Николай Никонов - Орнитоптера Ротшильда
Ты представляешь, какое на этом острове разнообразие растений! Весь остров по сути — гигантский лес. И лес, который растет тут без изменений миллионы лет! У меня сердце сжималось, когда я видел эти лесоразработки. Какие сваливались гигантские деревья! Ведь вместе с ними гибли тысячи растений-эпифитов! Папоротников, плющей, орхидей и других лианоподобных, гнездящихся на сучьях и в развилках ветвей! Обилием видов папоротников на Суматре, Борнео и Яве я был просто потрясен! По виду они так разнообразны, что я не всякий раз мог признать в них папоротник. Представь, что папоротники есть не просто с перистыми, но с круглыми, овальными, волнистыми, ремневидными и фигурно вырезанными листьями! Есть множество ползущих и присасывающихся к стволам. Они тянут во все стороны мохнатые шнуровидные корни-стебли, усаженные ярко-зелеными красивыми листьями. Есть папоротники, похожие на рога лосей и оленей, снизу у стволов они имеют большие круглые листья, чем-то напоминающие шляпки губчатых грибов с испода. В эти листья-подпорки папоротник собирает лесной гумус, и за счет этого растение и живёт! С некоторых деревьев свешиваются гирлянды изящно расписанных кувшинчиков. Это также эпифитные растения непентесы с листьями наподобие фикусовых. А живые кувшины — привлечение для насекомых, которыми растение попросту говоря питается. Кувшины наполнены его «желудочным» соком. У разных видов — они разной величины от маленьких кружечек, до кувшинов, наверное, в кварту! И все это так изящно расписано зелеными, желтыми и бурыми красками! В болотах Борнео растут прекрасные орхидеи с пестрыми листьями, похожими на ювелирные изделия. Листья гемарий[24] отливают бронзой и золотом, листья макодесов9 серебряными жилками! Вообще оттенки драгоценных металлов свойственны здесь растениям в тенистых местах. Иные словно фосфоресцируют!
Возле той вырубки, которую я упомянул и где мы, я, Чарльз и Али[25], сначала жили в нанятой хижине с верандой, лес был изреженный. Охотиться за насекомыми было легко. Вдоль опушки постоянно носились крупные сине-черные, фиолетовые, желтые парусники разных видов. Но переловив их довольно много, мы решили забраться подальше в глушь. И несколько дней прожили в совершенно глухом девственном лесу, на горе, собирая наземных моллюсков, бабочек, папоротники и орхидеи. Только на этой горе, Генри, я собрал сорок видов одних папоротников! Столько нет их во всей Европе! А орхидеи! В болотах здесь растут великолепные целогины, на старых деревьях и упавших стволах громадные ванды! Целые россыпи и каскады плетей, покрытых пестрыми цветами!
А ночами, особенно в дождливую погоду, на веранде ловили бабочек на свет. Меня всегда удивляло, как в ненастные ночи так обильно могли лететь насекомые на свет? Бывало, что в ясную ночь я добывал две-три бабочки. А в пасмурную и дождливую — сотни! Такой закономерности до сих пор не могу понять.
На вершинах же гор на Борнео, как и на Яве, выше 3–5 тысяч футов растут совсем не тропические леса. Здесь, Генри, я с удивлением обнаружил обыкновенную малину, правда, совсем невкусную, ежевику и травянистые растения, вроде тысячелистника, и разный мелкий злаковник, будто попал в наши Европейские горы. Это было чудно: за тысячи миль от Англии за океаном, морями и экватором видеть пейзаж, чем-то подобный месту, где мы с тобой отдыхаем. Да, друг мой, — сказал Рассел, с кряхтеньем поднимаясь на ноги. — Земля у нас одна. И я боюсь, что в отдаленном будущем мы превратим ее пусть в возделанную, но все-таки безотрадную пустыню.
Бабочки морфо
В моей большой коллекции тропических чешуекрылых бабочки рода морфо[26] занимают второе место после парусников. Впрочем, почему второе? Может быть, как раз первое, ибо я собрал сорок три вида морфо за восемь лет жизни на Амазонке, ее притоках и верховьях. Кажется, это предел человеческих возможностей, потому что большинство бабочек собрано парами, так как морфо имеют особенность сильно отличаться по половому признаку не только величиной, но и окраской. У великолепной огромной морфо Елена, — может быть, прекраснейшей из всех морфид, — самец небесно-голубой и блестящий, как новый шелк-атлас, а самка, превосходящая его раза в полтора, оранжево-желтая с черными краями верхних и нижних крыльев, напоминает гигантскую шафранную желтушку наших английских лугов, желтушку, увеличенную раз в десять! У голубого, будто полированная сталь, блестящего морфо Адонис, самка гораздо более крупная благородно-коричневая с тройной белой перевязью по обоим крыльям. Она также напоминает английских бабочек, но на этот раз нимфалид-ленточников или самок бабочки переливницы. Переливницы-самцы, кстати, и дают отдаленное представление о бразильских морфо. То, что морфо — нимфалиды, не вызывает сомнений, но какие это нимфалиды! Сверкающие, словно голубые молнии, они блещут иногда в верхушках деревьев на страшной высоте крон тропического леса. Редко-редко, чаще на рассвете или к вечеру можно видеть опускающуюся или летящую на средней высоте морфиду, но и тогда она за пределами возможностей сачка энтомолога. В нижние ярусы леса они опускаются только к ручьям, реке или чем-то особо заинтересованные, о чем я скажу дальше. Чувство восторга, которое вызывает парящая и порхающая бабочка-морфо, сравнимо лишь с каким-нибудь выдающимся парусником, и, наверное, лишь азиатские орнитоптеры превосходят их по всем статьям: величине, блеску крыльев, переливом фиолетового, черного и зеленого с золотом.
