Николай Климонтович - Женя и Дженни, или Вампир из 1Б
Вот как, подумала Женя, оказывается, вязка зависит даже не от внешнего вида, но от походки. Она уже знала, что такое вязка.
Они ждали, пока восемнадцать собачьих недорослей-лабрадоров проделают свое дефиле. Почти все довольно покорно шли у ног хозяев, хотя некоторые вдруг взбрыкивали и рвались вбок, в сторону секции ризен-шнауцеров. Один лабрадор, которого вел красивый чистенький мальчик в очках, чуть постарше Жени, был особенно хорош — снежно-белый красавец. Вот этого бы нам в женихи, подумала Женя, но постеснялась при маме произнести это вслух. Еще подумает, что ей понравился мальчишка.
Дошла очередь и до них. И Женя, обмирая, как будто опять шла в первый класс, повела Дженни перед тремя судьями, сидевшими на пластмассовых дачных стульях с краю бывшего футбольного поля. И вдруг случилось непредвиденное: Дженни, дойдя до судей, неожиданно остановилась и села. Трудно сказать, почему она это сделала. Она сидела и ни за что не хотела подниматься. К тому же она разинула пасть и высунула свой розовый язык.
— Девочка, — обратилась одна из судей к Жене, — так не пойдет. Вернитесь с собакой на исходную позицию и пройдите с начала.
Женя потянула Дженни за поводок, и та с неохотой поднялась. Они заняли позицию на старте и снова пошли. И опять, едва они дошли до судей, Дженни села на том же месте.
— Ладно, — сказал другой судья, мужчина с бородой и в тюбетейке, — жюри все ясно. Следующий.
Женя и Дженни отошли в сторонку, к маме, причем теперь Дженни сделалась очень покладистой. А Женя чуть не плакала от досады.
— У нее, кажется, портится характер, — разражено сказала мама.
— У любого испортится, если его на поводке выводить к судьям, — вступилась за Дженни Женя, шмыгая носом. — У меня бы у самой тоже испортился.
А Дженни на сей раз ничего не сказала. Она села у Жениной ноги и опять высунула язык. И, кажется, ей ни капельки не было стыдно.
— Она хочет пить, — сказала мама.
— Ничего она не хочет, — сказала расстроенная Женя, — она прохлаждается. Ты же должна знать, ты же не…
Женя хотела сказать, что ее мама не чмо. Но осеклась. С мамой нельзя разговаривать, как с Вампиром.
Но почетную грамоту и медаль Дженни все-таки получила. Впрочем, грамоту получила скорее бабушка: за отлично выращенного щенка. А медаль дали Дженни за экстерьер. Жене сразу же захотелось примерить медаль на себя, но было бы нечестно присваивать другими честно заслуженные награды. А этот самый Вампир теперь увидит Дженни с медалью и пусть заткнется. А то: толстая, толстая…
Собачья душа
В тот год бабье лето выдалось коротким, и к концу сентября похолодало. А первый снег выпал уже в середине октября. Но радовалась раннему снегу, пожалуй, одна Дженни. Она успела, пока снег не растаял, отлично в нем поваляться, и потом шла домой сушиться, и ее дивная шелковая шоколадная шубка потом долго пахла будто сухими грибами.
Женя уже обвыклась в школе. В первые дни она так волновалась, и у нее было столько новых впечатлений — один Витька-Вампир чего стоил, — что она даже не то чтобы забыла о Дженни, но не слишком переживала ежедневную вынужденную разлуку. Но отчего-то, когда выпал первый снег, Женя опять стала очень скучать по своей хвостатой подруге.
Однажды — была пятница — Женя вышла из школы на крыльцо, и ей почудилось, что ее Дженни пробежала по школьному двору. Может быть, она пришла ее встречать? Как-нибудь выскользнула, когда бабушка выносила мусорное ведро, и взяла след. У нее же есть нижний нюх, как у каждой служебной собаки, тогда как у охотничьих — один верхний. Дженни умная, пошла встречать хозяйку. Она сама хоть и не училась в собачьей школе, Женина выучка — вот были ее университеты. И не может же она не понимать, какое это мученье сидеть пять уроков в душном классе, когда Вампир то и дело толкается. А потом на переменах видеть, как эти несносные мальчишки носятся по коридору как угорелые, и норовят друг другу поставить ножку, Да еще зубрить таблицу умножения и писать в тетрадке аккуратным почерком всякие глупости. Вот скажите, отчего мама мыла раму, а не начала со стекол, ведь стекла обычно больше пачкаются?
Женя, было, побежала за Дженни и даже догнала беглянку. Но это оказалась всего лишь кошка. Причем не коричневая, а серая. Женя в волнении бегом отправилась домой — а вдруг Дженни и впрямь сбежала. Или ее украли. Мало ли что может стрястись с такой милой доверчивой собакой. И как же Женя была рада, когда ее Дженни прыгнула ей передними лапами на плечи и стала целоваться.
— Фу, как ты меня напугала, — сказала Женя, освобождаясь от ранца и пальто.
