Анна Воронова - Лунное танго
Февраль
(после долгого перерыва)
Господи, господи, что мне делать? Какую чушь я тут несла. Какой маленькой девочкой я теперь себе кажусь. Дура, дура, во дура!
Нет, надо быть честной.
Динка, ты ж не будешь врать сама себе?
Нет, не буду. Я же не делаю ничего дурного! Он такой же свободный человек, как я. Он – не чужая собственность. Поэтому… он сам может выбрать. А для этого он должен знать правду. Я так решила.
Ну и дура.
Ну и пусть дура.
Я маленькая девочка. Я маленькая девочка в короткой юбке. Я живу «нидлячего». Я все забыла. Я не хочу больше ни о чем думать.
Я хочу танцевать.
И чтобы всегда шел снег.
* * *– Ревете тут, как дикие паровозы, ша, мешаете!
Динка обошла сердитую ведущую, которая шикала на парней из танцевалки. Тут, за кулисами, было сумеречно, тесно. На скамейках и стульях валялись костюмы, куртки, пакеты, вполголоса переговаривались девчонки, повизгивали, протискиваясь вперед, малыши. Где-то здесь толкался и Никита.
Она нашла его в дальнем углу, на корточках, с пачкой текстов на коленях. Он быстро просматривал листы и черкал что-то на полях. К нему то и дело подходили с вопросами.
– А, привет, извини, не могу оторваться, запара по полной…
– Да я всего на минутку. Вот, держи, это тебе.
Никита повертел праздничный конверт, в котором угадывалось нечто большее, чем простая открытка:
– Ого! Это валентинка такая? Поэма, что ли?
– Да. Нет. Сам прочтешь. Только не сейчас.
– А чего не… – Тут Никиту потянули за рукав, он отвлекся, и Динка тотчас нарочно спряталась за чью-то широкую спину. Посмотрела, как он ерошит волосы, соображая, что в сценарии нужно переставить местами, как спорит и тычет ручкой в текст, да и двинулась тихонечко обратно. Похоже, ему сейчас совсем не до нее. И хорошо, и прекрасно.
Уже в кулисах ее поймал Толик.
– Ты чего не в зале? Там уже все почти собрались. Слушай, у меня просьба на миллион! Когда мой танец объявят – встань справа у самой сцены, у колонки.
– Зачем?
– Сюрприз. Прыгну на тебя сверху и поцелую. Ты заразишься и тоже станешь ходить в танцевалку.
– Ага, и бегать ночами по крышам, и танцевать стриптиз вокруг телевизионной антенны. И зубами на лету ловить вертолеты.
Толик округлил глаза.
Динка показала ему язык и побежала в зал. Следом неслось:
– Дин, без шуток! Справа, у колонки, обязательно… это очень важно!
Зал был битком. Он шевелился, шаркал ногами, покашливал, смеялся, вскрикивал – в общем, предавался мукам ожидания.
Динка отыскала глазами Нонну – та сидела у центрального прохода, с девчонками, – но пробиваться к ней не стала, а скользнула по боковому проходу к самой сцене. Она шла и пританцовывала на ходу, протискивалась, уступала дорогу, а внутри пульсировала тревожная нервная веселость. Хотелось непонятно чего. Безумств.
Интересно, он уже прочел?
Свет померк, в зале захлопали, засвистели, зашикали. На сцену под романтическую музыку поднялись ведущие, принялись что-то читать, торжественное, из красных папок. Динка не слушала, не воспринимала. Кровь покалывала изнутри, как будто в сердце искрил бенгальский огонь. В голове была одна мысль – прочел или не прочел? Не знает… или уже знает?
Она очнулась, только когда зазвучала тягучая гитара, зарокотала, рассыпая знакомый тревожный мотив. «Ой, это же танго! – узнала она. – Где-то я уже слышала эту гитару, точно слышала…»
А перед глазами сама собой проступила темная заснеженная площадь, огромные белые хлопья, летящие из черноты, вкус снега на губах, качающееся золото фонарей, вихрь, круженье…
Это все ритм, ритм! Капля воды, скользящая по стеклу, капля меда, золотящаяся на кончике ножа. И томительный проигрыш – будто кто-то налил в кувшин чистой печали и поставил туда черный бархатный цветок, и цветок расцвел, и вместо запаха у него – музыка…
Вообще она уже видела это раз пять на репетициях, куда ее таскала Нонна. Той поначалу хотелось, чтобы Толик танцевал с ней, потому и проявляла повышенный интерес. Но ничего не получилось, не срослось, Толик взбунтовался, и Нонна, кажется, до сих пор на него дулась. По крайней мере, на репетиции они больше не ходили.
На сцене мерцал красный прожектор, но никого не было, только музыка в колонках. Динка зажмурилась. Эта музыка будила что-то дикое, странное… Тут ее толкнули сзади, глаза распахнулись, и она увидела черную тень, подсвеченную малиновым раскаленным светом, прямо перед собой, на сцене. Тень развернулась вкрадчиво, как кошка.
