Георгий Марчик - Трудный Роман
Короче, это выглядело ни много ни мало, как предательство. И Женя, обжигая класс возмущенным взглядом, спросила:
— Почему же вы при ней промолчали? Почему никто не встал и не сказал, что я не права?
Но и на этот раз ответом было лишь уклончивое молчание.
Тогда Женя медленно надела через плечо длинный ремешок своей сумки и, ни слова более не говоря, медленно пошла к выходу. У самой двери приостановилась:
— Так ведут себя только трусы и соглашатели.
— А вот и нет, — возразил Игорь Чугунов. — Просто у нас больше выдержки. — Но голос его звучал не слишком уверенно.
У выхода из школы Женя наткнулась на Романа, от неожиданности ойкнула, обрадовалась:
— А ты кого ждешь?
— Да просто так стою. Ну и ну. Не Мымра, а настоящий унтер. Даже во внешности какая-то скудость существования. От ее нотаций в скулах ломит.
— Да… Не любит она нас, — отозвалась Женя. — Мы ее почему-то все время раздражаем.
— Не пойму, отчего она такая двуличная? — сказал Роман.
— Да нет, она не двуличная, — возразила Женя. — Она, представь, по-своему, честная. Но, понимаешь, недалекая. А главное — и в этом ее трагедия — считает себя умной и передовой. Раньше, говорят, боролась против джаза, узких брюк, а сейчас против твиста и коротких юбок. И не потому, что они безнравственны или опасны для общества, а потому, что ей кажется, что они опасны… А разобраться — какое ей до этого дело? Кстати, а ты почему не выступал?
— А зачем повторяться? Толочь воду в ступе…
— Ах вон оно что… — огорчилась Женя. — Неужели у тебя нет своего мнения? И чувства личной ответственности?
— А кому они нужны? Мы только прилежные ученики. А все открытия уже сделаны. Чего же зря размахивать руками?
— Ты заблуждаешься. — В голосе Жени зазвучали резкие нотки. — Мы должны уметь драться.
— Но с кем? — насмешливо протянул Роман. — Уж не с Мымрой ли? Вот вы шумите, а что толку? Нет, я не хочу быть Дон Кихотом, сражаться с ветряными мельницами. Нынешний герой, эх, да что говорить… — Роман махнул рукой. Разговор доставлял ему необъяснимое удовольствие: он почувствовал, как в нем снова словно черт проснулся…
— Интересно, а какой же он по-твоему, герой нашего времени? — спросила Женя. И снова в ее голосе слышался протест. Только она пока удерживалась в вежливых рамках.
— Пожалуйста, — ответил Роман, по привычке непроизвольно подернул правым плечом, как всегда в минуты возбуждения. — Это интеллектуал, человек с холодным умом и горячим сердцем. А мы научились спорить с учителями и радуемся: вот мы какие самостоятельные… А чуть разговор посерьезней — в кусты. Поддакиваем и преданно заглядываем в глаза.
— Ты сам человек с холодным сердцем. — Теперь в голосе Жени сухость и сожаление. — В тебе говорит скепсис. А скепсис основан на отрицании. Зачем приписывать собственные недостатки всему поколению? Ты перестал верить даже себе. Но почему? Где твой общественный темперамент? Словно ты раньше времени состарился, а потому бездействуешь, да еще считаешь это внутренней свободой.
— Да, это верно. Всегда настоящим героем был человек дела, а не слова, — согласился Роман. — Я ничего не утверждаю, я только спрашиваю: дано ли мне право сомневаться и даже ошибаться? Ты же знаешь — стоит не так шагнуть, не так сказать — тебя сразу же обзовут подлецом. Ведь если не дано заблуждаться, то не дано искать и находить…
— А кто с этим спорит? — Женя посмотрела на Романа долгим, внимательным взглядом. — Конечно, каждому дано искать. Но искать, а не ныть и бездействовать.
Они подошли к дому Жени и распрощались. Роман долго еще бродил в одиночестве по улицам. Все спуталось, перемешалось в его мыслях. И Женя, и Фантазерка, и Семенцова, и Костя, и диспут, и Мымра, и Савельич, и он никак не мог соединить в одно целое несоединимое.
— Живем мы, Кот, лишь однажды, а сколько надо успеть… — говорил Роман, с видом завсегдатая усаживаясь за столик, на который им, махнув салфеткой, указал официант.
Несколько минут назад они с Костей переступили порог роскошного ресторана в самом центре города. Сдали пальто предупредительному гардеробщику с крючковатыми пальцами и быстрым, оценивающим взглядом.
Костя с любопытством осматривался. На стенах нарисованы пышные, полногрудые, розовощекие женщины, в потолок вмонтированы зеркала, а между ними яркое многоцветье гирлянд, букетов, выписанных щедрой рукой художника-декоратора. В центре круглого зала — фонтан. В глубине множество столов, покрытых белоснежными скатертями и заставленных приборами. Официант небрежно подал меню. Полистав его, Костя присвистнул.