Но Дженни здесь была ни при чем. Не виновата же она, что ее хозяйка такая мнительная, что приняла за нее какую-то постороннюю кошку. Да еще и перепугалась до полусмерти.
— Скажи маме здравствуйте, — попросила Женя. Она теперь называла себя Дженниной мамой.
— А ты, бабушка, получаешься Дженниной прабабушкой, — говорила Женя бабушке.
— Вот еще, буду я собачьей прабабушкой. Мне и одной тебя по горло хватает, — отвечала бабушка в этих случаях.
— Зря ты это. У Дженни большая собачья душа. Огромная.
— У собак не бывает душ, — отрезала бабушка. — Марш мыть руки.
— Я и забыла, бабушка, что ты у нас атеистка. Ты, может быть, думаешь, что и у меня нет души. И у мамы, и у дедушки. Что все твои близкие люди — бездушные. А мы — душные.
— Я, конечно, так не думаю, что все вы бездушные, — сказала бабушка. — Но иногда некоторая черствость наблюдается.
— И у тебя тоже есть душа, — утешила Женя бабушку, — просто ты не всегда об этом знаешь. Вот дедушка, например, говорит, когда ты его пилишь…
— Кто? Я его пилю?
— Еще как. Вот если бы он был иллюзионист…
— Кто?
— Твой дедушка. То есть мой дедушка. А твой муж. И если бы он был иллюзионист, тогда бы не ты, а он тебя пилил. Два раза в день.
— Почему же два? — изумилась бабушка.
— На репетиции и на спектакле.
Женя была недавно в цирке с дедушкой, и теперь все о цирке знала. Она потом даже попыталась засунуть Дженни голову в пасть, но голова не пролезла, а покладистая, послушная и добродушная, Дженни на этот раз не была довольна, но казалась испуганной: поджала хвост и спряталась за диван. И Женя вздохнула: ну что ж, видно, ей досталась не цирковая собака. Не Каштанка, нет, не Каштанка.
— А что касается души Дженни — спроси у дедушки, — повторила Женя, садясь за стол. И взяла ложку, чтобы есть кислые щи…
Вечером, после ужина, Женя подсела к дедушке на диван и сказала:
— Дед, пожалуйста, отложи свою скучную газету и поговори с человеком. Точнее с людьми. Я сейчас позову бабушку, и ты ей расскажешь при мне и при Дженни, что у собаки есть душа.
— Ну, — сказал дед, послушно откладывая газету, еще кося в нее глазом, — я, конечно, могу. Но боюсь…
— Не бойся дед, я ее подготовила. Ты начни, пожалуйста, с того, какая у нее хорошая душа. Она потеряет бдительность, и тогда…
— Но она, знаешь ли, не верит ни в существование души, ни в жизнь после смерти… Так что, может, не стоит ее звать. Поговорим с тобой. У Дженни, конечно же, есть душа.
— Ну да, она даже лает во сне. А если бы у нее не было души, она разве лаяла бы.
— Вот видишь, у всех животных есть душа.
— И у Рыжего кота с наших дач?
— И у него, — кивнул дедушка. — Душа бывает даже у кукол, если с ними долго разговаривать и не мучить.
— И у моего плюшевого зайца?
— Конечно. Ведь в детстве ты его так любила.
— Понятно. То-то, когда Дженни нашла его под диваном всего в пыли, он смотрел на меня так выразительно.
— Душа бывает у деревьев и цветов. И даже у некоторых вещей. Вот, например, когда вещи куда-то вдруг деваются, то это они от нас прячутся. Что зачастую очень разумно.
— И что, у маминого автомобиля тоже есть душа? — спросила Женя.
— Ну, как раз в этом я сильно сомневаюсь, — сказал дедушка и снова взялся за газету.
Первый лед
А потом замерз пруд. Во вторник.
Это произошло уже в конце ноября, и взрослые говорили, что в этом году рано наступили морозы. Женю всегда интересовало, почему про мороз говорят во множественном числе. Быть может потому, что в первый день — это один мороз, а если холодно и красный столбик ртути в уличном градуснике, прибитом дедушкой к раме за окном гостиной, уходит ниже нуля и на второй день, то это уже два мороза. И вместе получаются морозы.
Пруд замерз, но ходить по тонкому льду было еще нельзя — не то, что на коньках кататься. Об этом предупреждал плакат, укрепленный на двух вбитых в землю кривых трубах. Наверное, этот транспарант использовался не один год, потому что краска на нем расплылась, и от надписи тянулись вниз ржавые подтеки. Женя видела этот плакат и в прошлом году, но тогда она еще плохо читала. А теперь к концу подходила уже вторая четверть, и Женя уже пыталась даже читать Щелкунчика без всякой посторонней помощи. Она любила эту сказку, во-первых, потому, что она страшная, один Мышиный Король чего стоит, а во-вторых, потому, что все кончалось хорошо, и герои оказывались в городе, где все было построено из сластей. Даже балконы домов были из марципана.