Когда видишь морфо, как-то забываешь о других бабочках, глаз нацелен только на поиск их. Может быть, точно так же исключительные красавицы среди женщин затмевают своих более скромных подруг, собирая, как магнит, восхищенные взгляды мужчин. Правда и среди самих морфо есть неброские, даже невзрачные виды, но они словно предназначены для того, чтобы оттенять и подчеркивать великолепие тех, кого природа одарила необычайной красотой. Не все морфо голубые или синие. Есть виды совсем скромно окрашенные, коричневые или перламутрово-белые, как, например, морфо луна и морфо Догарта. Почти белую окраску лишь с яркими глазками по исподу крыльев имеет крупный морфо Полифем, названный так в честь мифического Циклопа, которого перехитрил Одиссей. И все-таки самые известные, самые редкостные морфиды — голубые, синие, и даже с оттенками фиолетового перелива. В полете их крылья блестят, как зеркальца, лучи солнца дробятся в них, и получается нечто невообразимое, — бабочка разбрасывает ореолы «зайчиков» и кажется летящей синей птицей. Таковы исключительные в своем блеске морфо Аматонте, морфо Нестира, уже названная Елена, морфо Анаксибия, морфо Менелай и морфо Гиацинт. А предела в блеске своих голубых крыльев-зеркал достигает, безусловно, очаровательнейший морфо Циприс, переливчатый, как гигантский камень сапфир. Если снова поискать аналогий для голубых морфо среди наших английских бабочек, кой-какое сопоставление дадут бабочки-голубянки, те крохотные и трогательные голубые мотыльки, что стаями любят виться около дорожных луж, на грязных коровьих бродах, где они ползают по исслеженной жиже вместе с полосатыми осами, и вдоль канав, обсаженных ивняком и ракитником. Словом, представьте, что морфо — это чудовищного размера голубянки, до семи или даже восьми дюймов в размахе крыльев, голубянки, каких только могла родить природа Бразилии, экваториальный лес, гигантская река, буйное солнце и дикие грозы. Только в условиях избытка всего: влаги, солнца, растительности, вместе с течением миллиардов лет, могло стать результатом рождение живых существ, сходных с творениями ирреальных сил.
В первые месяцы нашего житья на Амазонке морфо казались нам существами совершенно недоступными. Они либо показывались нам изредка в самых вершинах леса, либо проносились с такой стремительностью, на какую способен лишь взгляд, провожающий их, но никак не рука, вооруженная сачком. Попробуйте поймать им птицу, да еще синюю птицу! Но морфо просто пленяли нас. Мы готовы были не ловить другие виды бабочек, лишь бы поймать хоть одну эту голубую красавицу. Целые дни и вечера мы обсуждали способы охоты на них и ни к чему путному не приходили. Мы пытались подстерегать их на водопое, на отмелях, где роились стаи всевозможных бабочек, у луж на дорогах и тропах, куда бабочки, в том числе и парусники, постоянно планировали с вершин леса — морфо не спускались к воде и в самые знойные дни. Вполне понятно, что в дождевом амазонском лесу, где даже в сухой сезон через три-четыре дня грохочут грозы и с небес рушатся водопады, а в сезон влажный ливни бывают каждый день или дождь льет неделями, вода есть и на вершинах. Она скапливается в пазухах листьев бромелий, орхидей, на развилках сучьев, в полудуплах и углублениях коры. Растения-эпифиты умеют запасать ее, и этой влаги вполне достаточно для всех животных, населяющих верхние этажи гигантского леса. Я уверен, что мы очень долго еще не будем знать многих его самых удивительных существ, никогда не спускающихся на землю, а бабочек и жуков особенно. Верхние этажи леса — самая недоступная для натуралистов область, вот почему уже работая на Амазонке один, когда Рассел из-за болезни вернулся в Англию, я старался найти места лесоразработок и собрал там богатейшие уловы неизвестных науке видов животных: это были насекомые, в первую очередь древесные жуки, моллюски, лягушки, ящерицы и даже светло-зеленые некрупные скорпионы и дождевые черви. Надо ли удивляться, что бабочки-морфо проводят всю жизнь в вершинах, где они находят и воду, и обильную пищу, ибо все цветение тропического леса сосредоточено вверху и, в крайнем случае, в среднем ярусе, а под пологом его очень редко встретишь цветущее растение, здесь цветы растениям заменяют нередко очень яркие, пестрые листья. Зато вершины, насколько можно было видеть и убедиться, бывают усыпаны розовыми, желтыми, голубыми, сиреневыми цветами. Там же, на высоте, цветут орхидеи, бромелии, другие эпифиты, и все лазающие и вьющиеся лианы раскрывают цветки ближе к солнцу и свету.
