Николай Егоров - Операция «Дозор»
Бастик Дзяк превратился в охотника за скальпами: нацепил кожуру с волосом на палку и — за девчонками. Те шарахались в ужасе, а Бастик распалялся и орал что-то на «индейском» — да так, что мороз по коже…
А вот Митя мечтал найти кокос и послать его маме. Пантелея Митина доверчивость поставила в тупик. Мало ли что выкидывает море из своей необъятной утробы? И то, что нашли этот «парик», ничего еще не значит. Наверное, какой-нибудь заграничный богач слопал кокос, а слуги выбросили кожуру вместе с прочим мусором. Подумал Пантелей так, а вслух не высказал: пожалел Митю — пусть надеется.
Митя не отставал от Пантелея, считал, что так быстрее можно отыскать этот несчастный кокос. Или только прикидывался и свое гнул? Но это-то обстоятельство и помогло Пантелею найти выход:
— Мы так толку не добьемся: толчемся на одном месте. Лучше будет, если охватим обширную территорию. Отойди подальше и прочесывай берег. Ты к круглым булыгам присматривайся: орехи-то круглые.
Митя неохотно отдалился, тыча пяткой в круглые камни.
Пантелей иногда поднимал вымазанные смолой ерундовины вроде обломка весла, пластмассовой игрушки, куска многослойной резины и с притворной тщательностью осматривал и отшвыривал так, чтоб Митя обратил внимание и отвлекся…
Перед обрывом была неширокая ровная площадка. Песок и кое-где камешки. Сам обрыв глинистый, желтый, и песок под ним желтоватый, будто подпаленный.
Кто-то здесь побывал совсем недавно. На глаза попался фантик от шоколадной конфеты, раздавленное печенье. В метре от обрыва — выложенная из камней пирамидка. От пирамидки тянется длинная прямая и к ней по перпендикуляру примыкает вторая — покороче. Вдоль прямой — буквы не буквы, цифры не цифры — знаки непонятные.
Тому, кто в этих местах отдыхает, незачем влезать под неуютный обрыв. Да и мало кто решится отдыхать среди глыб и неубранного мусора. Значит, тут был тот, кого такое место устраивает! Кто же? И что зашифровано в этих знаках?
Баловство — исключается.
Исключается и случайность — море и ветер так не сработают. Это человек постарался.
А вдруг?
Пантелей даже мысленно выразить догадку не решился.
Эх, если бы зарисовать все это! Но ни бумажки в кармане, ни карандаша. Надо запомнить все до самой маленькой мелочишки и спустя некоторое время проверить — изменится ли что-нибудь?
Только не надо торчать на одном месте и подбираться близко к знаку! Оставить свой след — значит, спугнуть того, для кого все это выложено.
Ребята сварили крабов и сзывали всех полакомиться. Пантелей отказался бы, но… не отказался. Конспирация требует выдержки. Хочешь не хочешь, а веди себя, как все…
10
Звук в кино был такой громкий, что преследовал Пантелея все время, пока он в темноте бежал к лесу. Чудилось, что кто-то, не таясь, переговаривается за спиной, видит его и в любой момент может окликнуть. Только на высоком месте — у самого леса — ветер с гор размыл, а потом и вовсе сдул этот звук. И сразу пропало обманчивое опасение, что тебя видят и могут задержать.
Пантелей остановился, с облегчением перевел дух.
Сильно светила луна. От этого тени были особенно густы.
Под ногами шуршала сухая трава. Сонно лопотала листва на деревьях.
Луч прожектора вырос за склоном слева, упал в сторону моря — за лесом его не было видно. Море было близко, но почему-то прибойное эхо не доносилось сюда. Пантелей даже засомневался в своих расчетах: а не дальше он от берега, чем думает?… Да нет, судя по тому, как круто выгнулся склон, обрыв совсем рядом. Просто ветер мешает расслышать море. Надо смело углубляться в лес — пора!
Пантелей осторожно шагнул под деревья на опушке, в густую темень. Руки — вперед, нащупал ствол, снова постоял. И хотя глаза привыкли к черноте тени, он дотянулся до другого ствола, не отрывая руки от первого: бдительность и расчетливость не помешают.
С каждым шагом идти все труднее из-за крутизны. Это вынуждало не просто опираться о стволы, а основательно держаться за них, чтоб не покатиться.
Обрыв он не увидел, а почувствовал. Внутри, в животе, образовался холодок, и ноги сами не захотели идти вперед. Надо идти, надо. Чуть-чуть в сторону, и снова чуть-чуть вперед.