Толик!
Конечно, она видела его на репетиции, но без костюмов, без света, без музыки. А теперь черная шелковая рубашка его трепетала, струилось длинное бордовое платье его партнерши. И прибавилось что-то еще, неуловимое. Толик сейчас был не просто мальчишкой, с которым она бегала на каток и перекидывалась колкостями. Он скользил по сцене как ягуар. Прожектора тревожно мигали красным, когда он ронял партнершу, словно падающую звезду – и милостиво подхватывал возле самой земли. Планета вращалась быстрей. Где-то море выходило из берегов. И если бывает взгляд, как удар кинжала, то взглядом Толика можно было вооружить целый отряд тайных убийц.
Динка вытянулась вперед. Мелодия задрожала, как струна, натянутая между быком и матадором, Толик скользнул вправо, к краю сцены, Динка успела два раза хлопнуть ресницами. На третий у него в руках появилась красная роза. Черные глаза нашли ее. И Толик уронил розу прямо на Динку, прям на голову. Сзади завистливо ахнули.
Толик вернулся к своей девушке, бешено закрутил ее напоследок – и мелодия оборвалась. Зажегся свет, зал захлопал, затопал ногами. Танцоры кланялись, девчонка в бордовом платье гордо улыбалась, выходя вперед, а Толик посылал воздушные поцелуи на все стороны света. Выходило, что у света как минимум восемь сторон.
Динка стала пробираться к выходу. Девчонки, мимо которых она проходила, оглядывались ей вслед, перешептывались, косились на розу. Она протолкнулась сквозь душную тесноту зала в коридор и спустилась на первый этаж.
Тихо было в школе, тихо и пустынно. Сверху долетали приглушенные обрывки музыки, смеха, аплодисментов. Здесь же, в прохладном пустом холле перед раздевалкой, никого не было. Динка подошла к окну, прижалась пылающим лбом к холодному стеклу. Уже стемнело, зимние сумерки висели снаружи, разбавленные золотыми квадратиками окон.
«Какой странный день, – думала Динка. – Неужели правда есть святой Валентин, который покровительствует влюбленным? Интересно, какой он? Молодой, с крыльями? С сумкой, набитой валентинками? С красной розой в зубах? Какие глупости в голову лезут… Может, сбежать, не дождавшись? Или вернуться в зал?»
Но она никуда не пошла, села на подоконник, пристроив рядом длинную розу. По тропинке перед школой бегали малыши, плюхались с разбега на ледяную дорожку. Им не было дела ни до святого Валентина, ни до школьных праздников, ни до самой любви. Они отчаянно скользили пузом по льду, не подозревая, что абсолютно счастливы.
Когда-то ей тоже хватало для счастья чистого щенячьего восторга. Теплого дождика, осеннего леса, новой игрушки, шоколадки, сказки, прочитанной на ночь. А теперь она всего этого почти и не замечает. Теперь она не умеет быть счастливой одна, теперь ей отчаянно нужен кто-то еще.
Сверху снова донесся смех. Кончился очередной номер. А минут через пятнадцать, наверно, кончится и вся официальная часть. И начнется бал. Ради которого все старшеклассницы сегодня мучились с утра, делая прически, выбирая наряды, тщательно наводя макияж. Динка ведь и сама выглядела необычно. Длинное черное платье с разрезами струилось вдоль ее ног. Вместо привычного рюкзачка с плеча свешивалась маленькая сумочка на черном атласном шнурке. Волосы подхвачены на затылке в сложное плетение, а вдоль щек завивались длинные пряди. И взгляд у нее – Динка знала это – сегодня таинственный, глубокий, темный. Как будто вместе с платьем ей передалась невидимая энергия женственности.
– Динка!
Сверху по широкой лестнице спускался Толик.
Она совершенно по-детски спрыгнула с подоконника ему навстречу.
– Тьфу, напугал! А ты чего здесь? У тебя же еще танцы с девчонками, разве нет? Слушай, это было неожиданно… но спасибо! Никто мне еще цветов не дарил с таким эффектом. Гляди, начнут теперь вслед горлопанить – жених и невеста, тили-тили-тесто…
И осеклась.
Она-то думала, он ответит: «Ну и прекрасно, всегда мечтал на тебе жениться» или даже: «Пусть завидуют, что у тебя такой крутой жених», – но поняла, что с таким лицом ничего подобного он ей не ответит.
– Толик? Ты чего?
А он приближался – насупленный, жесткий, непривычный. Губы в ниточку. Это Толик-то, у которого рот всегда до ушей. Динка в растерянности остановилась у края подоконника.
На лестнице появилась стайка девчонок – фанатки Толика, по большей части из младших классов. Седьмой, даже шестой – как же, дружить с мальчиком на пару классов старше – это же мечта, высший школьный шик. Да еще с таким ярким мальчиком. С ним после сегодняшнего вечера захотят дружить даже первоклашки. Да что там! Из детского сада прибегут, в очередь записываться с горшками в зубах.