— Что будем заказывать, молодые люди? — В предупредительно-любезном полупоклоне и голосе официанта холодный оттенок превосходства и насмешки, но молодые люди в таких тонкостях не разбирались. — Лимонад, ситро, боржом? Что-нибудь покрепче?
— Будьте столь любезны, подождите минуточку, — напыщенно ответил Роман. По его понятиям, именно так надлежало вести себя с обслуживающим персоналом.
— Слушаюсь, — в тон ему, подчеркнуто угодливо ответил официант, не двигаясь с места. Он своего достиг — клиент ломается, дерет нос, значит, все в порядке: чаевые будут.
— Два салата столичных, два бифштекса по-гамбургски, два кофе по-турецки и… Что будем пить, Кот?
— Может, чай с лимоном? — рассеянно спросил Костя, пряча руки под скатерть.
— Он пошутил. Чай не записывайте, — поспешно остановил официанта Роман.
— Ясно, — понимающе кивнул тот.
— Принесите, пожалуйста, маленькую бутылку шампанского. Двести граммов «Мишек». И полкилограмма апельсинов.
— Шампанского маленьких бутылок нет, есть только большие…
Отступать было некуда. Роман с Костей переглянулись.
— Ну, тогда большую, — неуверенно сказал Костя, не выдерживая затянувшейся паузы. — Уж как-нибудь одолеем.
— Совершенно верно, — подхватил официант, на лету черкая у себя в книжечке. Его взгляд и выражение лица стали мягче, добрее. — А крепенького не желаете? — добавил он, многозначительно сощурившись. — Коньячку или водочки?
— По сто граммов, — храбро заявил Роман, овладевая упущенной инициативой. — Армянского, пожалуйста. И непременно «три звездочки». Дело, видите ли, не в цене, а в том, что армянский «три звездочки» самый лучший коньяк, — доверительно, как сообщнику, объяснил он официанту.
— Совершенно верно, — поддакнул тот. — Но, к сожалению, армянского нет. Есть грузинский. Тоже неплохой.
— Хорошо, пусть будет грузинский. И лимон.
Официант удалился.
— Ты сказал — патронов не жалеть, а хватит ли нам? Тут, сам видел, какие дикие цены.
— Хватит. У меня десятка и еще кое-что мелочью наберется.
— У меня тоже есть деньги. Давно собираю на транзистор.
— На худой конец, рубль-два добавишь. Сегодня я угощаю. Мне семнадцать. Понял? Без двух минут мужчина…
Костя чинно пожал ему руку:
— Поздравляю младенца. Что же ты молчал? Я бы подарок тебе сделал.
— Пустяки. Разве в этом дело? Посидим, поболтаем. Подведем некоторые итоги существования. Как-никак, а мы на пороге совершеннолетия. То-то же. Откровенно, я приглашал и Женю. Увы, не смогла. Или не захотела. Все бегает, суетится. Закурим? Американские сигареты. «Кэмэл». Верблюд. Говорят, к ним добавляют наркотик для вкуса. Я у отца заиграл по случаю тезоименитства.
Официант принес закуску, шампанское, коньяк. Открыл. Наполнил шипучим вином высокие бокалы. Шампанское, пенясь, поднялось к краям.
— Выпьем. — Роман поднял бокал. — За исполнение желаний.
— За тебя, — торжественно провозгласил Костя, стукая своим бокалом о бокал Романа. — За рыцаря Печального Образа.
— Ты, пижон, Костя! За прекрасную Джульетту! И за ее Ромео!
Выпили. Легкий, приятный хмель окутал головы. Голоса зазвучали уверенней, громче. После второго бокала они, уже не стесняясь, рассматривали посетителей.
— Послушай, Роман. — Костя доверительно наклонился к нему. — Как у тебя с Женей?
Вопрос был слишком непосредственным. Роман хитро подмигнул:
— Интересуешься знать, как говорят в Одессе? Так же, как и у тебя. — Он снова подмигнул. — Мы с ней просто товарищи. Хотя я и в этом не уверен. Каждая девчонка для меня загадка. — Он засмеялся. — До тех пор, пока нечаянно не отдавишь ей ногу. Вот уж тогда она раскрывается до конца…
Они чокнулись.
— Давай за твое будущее? — нерешительно предложил Костя.
— Какое будущее, чудак? За настоящее!.. Черт побери. Зачем обманывать себя? У человека есть только прошлое и настоящее. — Роман покачал головой с видом все знающего, все испытавшего человека.
Снова закурил. Заиграл джаз. Из-за столиков на пятачок вокруг фонтана вышли пары, затоптались на месте. Движения ребят стали более порывистыми, в глазах появился нервный блеск. Костя напомнил о диспуте, но Роман нетерпеливым жестом остановил его. В голосе было раздражение:
