Мария Ботева - Ты идешь по ковру. Две повести
Когда я проснулась, никого не было рядом, слышалось только очень знакомое посапывание. Я позвала тихонько, громко бы всё равно не получилось:
— Спальник!
Тут же он проснулся, встал на задние лапы, завилял хвостом, облизал мне руки и лицо.
— Смотри, Спальник, заболела вот из-за тебя. А вроде бы крепкий человек, спортсменка. Где ты был-то?
Пёс, видимо, понял, что его укоряют, вздохнул и сел спокойно. Не узнать, конечно, где он бегал, как нашёл обратную дорогу. Хорошо, что никакие китайцы его не съели, машины не задавили, собаколовы не поймали. Хорошо, что он вернулся. Так я ему и сказала, а он покружился на своём коврике и уснул.
Мы с Терентьевым искали Спальника у собаколова и не нашли, я хотела поехать ещё куда-нибудь, бегать и звать пса, но тут Наташка позвонила и сказала, что никто уже не пишет про похожих собак (она сидела дома и читала в Интернете все сообщения об этом). Было темно, Колька считал, что всё равно сегодня искать бесполезно. Мы с Терентьевым пришли ко мне, руки и ноги в тепле просто ломило, голова отяжелела, в горле что-то царапало. Зря я ходила по улицам без варежек, день оказался на редкость морозным. Мы ели горячий суп, до того горячущий, что заболело горло, никогда ещё от супа не болело горло, а тут вдруг, надо же. Когда я провожала Кольку и закрывала калитку, неожиданно стало жарко и страшно темноты.
— Мама, — сказала я, — я умру? Вдруг я умру?
— Да, — ответила мама, — конечно. Все умирают. А что такое?
— Тогда я пойду приготовлюсь.
И я легла на кровать. Просто сверху, на покрывало. Не раздеваясь. Если я всё равно умру, так зачем эти условности? Пришла мама, спрашивала, что болит, раздела меня, укрыла одеялом. Потом сняла одеяло с Ладкиной кровати, укрыла ещё им. Потом приносила воды, но пить мне было больно. И ещё появился Борисыч с этой своей Сливянкой. Скучно это всё рассказывать, просто я заболела, а мама за мной ухаживала. Я хотела спать, но что-то как будто стучало в окно, отвлекало, мешало. Потом уже мама рассказала, что это пришёл Спальник, запрыгнул в форточку, как его Чешка учила, ткнулся маме в руки и заснул посреди комнаты без задних лап.
— Лежат они, это, оба, спят. Одна бредит, другой скрипит, — слышу, мама кому-то рассказывает. А ещё дедушка Витя по телефону какие-то глупости несёт, коз каких-то пасти собрался.
— Зачем он вам такой? Недоразумение какое-то, а не собака. — Это Петька! Петька же!
— Женька очень к нему привязана, знаешь. Принесли когда, тоже говорит: позорище, позорище. А потерялся — бегала, искала. Ты тоже искал бы. Заболела вот. Бедная. Тренировки каждый день. А его жалко, принесли, прижился.
— Искал бы, искал, конечно. Пожалели, — Петька говорит. — Так и бывает. А потом — семья.
— Что? Постой-ка…
— Петька! — закричала я и поняла, что меня не слышно, но повторила всё равно: — Петька!
Он не услышал, зато услышал Спальник, вскочил, радостно залаял. Прибежали мама с Петькой, стали кричать на пса, чтобы успокоился, он забрался рычать под кровать, а Петька обнял меня, сел рядом. Я не могла говорить, но зато могла слушать про Москву, про его друзей, работу, книжки. Мама ушла, а Петька достал из кармана маленькую бархатную коробочку и сказал:
— Подарим завтра маме, зацени-ка!
В шкатулке были серёжки. У мамы же завтра день рождения, а я совсем забыла с этим Спальником и своей болезнью.
12
Ладка тоже приехала, прямо в мамин день рождения, и Спальник тоже на неё долго рычал. Мало приятного в том, что твой родной пёс только и знает, что рычит на родных брата и сестру. И ладно бы просто рычал, он ещё и кидается на них. Петьке и Ладке просто чудом удавалось избежать укусов, я успевала схватить его за ошейник. Может, у Чешки получится отучить его от вредной привычки? Я ей сказала, чтобы постаралась, вдруг получится.
Когда все уже сидели за праздничным столом, неожиданно пришёл Колька Терентьев. Спальник был привязан в нашей с Ладкой комнате, а то бы точно его укусил, у моего пса не особенно хороший характер.
— А, ожила, — сказал вместо «здрасьте» Терёшка, — когда в школу-то? Дело есть, знаешь. Ой, у вас праздник…
И ушёл. Мы звали его к нам за стол, но он застеснялся. Зачем приходил?