А вот и море открылось. Оно спокойно, будто выглажено ветром с берега. Оно почти неподвижно, оно еле плещется у камней, и с края леса его, конечно, не расслышишь…
Желтая лунная дорожка бежит от невидимого горизонта к берегу. Поперек дорожки лежит луч прожектора. Все чисто под ним: ни души, ни предмета. Луч поднялся и снова упал. Плотнее стало море, высветлилась желтая дорожка, словно в краску серебра подбавили. На горбах камней отчеканились холодные блики.
И донесся плеск. Тихий и мелодичный плеск.
Малюсенькая волна шлепнулась о черную глыбу? Нет, звук тогда был бы другой.
Все в Пантелее напряглось. Оглушительно застучало сердце, что-то загудело в ушах. И на какое-то время он потерял способность слышать. А когда слух вернулся к нему, он снова уловил тот же плеск.
Пантелей обшарил глазами море — ничего. Заставил себя не спеша вглядеться в водную гладь — опять ничего. Перевел взгляд на черные глыбы с бликами на горбах. Тоже ничего.
А одинокий плеск не утихает. Неужели все-таки волна так бьется? Единственная на весь этот берег? Чепуха! Не бывает такого, чтоб одна плескалась, а другие нет. Плеск подозрительный, и необходимо, определить, откуда и почему он появляется.
Направление? Оттуда, от камней, доносится плеск. От тех, что отстали и пока не выбрались на берег.
«Моржи» давно заснули. И те, что стеснились на берегу, и те, которых ночь застала в море. Они в своей стихии — и спят, как ни в чем не бывало. Но кто же не спит возле них?
Какое-то пятно двигалось к берегу. А не показалось ли? Не показалось! Так оно там!
Короткая тень приподнялась, качнулась и растаяла. Затек снова возникла и снова качнулась. Плеск усилился.
Стараясь не зашуметь, Пантелей опустился на землю. Если можно было бы, он вжался бы в нее, чтоб только нос торчал и глаза смотрели.
Из моря выходил человек. Огромный человек, на плечах которого светились студеные блики. Бело-желтые на черном. Он вынырнул из моря, и легководолазный костюм из прорезиненной ткани обтянул его плечи. Вот почему такие блики лежат на нем.
Несколько секунд Пантелей совершенно отчетливо видел человека. Он обходил каменные глыбы, что торчали из воды. Приблизился к берегу, задержался и то ли прокашлялся, то ли смех подавил.
А потом исчез. Ясно: вышел на берег и затерялся среди камней.
Шпион!.. Нарушитель границы!..
А если нет? Пантелей не стал сам себя обманывать, взял догадку под сомнение.
…А если он подводный охотник? Но какая охота ночью? На воздухе почти ничего не видно, а в морской глубине и подавно… Может, кого волной сбило с палубы? Вот он и спасается. Какая же волна в такую тихую ночь? И разве он молчал бы? Звал бы людей на помощь.
Похоже, что это нарушитель. Он выбрался из подводной лодки через люк для торпеды. С аквалангом проплыл под водой. Возле берега опустил акваланг на дно.
Неужели его не заметили, не засекли?… Допустим, костюм его покрыт особым составом и приборы выходят из строя. Так и это должно бы встревожить пограничников. А их не видно и не слышно, и прожектор не светится. Выходит, нарушителю везет! Кому-то все же удается проникнуть к нам. И сегодня как раз такой случай!
Куда подался этот вражина?
Что же делать?
Побежать на заставу?
Или в лагерь рвануть, поднять людей, организовать облаву?
А если это не нарушитель?
А если все же это нарушитель?
Нельзя сейчас вылезать из засады, нельзя бежать ни на заставу, ни в лагерь — ведь неизвестно, куда пойдет и что предпримет этот человек.
Да и опасно — можно выдать себя. И если это враг, то не ты его схватишь, а он тебя. Так что даже дышать надо осторожно и наблюдать, вслушиваться в каждый звук. В темноте хороший слух — самое надежное дело.
Было бы у Пантелея сто ушей, он наставил бы их на все — на море, на небо, на лес и горы, на каждый камень у воды. Но природа дала ему всего-навсего пару ушей, которые ничего не хотели слышать, кроме прибоя. Это потому, что прибой сам лез в уши, будто хотел помешать Пантелею, будто хотел помочь тому, кто скрылся из глаз.
И вдруг внизу что-то пискнуло. Нет, это не мышь, это не живое. Вот писк повторился. За ним послышалось легкое гудение. Потом прерывистое фырчанье. И снова писк, только длинный.
Пантелей терялся в догадках: что бы это могло быть?
Зачастила морзянка, ворвался в нее мужской голос, на голос наплыла музыка, на музыку — долгие высокие сигналы.
Рация!
Шпион выходит на связь…
Вот когда Пантелей почувствовал, как мало он знает и как мало умеет! Сейчас бы расшифровать эти сигналы или каким-либо образом засечь их, чтобы расшифровать после. Плохо, очень плохо! Но жалеть поздно, надо слушать!
