Владимир Шустов - Тайна горы Крутой
— Ты язя поймал? — спросил он дружелюбно.
— Ага! — с готовностью подхватил Слава. — Он! Аж удилище в дугу согнулось, когда Павка язя тащил. Килограммов, наверно, на пять…
— На десять, — Миша присвистнул.
Ребята дружно рассмеялись. Слава растерянно посмотрел на Павку и тоже заулыбался.
— Ох и мастер же присочинять, — заметил Миша. — Я видел язя. Он килограмма два будет.
— Славка, — беззлобно ухмыльнулся Павлик, — а ты говорил, что тебе на слово верят. Осечка?
— Я для солидности прибавил, — оправдывался Слава, — тебе же лучше хотел сделать. Ребята! — обратился он к собравшимся. — Это мой товарищ Павка Катаев из Новостроя. Он со своими друзьями по всему свету ездит…
— Опять осечка! — выкрикнул кто-то из ребят.
— Ну, по Советскому Союзу, — поправился Слава, — не в этом дело. Павка героя гражданской войны разыскивает — Григория Лапина. Недалеко от города Новостроя, на горе Крутой Лапин надпись на скале выбил, а Павка ее нашел. Мы сегодня у дедушки спросим, знает он Лапина или не знает. Затем и пришли к вам сюда.
— Лапина? Героя? — заинтересовался Миша. — Расскажите нам про него.
Павка смущенно засопел носом: удобно ли признаваться, что и сам он, Павка, не знает о Лапине ничего.
Но выручил Слава. Он посмотрел на Мишу и укоризненно произнес:
— Я же сказал, что мы разыскиваем его. Не нашли ведь еще. О чем рассказывать?
— А Иван Ефремович знает?
— Это у него спросить надо.
— Иван Ефремович сегодня будет про войну рассказывать? — спросил Миша. — Нам можно прийти послушать?
— Приходите. Дедушка должен к вечеру с пасеки вернуться.
— А нам председатель колхоза благодарность объявил, — вдруг сообщил Миша. — Мы отрядом на прополке двести трудодней заработали.
— А в нашем отряде, — перебил его кто-то, — Борька Аксенов на помощника комбайнера выучился.
— Борька выучился, — сказал Миша, — а ты хвастаешь.
— Мы тоже учимся…
— Айда купаться? — предложил Миша.
Взбивая пятками дорожную пыль, босоногая команда с гиканьем понеслась по улицам деревни к реке. Веселым заливистым лаем провожали их кудлатые дворняжки.
Весть о том, что Иван Ефремович будет рассказывать о гражданской войне, быстро облетела всю деревню.
Вечером на лужайке возле дома Коршуновых собрались не только ребята, но и взрослые. Детвора устроилась прямо на траве. Взрослые уселись на бревна возле плетня. Мужчины дымили цигарками, женщины щелкали семечки.
Иван Ефремович, седой как лунь, кряжистый старик, не заставил себя ждать. Он вышел из калитки, поздоровался со всеми, подсел к мужчинам, закурил и начал:
— Много раз приходилось мне бывать в разведке, но одна запомнилась на всю жизнь. За нее и наградили меня орденом…
Внимательно слушали рассказ Коршунова собравшиеся, и всем казалось, что сидит перед ними не старик, убеленный сединой, а лихой разведчик-боец, что не парусиновая куртка облегает его сутулую спину, а черная боевая бурка, пропахшая порохом, что не суковатую палку сжимает его рука, а острый клинок.
— …К деревенской избе, — говорил Иван Ефремович, — в которой разместился штаб партизанского отряда, на взмыленных вороных конях подскакали два всадника. Спешившись, наскоро привязали поводья к плетню и вошли в избу.
— Комбриг Лапин! — представился высокий, в черной мохнатой бурке кавалерист командиру партизанского отряда. — Моя бригада наступает на станцию Лиговка. Приказ командарма — действовать вместе с вами.
Он снял бурку, бросил ее на широкую лавку и подсел к столу.
— У генерала Казагранди большие силы, — сказал командир отряда, проверив у прибывшего документы, — в лоб станцию не взять, оружия мало. Пулеметов всего три, да и те минуту стреляют, час молчат: старые.
— А выбить Казагранди из Лиговки надо, — твердо произнес Лапин, — как бельмо на глазу, всему фронту мешает этот Казагранди! Командарм дал сутки сроку.
— Оружия бы, — сказал партизанский командир, — в два счета бы взяли станцию. А так… У Казагранди в Лиговке три пехотных полка и два артдивизиона.
— Разведка ваша на станции была? — спросил комбриг, поднимаясь. Он нервничал, пальцы постукивали по рукоятке сабли.
— Была.
— Тогда решим так. Наступать будем завтра. Вот приказ командарма. Оружие постараемся достать сегодня. Дайте мне разведчика, который ходил в Лиговку.
— Вызовите Коршунова, — приказал командир.
Через полчаса три всадника на рысях подъезжали к Лиговке. У железнодорожного переезда их остановил патруль.
— Стой! Откуда? — спросил у Лапина широкоплечий усатый унтер. — А ну слазь! — И тут же вскрикнул, схватившись за щеку.
— Как разговариваешь, скотина! — выкрикнул Лапин, еще раз награждая перепуганного унтер-офицера плетью. — Как стоишь?
Унтер и два солдата замерли, вытянув руки по швам.
— Виноват, ваше благородие, — лепетал унтер, — сами знаете — служба.
— Разговоры! — прикрикнул на него переодетый в полковничью форму комбриг. — Покажи нам, как быстрее проехать на станцию?
— Вот по этой дороге, — козырнул унтер. Кавалеристы приблизились к станции. Суматоха и оживление царили здесь. На путях пыхтели готовые к отправке паровозы, теснились эшелоны с солдатами, боеприпасами, оружием и продовольствием. По перрону бегали, придерживая руками сабли, офицеры.
— Сейчас, ребята, не зевайте, — сказал комбриг. — Как подам команду — действуйте. Да на оплеухи не скупитесь. Начнут спрашивать, кричите на них громче и бейте. Сразу вас в офицеры зачислят. Запомните, что у разъезда Лесного наши ждут. Далеко от меня не отрывайтесь… Коней вот жалко… Эй, солдат, — крикнул он громовым голосом, — подержи коней!
Иван Коршунов и ординарец стали осматривать эшелоны.
Встречные солдаты и офицеры вытягивались перед ними в струнку, козыряли: уж очень важным и свирепым казался им моложавый полковник в мохнатой казачьей бурке.
— Какая часть? — спросил Лапин у солдата, сидевшего в дверях теплушки.
— Батальон смерти, ваше благородие! — выкрикнул тот, вскакивая.
— Что подготовлено к отправке? — спросил он у пробегавшего мимо прапорщика.
— Эшелон с оружием и боеприпасами, господин полковник! — вытянулся офицер. — Стоит на втором пути!
— Охрана надежная?
— Так точно! В двух последних вагонах рота капитана Сивкова и пулеметный взвод.
Лапин небрежным кивком головы отпустил офицера и вполголоса сказал ординарцу и Коршунову:
— Готовьтесь к захвату эшелона. Коршунов, ты идешь на паровоз. Поговори по душам с машинистом, — комбриг похлопал рукой по деревянной кобуре маузера, — понял?
— Ясно!
— А ты, — комбриг повернулся к ординарцу, — посмотри, нет ли на эшелоне лишних. В хвосте должна быть охрана. Отцепи два последних вагона. Только без происшествий, осторожно.
— Есть!
— Ну а мне придется стрелки на главный путь перевести. У стрелок медленнее проезжайте, чтобы можно было на паровоз заскочить.
К вечеру партизаны получили эшелон оружия и боеприпасов.
— Стальная воля у человека была, — заключил рассказ Иван Ефремович. — Отчаянной храбрости был командир. Взяли мы Лиговку, — продолжал он, — разбили колчаковцев и на Малахит ударили. Говорят, что в бою под Малахитом комбрига Лапина пулеметной очередью прострочили. В грудь его ранили. Должно быть, и не выжил он…
Долго еще рассказывал Иван Ефремович о героических подвигах бойцов и командиров Красной Армии. Павка слушал его и думал о том, что погиб Григорий Лапин смертью героя, и больно становилось Павке. Какая-то тяжесть давила на грудь, какой-то горячий комок подкатывался к горлу…
Утром попутный колхозный грузовик увез ребят в город. Мишка со своей командой проводил их до околицы.
Отдохнув, Павка забрал клетку с голубем и вместе со Славой пошел на станцию.
— Погиб Лапин, — грустно говорил он другу.
— А может, и нет, — бодрился Слава. — Дедушка-то что сказал? Он сказал: «Должно быть, не выжил». А если выжил? Вы его, Павка, найдете. Вот посмотришь. Мы тоже искать будем.
Перед отправкой поезда Павка сунул другу клетку с голубем.
— На! Если узнаете о Григории Лапине, пришли записку. В клетке и футлярчики для голубеграмм, и бумага. А мы найдем, я письмо напишу. Клетку? Возьми ее себе, Слава, на память. Бери, бери!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
СТРАННАЯ ДЕПЕША
Не ходите на Крутую по шоссе. Все думают, что по шоссе до горы ближе, а получается наоборот. В обман вводит лохматая сосновая гривка, что тянется будто щетка между горой и шоссе. Кажется, пересечешь гривку, и конец пути! Но не тут-то было, пройдешь лесок, а там поляна. Пойдешь через поляну, и зачавкает под ногами бурая болотная жижа, откроются искусно замаскированные зеленью рослых камышей и трав мутные «окна» с остро пахнущей зацветшей водой… Одним словом — гиблое место, топь! Волей-неволей придется огибать болото стороной, продираться по кустам черемушника и ольхи. Наплачешься! Лишний крюк сделаешь километров на пять!