После болезни я с трудом узнавала свой класс. Как с ума посходили некоторые, это точно. Только и говорят, что о собаках, кошках, старушках каких-то, глаза горят. Вроде бы их, таких, немного, всего-то полкласса или немного поменьше. Всё стало как-то не так. Раньше во время перемен хоть можно было поговорить друг с другом, а теперь все разбегаются в разные стороны. А те сумасшедшие собираются вокруг Наташки, что-то обсуждают, я даже ни разу не смогла подойти к своей подруге, только утром успели поздороваться, и всё. После уроков она вдруг стала говорить, кому куда идти: к мосту, к цирку, к ТЭЦ-5… Не поймёшь, что там у них происходит.
— Жень, а ты куда? — спросила Наташка. О, заметила меня, надо же! День не зря прожит. Я уже стояла у дверей.
— Как это — куда? К дедушке. Потом на треньку.
— А собаки?
— Какие собаки?
— Тебе Терентьев не говорил, что ли?
Не припоминала я, если честно.
— Терентьев, ты Женьке не сказал, что ли?
Колька молча искал что-то в своей сумке. Сквозь белобрысые волосы просвечивал красный затылок.
— Ладно, Терёшечка, так и запомним, — сказала Наташка, и голос её мне не понравился. — Жень, мы теперь помогаем искать собак, пристраиваем ничейных разным бабушкам. Ты тоже с нами, да?
— Нет. Какие собаки? Что за бабушки ещё? Мне некогда.
— Как знаешь. Вспомни, сколько людей тебе помогали, когда твой Спальничек пропал! А теперь у других собаки потерялись, им тоже нужна помощь. Вот и думай.
Я ушла. Вот оно что: Наташка, видимо, вступила в организацию, которая занимается тем, что пристраивает бездомных кошек и собак, ищет потерявшихся животных. Очень известная организация, только заберёшься в Интернет, на тебя вываливаются фотографии животных, слёзные просьбы помочь найти, помочь пристроить, помочь оплатить операции собаке или кошке. Однажды даже искали волнистого попугайчика. Так и вижу: бегают ненормальные по всему городу с задранными головами, смотрят на все деревья, проверяют чердаки.
Наташка начиталась этих объявлений, поняла, сколько в мире горя, а теперь, похоже, привлекает в «Наши добрые сердца» и всех остальных. Она сошла с ума, без сомнения. Никто никогда не стал бы говорить с Терёхой в таком тоне. Это правило, с третьего класса: Кольку не трогаем. Неприятности и беды сыплются на него, как из щедрого рога изобилия. Когда мы учились в третьем классе, у них сгорел дом, и вся большая семья до сих пор живёт в двух комнатах переселенческого фонда — известная жёлтая двухэтажка, там ещё полным-полно алкоголиков почему-то. В этом фонде жить плохо: то газ отключат, то воды горячей нет. Потом тяжело болел его самый младший брат, даже в газетах давали объявление, собирали деньги на лечение. Сейчас Серому гораздо лучше, он даже приходит к нам на классные вечера, все ему радуются. Квартиру Терентьевым каждый год обещают дать в ближайшее время, но он всё равно часто бывает грустным, от него до сих пор как будто бы дымом пахнет. Так что мы его не трогаем, да и он добрейший человек, последнее отдаст, мне, например, отдавал. Да вот, когда мы Спальника искали, отдал мне варежки, шарф, правда, меня это уже не спасло.
На тренировке Борисыч не разрешил мне лазить, заставил присесть двадцать раз, пощупал пульс и поставил на страховку, сказал, что успею ещё позаниматься. Страховать нетрудно: стоишь себе держишь верёвку, которая на скалолазе зацеплена. На спортсмене прицеплен один конец, и на тебе верёвка закреплена, через карабин-восьмёрку, и ты должен её вовремя протягивать, выбирать, как мы говорим. Поднялся спортсмен повыше, а ты часть верёвки протягиваешь, чтобы лишняя не болталась в воздухе. Некоторые торопятся, выбирают верёвку раньше, чем альпинист встаёт на очередную опору, тянут его как будто. А другие, наоборот, отвлекаются, и ты можешь подниматься, подниматься вверх, а большой кусок верёвки болтается. И тогда, если сорвёшься, пролетишь все эти метры, сколько там страховщик не выбрал. Страшно. Поэтому надо смотреть внимательно на того, кого страхуешь, чтобы не пропустить, когда тянуть верёвку. И раньше не начать. Если человек срывается, то удержать его не то чтобы очень легко, но можно, всё дело в карабине. Верёвке в ней тесно, она застревает и держит человека в воздухе. Мы уже все свои учебные стенки знаем наизусть, помним, кто с какой скоростью добирается до верха, так что можно почти не глядеть на того, кто тренируется, работать машинально. Я так и делала — стояла, страховала, а сама думала над словами Наташки. Может быть, она и права, действительно, мне столько людей помогали найти Спальника, сообщали, где видели похожую собаку, а долг, говорят, платежом красен. Вдруг я услышала, как Вовка крикнул:
