Мало ли девиц вокруг? И Мирослава, и Василина, и другие.
— Сердцу не прикажешь, — упрямо сказал Ждан, — оно само выбирает.
— Само? А ты подумал о том, жить где, чем кормиться будете? Или, может, тебя с Зорькой Фома кормить будет?
— А при чём тут Фома? — возразил Ждан.
— Молчи! — стукнул кулаком по столу Горазд. — И слушай, когда тебе дают добрый совет! Не вертись возле этого смутьяна Фомы. Не доведёт это до добра!
Ждан больше не возражал, и Горазд, поворчав ещё немного, замолчал. Он и сам не понимал, отчего так набросился на племянника. Ульяна права: Ждан безотказный и старательный, скоро и сам станет добрым мастером. И кузнец Фома, когда бы ни обратился к нему Горазд, всегда по-соседски готов помочь. И разве не прав он? Кому нужен этот поход? Из жителей улицы Добрыни — никому. Одному только боярину Ратибору, да, может, ещё купцу Улебу, у которого своя ладья. А остальным — одна беда. Хорошо, ежели живыми вернутся. А то ведь и головы недолго сложить. Что им с суздальцами делить? Свои, родные по крови братья. Это у князей и бояр идёт спор, междоусобицы. У них своя корысть. А отзывается всё на простых людях. Всё верно. Горазд и сам бы ни за что не пошёл бы. Да только как ослушаться, когда живёшь на земле боярина Ратибора?
А Ждан, дошив сапог, потихоньку вышел из дому. Вышитая Зорькой рубашка так и осталась лежать на ларе. Ждан торопливо спустился к Волхову. Здесь у них с Зорькой условлено ждать друг друга. Но Зорьки не было. Не приходила она и вчера. Наверно, не могла неприметно выбраться со двора. Сколько там над ней присмотрщиков. Немало народу живёт на подворье боярина Ратибора, как и Данила, отец Зорьки. И на огороде работают, и за скотиной ходят, и на всех прочих службах. Вольные люди, а живут у боярина так же, как и его холопы. Слово боятся лишнее молвить, шаг ступить. Так примучил, притеснил их боярин. Вот и Зорька прибежит на короткое время и всё с оглядкой, боится, как бы не хватились её. Ждан, бывало, скажет: «Чего боишься? Не рабыня ведь ты. И отец твой вольный. До каких же пор будете терпеть?» Но Зорька и договорить не даст Ждану. В страхе оглянется, не слышал ли кто. Прикроет Ждану рот ладонью, прошепчет: «Молчи! Молчи! У боярина кругом наушники. Как бы хуже не было!» Замолчит Ждан, обнимет Зорьку, погладит по волосам. Промолвит: «Ну ладно, потерпи ещё немного. Поженимся, и уйдёшь с боярского двора». Молвить молвит, а сам помрачнеет. Жениться он готов хоть сегодня. Лучше Зорьки для него никого нету. И красивая, и работящая, и добрая. О такой жене только мечтать. Но куда её вести, жену? Своего дома нет, дядька его Горазд и тот своего дома не имеет. Избёнка, в которой они ютятся, тоже стоит на земле боярина Ратибора.
Сидит Ждан на берегу, ждёт Зорьку и мечтает: вдруг да он разбогатеет. Не таким богатым будет, как боярин Ратибор или Улеб, отец Мирославы, но всё же хватит у него на то, чтобы купить дом. Нет, прежде всего он сделает вот что: прежде всего пойдёт он к отцу Зорьки Даниле и даст ему столько денег, сколько нужно, чтобы он расплатился с боярином Ратибором. Тогда Данила с семьёй сможет уйти от боярина. А потом Ждан купит дом. Пусть даже не очень большой, но, конечно, побольше того, в котором они сейчас живут. И в том доме смогут все поселиться: и дядька его Горазд с Ульяной и Вишеной, и Данила с Купавой и с ребятами, и, конечно, они с Зорькой. Сыграют весёлую свадьбу, позовут всех родных и друзей. Вот как славно будет! А потом… Что будет потом, Ждан ещё не придумал. Очнулся от своих мечтаний. Тени от кустов доползли уже до самой воды. Подают голос лягушки, звенят комары. А Зорьки всё нету. Вздохнул Ждан. Встал и пошёл к дому.
На улице играли ребята. Упругий мячик весело прыгал по брёвнам мостовой. И Вишена тут, и Алёна, и боярчонок Борис. А Глеба, братишки Зорькиного, как назло, нету. Как же быть Ждану? Как узнать, отчего не пришла Зорька? Пойти к ним? Так у ворот сторож. Спросит, к кому он идёт и зачем. Да если и пропустит он Ждана, всё равно им с Зорькой и поговорить нельзя будет при всех-то соглядатаях да наушниках. И вдруг придумал, что делать. Кликнул Вишену. Тот не сразу услышал, увлечённый игрой.
Алёна считала:
— Первинчики, другинчики, летели голубинчики…
Сначала вышел Борис, потом — Василёк. И водить досталось Вишене с Алёной.
Ждан подошёл поближе и ещё раз позвал. Вишена оглянулся, нехотя подбежал:
— Ты чего?
— Вот что, — сказал Ждан, отводя Вишену в сторонку, — вот что, — повторил он, немного помедля, — сходи ты к дружку своему Глебу.
— Зачем? — спросил Вишена удивлённо.
— Проведать.
— Ну да, — сказал Вишена, — а сторож? Он и так грозился мне уши надрать. «Нечего, говорит, тут ходить всяким».
Ждан подумал.
— Ну тогда ты вот что. Скажи сторожу, что мать прислала к гончару Даниле за горшком.
— За каким горшком? — спросил Вишена.
— Да ни за каким! — сердито сказал Ждан. — Ты просто скажи про горшок.
— Ну, а потом?
— А потом пойдёшь к Глебу.
— А потом?
— Скажешь Глебу, чтобы вышел на время.
— А на что тебе Глеб? — удивился Вишена.
— Да мне не Глеб нужен. Экий ты бестолковый!
Наконец Вишена всё понял:
— Ладно, Ждан. Я сейчас.
Вышел Вишена с Ратиборова двора скоро. Сказал:
— Зорька ревёт сидит. Её боярыня избила. За блюдо.
— За какое ещё блюдо?
— Не знаю за какое. Зорька сама ничего не говорит. Только ревёт, и всё. А Купава сказала, боярыня Гордята взяла Зорьку в дом — в горницах убирать и за столом прислуживать. У боярина сегодня в обед гости были. Вот и велела ключница Зорьке нести в трапезную блюдо с какой-то снедью. А это блюдо… Зорька и сама не знает, как оно из рук у неё выскользнуло. Боярыня разгневалась, все косы ей повыдрала, по щекам отхлестала. Прогнала. «Не в доме тебе, говорит, убирать, а чистить свинарник!» А за блюдо, сказала, пусть отец платит. Оно из какой-то чужедальней земли привезённое, дорогое.
